Б е р а н ж е. Может, это были живые цветы...
М а р т а. Да, может, живые, а может, как на веере. Такая красивая! Как вам объяснить — я счастлива, когда вижу такое. Мне хочется, чтобы у мамы была эта сумка. Ты ей подаришь, ладно? На день рождения?
Б е р а н ж е. Хоть завтра, если ей хочется.
Ж о з е ф и н а. Это не срочно. Если хочешь, на день рождения. Не надо все тратить сразу. Пока и этой сумки довольно, еще нужно твой дом восстановить. Где ты будешь работать?
Б е р а н ж е. Об этом не беспокойся. Домов везде хватает, и в городах, и в пригородах, и у дорог, и в любой деревне. И даже на воде. Вот уж в чем нет недостатка. Подумать только, что есть люди, которые жалуются, что не знают, где им жить.
Ж о з е ф и н а. Людей больше, чем домов.
Б е р а н ж е. Но не в деревне.
Ж о з е ф и н а. Ты считать не умеешь.
М а р т а. Люди могли бы жить в них по очереди.
Б е р а н ж е. Не волнуйся из-за своего сна. Это не более чем сон.
Ж о з е ф и н а. Ты думаешь?
Б е р а н ж е. Да, да, я уверен.
М а р т а (Жозефине). Ты не должна была ему рассказывать.
Ж о з е ф и н а (Беранже). Я не могу не волноваться. Ведь это мой отец.
Б е р а н ж е. Понимаю, конечно. Но это просто значит, что ты очень любила отца, мечтала, чтобы он остался жив, и понимаешь, что это несбыточно, несбыточно. Только когда мы видим во сне наших умерших, то замечаем, до какой степени нам их не хватает, как не хватает.
Ж о з е ф и н а. Я это самое и говорила.
Б е р а н ж е. Днем мы забываем. Не думаем об этом. Если бы наше сознание было ежеминутно таким же пронзительным, как во сне, мы не смогли бы жить. Ночью мы вспоминаем. День существует для того, чтобы забыть. Не позволяй снам тревожить тебя, посмотри лучше на траву...
М а р т а. Не плачь, мама. Папа прав.
Б е р а н ж е. Посмотри на траву, на леса напротив, с той стороны долины. Порадуйся. Обернись...
М а р т а (Жозефине). Обернись...
Ж о з е ф и н а (оборачиваясь). Оставь меня, я могу и сама обернуться...
Б е р а н ж е. Посмотри лучше на белые стены домов на краю города...
М а р т а. Они как бы растворяются в солнечном свете.
Ж о з е ф и н а. Красиво.
М а р т а. Это больше чем красиво.
Б е р а н ж е. На небо посмотри.
М а р т а. Посмотри.
Ж о з е ф и н а. Да я смотрю, чего ты хочешь от меня?
Б е р а н ж е. Смотри, смотри. Проникайся этим светом. Ты видела свет мягче? чище? свежее?
Ж о з е ф и н а. Да. Я всё думаю...
М а р т а. Не думай больше об этом, мама, не думай. Радуйся.
Ж о з е ф и н а. Да, я радуюсь.
Б е р а н ж е. Там, у обрыва, очень красивый вид. Я возьму вас за руки, и мы прекрасно погуляем.
М а р т а (беря за руку Беранже, Жозефине). Дай ему руку.
Б е р а н ж е (Жозефине). Дай руку и забудь все горести.
Жозефина, колеблясь, дает ему руку, или, скорее, Беранже сам берет ее за руку.
Ж о з е ф и н а. У меня столько домашних дел. Блины, салат на неделю...
М а р т а. Мама, ведь сегодня воскресенье. В воскресенье отдыхают.
Англичане появляются на сцене по одному или по двое, как будет указано ниже. Они будут уходить в правую
кулису, а появляться — если нужно — слева.
Тем временем задник с элементами оформления, которые также будут определены дальше, будет двигаться в ту
же сторону, что и англичане. Семья Беранже будет идти или делать вид, что идет, в противоположном направлении.
На авансцене дети-англичане, играя в крокет, будут передвигаться в другую, чем их родители, сторону. Они
будут уходить со сцены, потом появляться вновь.
Или, может быть, они будут сначала доходить до одного края сцены, а затем — до другого, пока не покинут
сцену окончательно.
1-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а (входя вместе со 2-й пожилой англичанкой). Я была в стране, откуда не могла выбраться. Я жила там долго. Я никогда и не хотела уезжать, но я так испугалась. Когда я узнала, что мы там заперты, что я не могу оттуда уехать, я так испугалась. Я видела повсюду только стены. У меня была нервная депрессия: клаустрофобия. Главное не в том, что не можешь выйти, а в том, что знаешь об этом.
2-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а. Понимаю вас, дорогая.
Пожилые дамы уходят.
Беранже, Жозефина и Марта идут по сцене от левой кулисы к правой. Слышен шум поезда и свистки локомотива.
Вдали виден маленький поезд с красными вагончиками.
М а р т а. Глядите, папа, мама, какой хорошенький, маленький поезд! Как игрушка.
