Александр Дьяченко
ПЛАЧУЩИЙ АНГЕЛ
сборник рассказов
Содержание
Диаконское искусство
Немножко о главном
Чудеса
Жертвоприношение
Иван
Подарок (Тренажёр для попов)
Новый год (О смерти)
Поминки
Образ
Вечная музыка
Про Серегу
Спас Оплечный
Разговор с собакой
Мои университеты
Интересный вопрос
Звонок
Плачущий Ангел
Милость Божия
Старики и мы
Большой Гена
Рабоведение
Лучшая песня о любви
Кузьмич
Суд совести
Пять минут
Лоскутки
Начало
Посвящение
Пересечения
Машинка времени
Чудеса (Запах бездны и говорящий кот)
Плоть едина
Пророчество игумена Нафанаила
Диаконское искусство
О том, что у меня бас и хорошие перспективы при правильной постановке голоса, мне ещё в школе говорил один мой приятель. Когда по его просьбе я что-то прохрипел в телефонную трубку, он в восхищении заорал мне в ответ:
– Да тебе в консерватории учиться надо, Шура, – поверь мне, – в этом деле я не ошибаюсь!
Но у меня тогда было невысокое мнение о музыкальных способностях моего одноклассника, и я ему не поверил, и напрасно. Сегодня друг моего детства один из известных белорусских музыкальных продюсеров, имеет свою студию звукозаписи и несколько коллективов, с которыми разъезжает по миру, и, даже исполняет под гитару песни собственного сочинения. Поверил бы другу, сейчас бы, глядишь, – в Большом солировал...
Когда стал ходить в храм на службы, то тихонько подпевал, стоя за клиросом. Думаете, что никто тебя не слышит? А нет, как раз-то в храме любое параллельное хору пение очень даже слышно, и меня вычислили. Но вместо того, чтобы наказать, пригласили на клирос.
Вот тут-то я и пожалел, что не слушался маму, которая всеми силами пыталась меня, тогда ещё лопоухого второклассника, заставить играть на пианино. Я принципиально и категорически отверг все её попытки:
– Танкистам не нужно играть на пианино!
– Ладно, – в конце концов устав от наших баталий сказал папа:
– Танкист, да ещё с боевым стажем – не хочет, – так не мучай ребёнка.
Откуда мне тогда было знать, что как раз-то танкист из меня и не получится, а получится священник, для которого знание нотной грамоты есть первейшая необходимость?
На клиросе я и стал понемногу учиться всей этой певческой премудрости. Бабушки пели не по нотам, а на слух. Под их руководством я постигал церковные гласы. И до сих пор не понимаю, что меня, тогда ещё молодого парня, задержало в этом старушечьем коллективе?
Помню своего первого псаломщика, она же и регент в одном лице, бабушку Анну. Человек пришёл на клирос ещё в 1944-ом, как вернули верующим храм – так и пришла. За долгие годы беззаветного служения ко времени моего прихода от её голоса уже ничего не осталось. Баба Аня выдавала такие звуки, что мой ребёнок периодически пугаясь, только жалобно спрашивал:
– Мама, зачем так страшно поют?
Со временем мне доверили читать Апостол. Моя первая в этом деле наставница - послушница Мария, человек суровый и неразговорчивый. Во время службы она преображалась, её многочисленные морщинки исчезали, а глаза сияли. И вообще, лица моих товарок, людей простых и неучёных, бывших прядильщиц, уборщиц, крестьянок во время пения молитв становились такими возвышенно прекрасными, что я понимал: ничего подобного за стенами храма не встретишь.
Мария учила как нужно читать Апостол, где должно играть голосом на повышение, где снижаться и прочитывать фразы на полурезких выдохах. До сих пор я встречаю такую практику возглашений у старых дьяконов.
– Ты должен читать так, чтобы люди, слушающие тебя, – проговаривали бы вслед за тобой слова, что ты произносишь, и не только понимали бы смысл прочитанного, но и плакали бы от умиления.
После её смерти в память о ней мне досталась бумажная иконка преподобной Марии Египетской, в грубом окладе, сделанном ею самой в те далёкие годы в страшных сибирских лагерях, при помощи одного только топора. Она вообще владела топором мастерски. Это я понял, когда помогал ей собирать иконостас для возрождаемого ею (в одиночку) женского монастыря.
