Мюриэл Спарк - Жемчужная Тень

© Перевод. Т. Исерсон, 2011.

Общеизвестно, что источником вдохновения Пруста был кекс. Он макал его в чашку с чаем, прикладывал к губам, и на него накатывали воспоминания. То же самое происходило всякий раз, как он спотыкался о булыжник во дворе.

Чаще всего нашу память будоражат запахи. Кому не напоминали о событиях прошлого аромат жимолости или, скажем, струйка дыма от тлеющих углей?

Мои кексы — блокноты. Один мой друг, который зашел со мной за компанию в канцелярский магазин, заметил: «Ты выбираешь записную книжку, как домохозяйка выбирает рыбу на рынке». Остановив свой выбор на блокноте (а было их у меня великое множество), я хочу скорее заполнить его. Когда я не нахожу темы и работа не идет, я направляюсь в ближайший магазин и выбираю новый.

Давным-давно, в 1951 году, в лондонской еженедельной газете «Обсервер» я прочитала объявление о конкурсе: автору лучшего рассказа о Рождестве полагался денежный приз в двести пятьдесят фунтов — порядочная сумма по тем временам. Была суббота. Я вышла из дома, купила новую записную книжку и села за стол, глядя на пустые страницы. Мои мысли занимал этот очаровательный школьный блокнот, который так и просился, чтобы в нем что-нибудь написали.

Я принялась писать рассказ на свои любимые темы, которыми в те годы были ангелология (потрясающее учение об ангелах) и французский поэт Бодлер. Чтобы история получилась неожиданной, местом действия я выбрала Африку, реку Замбези, где мне довелось прожить несколько лет. Так на свет появился рассказ «Серафим, Замбези и Фанфарло» (позднее сокращенный до «Серафим и Замбези»). Я закончила его в субботу около трех часов дня и хотела было напечатать текст, но обнаружила, что бумаги осталось совсем мало. По субботам канцелярские магазины не работали. Я прошлась по улицам лондонского южного Кенсингтона, где я тогда жила, и не нашла ни одной лавки, где можно было бы разжиться бумагой, а друзья, что побогаче меня, на выходные уехали из города.

Внутреннее побуждение, навязчивая идея закончить рассказ и отправить его сегодня же охватили меня. Тогда мне на глаза попалась небольшая галерея. Я заходила в этот магазин и раньше, больше для того, чтобы посмотреть работы современных художников и обсудить их; купить картину я себе позволить не могла.

Нет, сказал хозяин, бумагу он не продает.

— Но должна же у вас быть своя бумага. Пожалуйста, дайте мне немного, одолжите, — говорила я. — Мне очень нужно, для рассказа.

И он вручил мне маленькую пачку бумаги, я завершила рассказ и отослала его. Я дала себе слово, что если выиграю, то куплю картину. В условиях было оговорено, что для участия в конкурсе на конверте должна стоять настоящая фамилия автора, а в письме нужно указать псевдоним. Я взяла себе псевдоним «Водолей», мой знак Зодиака. Мне повезло: я победила.

За тринадцать фунтов я купила у своего друга-галериста написанную углем работу Стэнли Спенсера, на которой мальчик слушает радио. Шесть фунтов я истратила на платье — первое за четыре года. Пятьдесят фунтов отдала маме, чтобы заплатить за бармицву моего сына (у нас была смешанная семья, и сын хотел стать иудеем), и еще пятьдесят фунтов отошли одному нуждающемуся писателю, который, как это ни странно, с тех пор меня возненавидел.

Вот так в 1951 году я начала писать рассказы.

© Перевод. У. Сапцина, 2011.

На вечеринке с коктейлями я беседовала, стоя в окружении гостей, пока с огорчением не заметила, что мои слушатели превратились в безмолвный лес. Я поняла, что потерпела поражение. Вниманием завладела Дракон.

Как только я поняла это, сразу же решила, что поражение будет временным, — так уж я устроена. В то время я еще не знала, что предприму, но не сомневалась, что остановлю Дракон. Гости вновь становились людьми. Я уловила обрывок разговора, который завел какой-то симпатичный мужчина лет шестидесяти.

— Моя телефонная книжка, — объяснял он, — больше похожа на некрополь, столько народу умирает каждый месяц. То один знакомый, то другой. Приходится вычеркивать их имена. Так грустно.

— А я всегда пишу карандашом, — отозвалась дама чуть помоложе, — и просто стираю фамилии тех, кого уже нет в живых.

Мы расположились в тенистой части сада. Было шесть часов знойного вечера на севере Италии. Мой сад, моя вечеринка. Сквозь листву просочилась Дракон. Она отпивала из бокала «Пиммс № 1» и вела за собой рослого, на редкость видного водителя грузовика, которого второпях прихватила на вечеринку. К ее разочарованию, которое заметила лишь я, ее спутник оказался дружелюбным, с непринужденными манерами, насмешливо и удивленно принявшим предложение отвлечься на полчаса от работы, припарковав грузовик у ворот. Я прекрасно понимала: подцепив его в соседнем баре, Дракон надеялась, что он станет источником конфуза и помехой.