Б е р а н ж е. Посмотри, Жозефина, как игрушка...
Останавливаются посмотреть ненадолго, затем идут дальше.
1-й а н г л и ч а н и н (входя вместе со 2-м англичанином). Я жизнь положил на то, чтобы собраться ее изменить. Ночью, когда не спалось, я твердил себе: «Завтра я все сломаю и все переменю».
2-й а н г л и ч а н и н. Что именно?
1-й а н г л и ч а н и н. Жизнь, мою жизнь. Я прожил жизнь другого человека.
2-й а н г л и ч а н и н. Вы сдержали обещание?
Б е р а н ж е. Вот такой поезд мне хотелось иметь в детстве. Увы, современным детям это больше не нужно, они любят лишь ракеты. Такой поезд — теперь архивная игрушка для старых эрудитов. Это можно понять лишь с помощью лживых реконструкций истории.
М а р т а. А мне бы хотелось куклу, которая сама ходит, делает пипи и разговаривает.
Ж о з е ф и н а. Ты уже взрослая для того, чтобы играть в куклы. Ты сделала уроки на завтра?
2-й а н г л и ч а н и н. Вы сдержали обещание?
1-й а н г л и ч а н и н. Просыпаясь поутру, я еще был полон решимости... Но после завтрака я тяжелел. И все откладывал на другой день. И так всегда — годы, годы и годы напролет.
2-й а н г л и ч а н и н. Не надо было завтракать.
1-й а н г л и ч а н и н. Теперь слишком поздно. Но я еще пытаюсь. Сколько завтраков получается за тридцать лет?
2-й а н г л и ч а н и н. Нетрудно посчитать.
Уходят.
Б е р а н ж е. Зачем погружаться в сожаления? Для чего?
Ж о з е ф и н а. У всех у нас есть сожаления; это ни к чему не приводит.
М а р т а. Мама права, сожаления ни к чему не приводят.
Б е р а н ж е. Да, верно. Особенно, когда такая прекрасная погода, как сегодня.
1-я а н г л и ч а н к а (входит вместе со 2-й англичанкой). Как вам его описать? Это грустный и уродливый город. Вы его знаете?
2-я а н г л и ч а н к а. Ничего удивительного.
1-я а н г л и ч а н к а. И вот случайно я наткнулась на эту улицу. Красоты необыкновенной. Во всем этом ужасном городе только одна улица, красивая и пустая, никому не известная. Можете поверить? В глубине башня. Господи, как это было прекрасно! Необъяснимо прекрасно. Как вам рассказать, как вам рассказать...
2-я а н г л и ч а н к а. Не рассказывайте.
1-я а н г л и ч а н к а. Когда слишком красиво, то становится больно.
Входит Джон Буль.
Б е р а н ж е. Эта река берет начало в окрестностях Бата. Видишь, она устремляется к океану. (Показывает рукой.) Океан и порт вон там... Этот порт больше ливерпульского, но не такой мрачный. Это единственный английский город, у которого средиземноморские тона. Посмотри, внизу плывут торговые корабли. (Слышны мелодичные звуки, голоса или что-то похожее на поющие голоса.) Послушай!
Д ж о н Б у л ь. Судя по всему, нужно очень осторожно относиться к высказываниям поэтов. Они часто бывают правы. Они предсказывают, и все сбывается. Я предпочитаю колбасу. Я предпочитаю свою собаку.
Джон Буль уходит.
Ж о з е ф и н а. Я ничего не слышу.
Входит Журналист.
М а р т а. Да что ты, послушай...
Ж у р н а л и с т. Надо отказаться от этого. (Останавливается лицом к зрителям.) Нужно все-таки от этого отказаться. До какого, собственно, возраста у человека могут быть только высокохудожественные интересы? Искусство, литература — это несерьезно. Искусство потеряло свою силу, да и была ли она у него? Хотя оно не глупее всего остального.
Журналист уходит.
Ж о з е ф и н а. Да, верно! Что это за музыка? Эти красивые голоса?
Б е р а н ж е. Это корабельные сирены.
Ж о з е ф и н а. Корабельные сирены. Да, но их включают матросы.
Они продолжают прогуливаться и замечают с другой стороны, среди леса, среди степей с неподвижными коровами, дворец в фантастическом стиле, с башенками; виден поезд зубчатой железной дороги с разноцветными вагонами; задник продолжает разворачиваться, на вершине противоположной горы видна маленькая Эйфелева башня, улетающий в небо красный воздушный
шар, голубое озеро, водопад, станция канатной дороги, видна небольшая ракета с мигающими огоньками и т. д., потом вновь —
леса с деревьями и цветами.
Разглядывая все это, семья Беранже ничего не комментирует, лишь восклицая: «Ах! Ох! Смотри, какая красота!»
Тем временем в направлении, противоположном перемещению задника, передвигаются англичане, разговаривая между собой.
1-я а н г л и ч а н к а. Он был черен, черен, черен. Вы не можете себе представить, как он был черен. Черный, как лондонский снег. Это мое собственное сравнение.
