Э.Ионеско. Воздушный пешеход
Лето 1962 г.
Перевод Л.Каменской
Москва, изд-во "Текст", 1991
OCR & spellcheck: Ольга Амелина, февраль 2006
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
М с ь е Б е р а н ж е, воздушный пешеход.
М а д а м Б е р а н ж е, его жена по имени Жозефина.
М а д м у а з е л ь Б е р а н ж е, их дочь по имени Марта.
Ж у р н а л и с т (англичанин).
П е р в ы й н а р я д н ы й а н г л и ч а н и н.
П е р в а я а н г л и ч а н к а, его жена.
М а л ь ч и к, их сын.
В т о р о й н а р я д н ы й а н г л и ч а н и н.
В т о р а я а н г л и ч а н к а, его жена.
Д е в о ч к а, их дочка.
Д ж о н Б у л ь, корифей.
П е р в а я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а.
В т о р а я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а.
Д я д ю ш к а - д о к т о р.
С л у ж а щ и й п о х о р о н н о г о б ю р о.
П р о х о ж и й и з а н т и м и р а.
В суде: С у д ь я.
Д ж о н Б у л ь, переодетый палачом.
Ч е л о в е к в б е л о м.
П а л а ч.
З а с е д а т е л и.
(У действующих лиц не должно быть английского акцента.)
Декорации
С самого левого края сцены — традиционный маленький деревенский домик в английском стиле, коттедж, немного в духе
«таможенника» Руссо, Утрилло или даже Шагала, на усмотрение декоратора. Домик, как и описанный ниже пейзаж, должны создавать атмосферу сновидения. Однако это впечатление передается скорее художником-примитивистом, нарочито неловко, а не художником-сюрреалистом, и не в манере театров «Опера» или «Шатле». Освещение яркое, без полутеней, значит, без тюля и т.п.
Остальная часть сцены представляет собой лужайку, покрытую зеленой свежей травой, расположенную на возвышенности
над долиной; в глубине декорации посередине виднеется холм. Возвышенность, где происходит действие, должна оканчиваться полукругом, так, чтобы, с одной стороны, могло создаться впечатление близости обрыва, а с другой — чтобы в глубине, справа,
виднелось несколько домиков английского провинциального городка: белоснежных и ярко освещенных апрельским солнцем. Небо необыкновенной синевы и чистоты. На сцене несколько цветущих деревьев — вишневые, грушевые.
Иногда слышится слабый шум поездов, проходящих по долине, вдоль судоходной речки, которую, разумеется, также не видно,
но которая может быть обозначена еле слышными пароходными гудками. Видны трос фуникулера и два маленьких красных вагончика, снующие вверх-вниз.
Позже, по мере развития действия, появятся новые аксессуары, декорации изменятся. Так, например, во время прогулки Беранже
с семейством по склону обрыва мы увидим покрытые цветами розовые руины, границу небытия, серебряный мост, вагончики канатной дороги, ползущие вдоль противоположного склона, и т.д.
При поднятии занавеса от правой до левой кулисы прогуливаются две пожилые дамы-англичанки.
1-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а. О, йес...
2-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а. Йес, мы в Англии.
1-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а. В графстве Глостер.
2-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а. Какой чудесный воскресный день! (Слышится перезвон колоколов.) Это колокола католической церкви.
1-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а. В моей деревне не было католической церкви.
В этот момент во 2-ю пожилую англичанку попадает мячик, она оборачивается; появляется мальчик-англичанин.
2-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а. О!
1-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а (мальчику). О, негодник!
Входит 1-й англичанин, отец мальчика.
1-й а н г л и ч а н и н. Сорри. Извините моего мальчугана.
М а л ь ч и к. Я не нарочно.
Входит 1-я англичанка, жена 1-го англичанина и мать мальчика.
1-я а н г л и ч а н к а (мальчику). Нужно быть осторожней. Так не делают. Нужно попросить у дамы прощения.
М а л ь ч и к. Извините, мадам.
1-й а н г л и ч а н и н (дамам). Прошу прощения.
1-я а н г л и ч а н к а (им же). Прошу прощения.
Две пожилые англичанки и родители здороваются, повторяя: «Сорри, просим прощения».
Расходятся, продолжают прогуливаться; в это зремя входит девочка-англичанка, подбирает
мячик и протягивает мальчику.
1-я а н г л и ч а н к а (девочке). Вы хорошо воспитанная девочка.
Девочка делает реверанс; в это время входят 2-й англичанин и его жена, родители девочки.
1-я а н г л и ч а н к а (родителям). Ваша девочка прекрасно воспитана, мадам.
1-й а н г л и ч а н и н (2-му). Ваша девочка прекрасно воспитана, мсье.
2-й а н г л и ч а н и н (1-му). Ваш мальчик, безусловно, тоже.