Пробовали меня впоследствии задействовать и на правом клиросе, но отсутствие необходимых музыкальных навыков не позволило мне влиться в стройные партесные ряды.
Потом к нам на клирос пришла смена – юная поросль, выпускницы регентских епархиальных курсов. Хорошие девчонки, можно даже сказать, самоотверженные. Наш второй священник, отец Нифонт получил благословение служить на праздники в одном из отдалённых сельских храмов. Батюшка уталкивал нас в свой жигулёнок и мы после службы у себя в храме мчались в ту маленькую церквушку. Помнится, как-то на Троицу в его машинку набилось, кроме водителя, ещё 8 человек. Кто бы только знал, как благодатно было ездить с отцом игуменом. Иисусова молитва так и лилась, так и лилась. Будучи по природе неисправимым холериком, батюшка всякий раз садясь за руль, мчался, словно в последний раз, выжимая из машины всё, на что она была способна.
Я продолжал петь басом, но вторую партию, поскольку подобрать басовую у меня не хватало умения. Сейчас понимаю, как со мной было трудно, но девочки певчие терпели, как и прежде терпели мои бабушки. А я был уверен, что чем ниже мне удастся прорычать, и чем более мой рык будет походить на буддийское горловое пение, тем лучше. Как я был восхищён, когда при возглашении протодиаконом многолетия в гродненском кафедральном соборе (это ещё при владыке Валентине) в храме задрожали стёкла. Как мне мечталось достичь таких высот.
Может и пропел бы я счастливо всю свою жизнь на клиросе родного храма, если бы не случай в лице моего знакомого, по имени Николай. Коля, как говорится, "прошёл суровую школу жизни", и к своим двадцати пяти годам уже дважды побывал в местах заключения.
Но Бог милостив, и мой знакомец пришёл в церковь. Мало того, что пришёл, он ещё и трудиться начал. У него в голове постоянно появлялись какие-то благочестивые прожекты: то он задумал строить часовенку тогда ещё не прославленной матушке Матроне, то решил издавать православную газету. Но все его инициативы (это я уже потом анализировал) были неизменно связаны с кампаниями по сбору пожертвований на благие дела. Сперва ему со всех сторон нашего отечества шли денежные переводы на часовню, но часовня так и не появилась. Потом тоже самое произошло и с газетой, хотя, правда, три номера ему всё-таки выпустить удалось.
Шальные деньги, собранные на Святое дело, но ушедшие не по назначению, словно древоточец, подточили и разрушили моего товарища. Хотя, уверен, желания у него были искренними – но не совладал с собой человек. Коля стал пить и быстро втянулся в эту пагубу.
Тогда же для повышения авторитета своей газеты он решил получить благословение правящего архиерея. И предложил мне, как помогающему в её выпуске, съездить вместе с ним в митрополию. Я согласился и мы поехали. По дороге Коля хвастал, что знаком со всем руководством епархиального управления, и получить благословение для него пара пустяков.
Когда мы приехали и шли по областному центру, Николай мне всё о чём-то оживлённо рассказывал. Неожиданно он остановился возле ларька и, извинившись, купил бутылку пива, которую здесь же и выпил, не отрываясь, из горлышка.
– Ты что делаешь, – спрашиваю, как же мы теперь в епархию пойдём?
Он улыбнулся: – Ничего страшного, - прорвёмся, - и снисходительно похлопал меня по плечу.
Мы ещё прошли метров двести, мой спутник чуть отстав от меня, снова покупает бутылку пива, и не смотря на все мои протесты, и уже без всяких извинений, вливает в себя её содержимое. Потом он, не обращая на меня внимания, чему-то улыбался, скалясь словно пёс, а потом и вовсе куда-то пропал.
Короче говоря, я остался в одиночестве стоять у ворот епархиального управления. Что было делать? Идти просить благословения для газеты, которую не я издавал, или возвращаться домой "не солоно хлебавши"?
Ладно, думаю, зайду, – ведь для чего-то я сюда ехал. Зашёл в управление и попросил проводить меня к отцу секретарю, про дружбу с которым мне всю дорогу хвастал несчастный Николай.
Батюшка оказался на месте, и он действительно вспомнил моего шального друга. Мы с ним поговорили о Коле, а потом он меня спросил:
