— Эмили, — сказала я, — по-моему, вам нездоровится.
— Вы умеете удивляться? — спросила она и выпустила из ноздрей, пыхнувших пламенем, струйки дыма. — Умеете? Никогда не подходите к телефону. Вечно напоминаете, что сюда никому нельзя: мадам занята, вам назначено? Вы всегда играете отрицательную роль, — продолжала она, — и она вас изнуряет.
Ее нос к тому времени стал совершенно прохладным, словно и не изрыгал дым и пламя.
Я разрешила ей пригласить на вечеринку местных жителей. Она привезла с собой целую толпу людей, с которыми познакомилась и каким-то образом ухитрилась подружиться в отеле на другом берегу озера. Привезла испанцев, отдыхающих на озере, чтобы развлечь Дэниела, и вызвала из Милана его сестру. Я заметила, что на вечеринке присутствуют три мои заказчицы из числа самых привилегированных. И этот красавец, водитель грузовика. Дракон созвонилась с самой известной банкетной компанией и заказала самое изысканное угощение. Она действовала умело и толково.
Дракон очутилась в центре внимания — я поняла это, когда вокруг меня точно вырос лес. Она прошла между людьми-деревьями, приблизилась ко мне, попыхивая огнем. Вдруг я заметила, что все статуи — и четыре времени года, и четыре искусника — задрапированы тканями из моей мастерской. Ткани были наброшены на них и сколоты булавками, как на моих манекенах, а гости восхищались ими. Одна из статуй, Зима, нарядилась в вечернее платье, которое я как раз шила. Я осмотрелась в поисках Дэниела. Он развлекал матроса из маленького озерного порта, выдувая дым через две сигареты, засунутых в ноздри. Дракон пила свой «Пиммс» и посматривала на меня зелеными глазами. Я подошла к симпатичному шоферу грузовика, который маялся, не зная, куда приткнуться, и спросила, куда он едет. Он направлялся с грузом в Дюссельдорф, а затем обратно через всю Европу. Шофера звали Саймон К. Клегг, инициал «К» означал «Курт». Несколько минут мы обсуждали превратности сферы большегрузного транспорта в странах Общего рынка. Наконец я сказала: «Едем».
Я оставила гостей, влезла в кабину грузовика, села рядом с шофером, и мы укатили. Внезапно я вспомнила о плаще и паспорте — двух вещах, обойтись без которых в путешествии невозможно, но Саймон Курт заявил, что об этом он позаботится. Дракон бросилась за нами вдогонку, фыркая и выплевывая зеленое пламя — вероятно, с содержанием сульфата или хлорида меди: я слышала, пламя свечи можно сделать зеленым, если подуть на него сквозь зеленый шартрез. За Дракон бежал Дэниел. Но мы уехали, махая руками, и навечно оставили Дракон и Дэниела присматривать за гостями и всем моим домом, устранять беспорядок, изводиться от беспокойства, шить и подгонять.
Навечно? Еще до въезда в город Комо, на расстоянии двадцати пяти миль от моего дома, мы с Саймоном К. Клеггом завели разговор о смысле вечности. Мы поставили грузовик на стоянку и пешком дошли до городского бара, где заказали кофе и мороженое. Саймон признался, что не понимает значение слова «навечно», и усомнился, что понятие «всегда» действительно существует, если оно значит то же, что и «вечно». Я объяснила: насколько мне известно, вечны потайные стежки, расколотые стежки, «козлик», «назад иголку», а еще наметка и обметка.
— Ты меня озадачила, — признался Саймон. — Все это в голове не укладывается. Значит, ты не хотела, чтобы тебя подвезли? Не собиралась уезжать с вечеринки и так далее?
Я объяснила, что появление Дракон в моем доме поставило под сомнение ценность тканей и шитья, клеенки и бортовки, нежнейшего шелка, швов взаутюжку, тонкой кружевной отделки по краю. Пуговичных петель. Атласной глади. Я рассказала о liason Дракон с закройщиком Дэниелом.
— Что-что у них?
— Роман.
— Так пусть съездят в отпуск, — высказался Саймон.
— Работы слишком много.
— Если она там главная, пусть сама решает, когда ей работать. Швейная промышленность процветает.
— Главная там я.
Он опешил, словно его обманули.
— Я думал, — признался он, — ты вроде как наемная работница.
Он и вправду был симпатичным, этот шофер грузовика. Отодвинув свою вазочку с мороженым, он вдруг выпрямился, словно ему в голову пришла идея.
— Моя сестра работает на ткацко-швейной фабрике в Лионе. Платят хорошо, рабочий день неполный. Она швейка, — сообщил он.
— Швея, — поправила я.
— Она говорит — швейка.
— Я шью вручную, — сказала я.
— Вручную? Это как?
— Иголкой с ниткой.
— И что для этого нужно? — спросил он таким тоном, что я вдруг поняла: он никогда в жизни не видел иголки и нитки.
Я объяснила, как надо действовать пальцами правой руки, чтобы заменить иголку и шпульку швейной машинки, а ткань держать в левой. Он слушал внимательно. Почти уважительно.
— Наверное, здорово экономишь на электричестве, — заметил он.
— Но неужели ты никогда не видел, хотя бы как пришивают пуговицы? — спросила я.
— У меня нет одежды с пуговицами. Это не для меня.
Однако он уже думал о чем-то другом.
— Ты не могла бы пригнуться в кабине, пока мы будем проезжать таможню и иммиграционный контроль? — спросил он. — В кабине удобно, туда обычно не заглядывают. Только проверяют мои бумаги. Половину груза я уже доставил, теперь везу остальное через Сен-Готард в один отель в швейцарском Бруннене. И в Дюссельдорф. Диетические крекеры из Лиона.
Но я тоже думала о другом, потому ответила не сразу.
— А мне показалось, тебя наняли на работу, — добавил он. — Если бы знал, что ты хозяйка, придумал бы что-нибудь получше.
Я уловила в его словах тревогу и опечалилась. И сказала:
— Увы, в своем деле хозяйка я.
И я задумалась о заказах, накапливающихся к зиме. В следующий вторник одна моя заказчица из Бостона должна была специально совершить путешествие через Атлантику и Альпы, чтобы заказать наряды из моей коллекции зимних тканей, в том числе из шерсти оттенка светлых креветок, такой тонкой и мягкой, что ее было немудрено спутать с муслином, и темно-синего панбархата — не просто синего, а с васильковым отблеском, — платья из которого я подбивала шелком точно в тон и обшивала по всем швам кружевом шириной в четверть сантиметра. Еще одна моя заказчица из Милана облюбовала для костюма-тройки, драпирующегося, как зимние тучи, мой серый шерстяной шифон в почти неразличимую оранжевую полоску. Я уже приготовила выкройку для закройщика и подобрала нитки.
Я погрузилась в мысли о других отрезах, материалах и заказчицах, когда голос Саймона вторгся в них и прервал поток:
— Слушай, ты изрыгаешь огонь. Наверное, наэлектризовалась. — Он поднялся и взял со стола счет. Вид у него был ошарашенный. — Теперь ясно: ты сама себе дракон.
Я ускользнула из бара, пока он расплачивался по счету у кассы. Дождавшись темноты, я нашла машину и велела доставить меня обратно на виллу. Все уже разъехались по домам. Статуи в саду вновь стояли раздетые. Эмили Батлер болтала в гостиной с Дэниелом. Мне было жаль расставаться с симпатичным водителем грузовика. Я определенно понравилась ему не только характером, но и внешностью, хотя знала, что выгляжу в точности так, как полагается серьезной и невзрачной портнихе. Встречаются любители таких типажей. Но стоило мне вспомнить, что на самом деле я, как заметил Саймон, сама себе дракон, я понимала, что не смогла бы уехать с ним за границу. Вероятно, никогда. Не дали бы ни мой темперамент, ни моя температура.
Остановившись в дверях гостиной, я уставилась на Эмили и Дэниела. Эмили ахнула, Дэниел вскочил, в его глазах отразился ужас.
— Она изрыгает огонь, — прошептала Эмили и удрала через застекленные двери. Дэниел поспешно последовал за ней, опрокинув стул. Всего один раз он оглянулся через плечо, а затем бросился догонять Эмили.
Я прошла в кухню и подогрела себе молоко. Там я ждала, пока не услышала, как оба на цыпочках прокрадываются обратно в дом и впопыхах, суетливо собирают вещи в комнате Дэниела наверху и в комнате Эмили в глубине дома.
Наконец они, взвалив на себя тюки, пробрались через холл к двери, погрузились в машину Дэниела и умчались, даже не дождавшись расчета.
Мой бизнес процветает, я справляюсь с ним без всяких драконов. И без закройщика — оказалось, талантом кроить ткани я обладаю сама. Еще я придумала новый стежок и назвала его «драконьим». Он очень мило смотрится на фестончатых подолах платьев в стиле тридцатых годов, которые теперь многим полюбились, — для вечера, но не слишком позднего. Прелесть драконьего стежка в том, что все его элементы на виду, он крупный, выполняется яркими толстыми нитками, контрастирующими по цвету с платьем: прямой стежок и две «елочки», опять прямой и снова две «елочки», и так далее, вдоль всех фестонов и вырезов подола, словно он будет продолжаться вечно.
© Перевод. Н. Анастасьев, 2011.