1-я а н г л и ч а н к а. Не так уж он воспитан.
2-я а н г л и ч а н к а. Наша девочка тоже не всегда вежлива.
Четверо англичан вновь приветствуют друг друга, повторяя: «Сорри, сорри», расходятся и прогуливаются каждый сам по себе,
а 1-я англичанка говорит мальчику: «Негодник». Мальчик украдкой показывает нос своим родителям.
Д е в о ч к а. О! Какой негодник!
1-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а (видевшая жест). О! Какой негодник!
2-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а. О! Негодник!
Д е в о ч к а. Никому не скажу. Ябедничать дурно.
Из левой кулисы — из-за дома Беранже — выходит Журналист.
Ж у р н а л и с т. Хей! С добрым утром!
1-я а н г л и ч а н к а. Хей! Не правда ли, чудесное воскресенье?
1-й а н г л и ч а н и н. Чудесное воскресенье.
Ж у р н а л и с т. Подходящий воскресный денек для загородных прогулок.
Англичане уходят, продолжая неторопливо прогуливаться. Оставшись один, Журналист направляется к жилищу Беранже,
который как раз в этот момент высовывается из окна, смотрит на небо, на лужайку.
Б е р а н ж е. Какое чудесное воскресенье.
Ж у р н а л и с т. Господин Беранже, прошу вас. Вы господин Беранже? Простите, я журналист... (Беранже исчезает.) Погодите, прошу вас. (Голова Беранже вновь высовывается, как в кукольном театре.) Я только хотел задать вам несколько вопросов. (Голова Беранже исчезает.) Простейших вопросов. Умоляю, господин Беранже. Один вопрос. (Беранже опять высовывает голову.)
Б е р а н ж е. Я решил, мсье, больше не отвечать на вопросы журналистов. (Прячется.)
Ж у р н а л и с т. Единственный вопрос. Не от журналиста, а от газеты. Меня специально прислали, чтобы я его вам задал. Ничего особенного, ничего особенного, не волнуйтесь.
Б е р а н ж е (опять высовывая голову). У меня времени нет, у меня работа. Вернее, работы нет, но, может быть, она появится, как знать? Я приехал из Европы в Англию, чтобы отдохнуть, убежать от работы...
Ж у р н а л и с т (вынимая блокнот). Нам это известно. Вы приехали в Англию, в графство Глостер, и живете здесь в сборном домике, среди лугов, на зеленом склоне над долиной, в которой меж двух покрытых лесом холмов течет небольшая судоходная речка... Мы навели справки, мсье, простите великодушно эту нашу почтительную вольность.
Б е р а н ж е. Это не секрет. К тому же кто угодно может это видеть.
Ж у р н а л и с т. Моя газета хотела бы задать вам один вопрос, дорогой господин Беранже.
Б е р а н ж е. Не хочу больше отвечать на вопросы. (Делает вид, что собирается спрятаться. Голова исчезает и высовывается снова.)
Ж у р н а л и с т. Не исчезайте, господин Беранже. Вопрос простейший. Отвечайте что угодно. Поместим на первой странице, с большой вашей фотографией в половину натуральной величины.
Б е р а н ж е. Тогда скорее, мсье. У меня времени нет. Я на отдыхе.
Ж у р н а л и с т. Прошу простить, огорчен, что нарушаю ваш покой. Вопрос традиционный: когда мы увидим на знаменитых мировых сценах ваш новый шедевр?
Б е р а н ж е. Не хочу отвечать на ваш вопрос.
Ж у р н а л и с т. О, пожалуйста, господин Беранже.
Б е р а н ж е. Вынужден вам признаться. Я всегда сознавал, что у меня нет никаких причин писать. (Прячется.)
Ж у р н а л и с т. Вполне понятно. Но отсутствие причин — это еще не причина. Ни на что нет никаких причин, это все знают.
Б е р а н ж е. Разумеется. Но люди занимаются тем, на что у них нет никаких причин. А слабодушные оправдывают свои действия надуманными причинами. Делают вид, что верят, говорят: «Нужно же что-то делать». Я не из таких. Раньше во мне была необъяснимая сила, которая подталкивала меня к активным действиям или писательству, несмотря на мой глубокий нигилизм. Я не могу так больше.
Ж у р н а л и с т. Записываю, записываю. Вы так больше не можете.
Б е р а н ж е. Да, не могу. Годы и годы я утешался тем, что утверждал, будто мне нечего сказать. Теперь я в этом убедился, и убеждение это ничуть не интеллектуально и не психологично; оно — глубоко физиологично, оно проникло в мою плоть, кровь и кости. Это меня парализует. Литературная деятельность больше не игра, не может быть больше для меня игрой. Ей бы стать мостиком к чему-то другому. Но она — не мостик.
Ж у р н а л и с т. К чему другому?