Ох уж эта Дракон! «Дракон» — такая у нее работа. Ее горячо и настоятельно рекомендовала мне одна из клиенток, вдова известного драматурга. До меня не сразу дошло, что умопомрачительные дифирамбы в адрес этой девушки, присланные мне, слишком многословны, потому и внушают подозрение. Возможно, мне просто было неловко после восхвалений по телефону и писем, которые вдова строчила мне из Гштаада, расписывая достоинства Дракон. Очень может быть. Но как часто бывало, когда мне хотелось поверить во что-нибудь только потому, что я нуждалась в помощи, я не стала слушать тихий внутренний голос, который твердил: «тут что-то не так» и «будь осторожна». Я была полна оптимизма и энтузиазма.

Прежде всего я швея. Меня называли и кутюрье, и портнихой, и модельером. Однако репутацию я приобрела благодаря увлеченной работе с иголками и нитками. Я могла бы войти в крупный бизнес, примкнуть к любому из самых знаменитых в мире домов от-кутюр. Но не стала. Я предпочла ограничиться собственной эксклюзивной и немногочисленной клиентурой. Шить для всех и каждого я была не готова.

В начале шестидесятых я окончила школу, получив два умения: писать письма каллиграфическим почерком и шить вручную, кладя стежок к стежку. Я устроилась на работу швеей в один лондонский магазин, в отдел, где одежду подгоняли по размеру. Там я набиралась опыта, но удовлетворения не испытывала. В свободное время дома я начала сама шить одежду. На вечерних курсах я узнала, как своими руками делать индивидуальные манекены для каждого заказчика. К этому делу я подошла со всем старанием, заказчиков на первых порах мне заменила бабушка, с которой я жила. Требовалось выкроить из клеенки подобие человеческой фигуры и зашить ее прямо на заказчице, белья на которой самый минимум. Так я и сделала, наметав клеенку прямо на бабушке и оставив припуск шириной ровно дюйм. Бабушка уже думала, что ей не выбраться из этого панциря. Затем я разрезала его спереди ножницами и снова сшила, отступив от края ровно дюйм. Закончив сшивать детали из клеенки ровными, мелкими стежками «назад иголку», я набила манекен тщательно вычесанной немытой шерстью. Так у меня появилось идеальное подобие бабушкиной фигуры, манекен, который я ставила на рабочий стол. Некоторые портные делают манекены из синтетических тканей, если делают вообще, но я к ним не прикасаюсь.

Я сшила для бабушки платье, которым она гордилась до самой смерти: бархатное, на шелковой подкладке, с отделкой узеньким кружевом на всех внутренних швах, и подкладки, и самого платья. Никто не видел, как красиво оно отделано изнутри. Я всегда пришивала кружево к внутренним швам своих изделий. Хотя их изнанку никто не разглядывал, мои заказчицы принадлежали к числу женщин, которых радовала возможность сознавать, что их красивая одежда сшита вручную и отделана изнутри узеньким кружевом, пусть даже шелковая подкладка скрывает тщательно обметанные швы. Подрубочный стежок, «назад иголку», «козлик», потайной стежок, петельный стежок — я довела их все до совершенства. В моей мастерской ни разу не появлялась швейная машинка. Моей страстью стало выворачивать наизнанку сшитое вручную платье. Заказчицы ахали: «Неужели и эти длинные швы сделаны вручную?» «Все до последнего», — отвечала я. В этом заключался секрет моего успеха. Вы удивились бы, узнав, каким спросом пользуются платья, блузки, юбки и белье, полностью сшитые вручную, я не отказывалась нашить целое trousseaux[1] для заказчиц, готовых дорого заплатить за него и не торопить меня.

Прошло много лет с тех пор, как я сшила платье для бабушки и стала зарабатывать своим ремеслом. Моя репутация превосходной портнихи постоянно укреплялась, поэтому я уже не кроила ткань сама по бумажным выкройкам, а нанимала в помощь закройщиков и модельеров. С такой работой никто не справляется лучше мужчин, заказчики тоже обычно предпочитают их. За годы у меня сменилось немало и тех и других. Я так и не вышла замуж за кого-нибудь из них, хотя не раз была близка к такому союзу. Чутье подсказывало мне, что ни с закройщиком, ни с модельером связывать себя на всю жизнь не стоит. Мода меняется каждый сезон, из года в год. А закройщики и модельеры нередко зацикливаются на моде какого-то одного периода и перестают развиваться; их лучшие времена остаются в прошлом. С другой стороны, швеи никогда не выходят из моды, я всегда была и останусь особенной швеей. Для бархата годятся швы, которые совсем не подходят для шифона, а я придумывала даже способы сшивания гипюра — так, чтобы швов вообще не было видно. В последнее время я выписывала иголки из Франкфурта, нитки — из Лондона. Моим новым увлечением стал поиск тканей по всему миру.