Отец Нафанаил, точно ребёнок радуется, когда Лёшка остановит машину и купит у бабушек бидончик ягод. Он тут же начинает всех угощать и благодарит шофёра, словно благодетеля.
Я знал одного, к сожалению, ныне уже покойного архимандрита. У него в качестве келейницы жила старенькая монашенка, неправдоподно маленького росточка, ну может чуть больше метра. Отец архимандрит, прежде чем что-то сделать всякий раз спрашивал разрешения у своей келейницы. Садимся за стол, а мы с собой привезли замечательную домашнюю наливочку.
– Фросьюшка, - спрашивает батюшка у маленькой монашенки, - благослови рюмочку с гостями выпить. Та отрицательно качает головой.
– Фросьюшка, голубушка, ну, только одну. Перед ребятами неудобно, они же специально ехали, чтобы батюшку порадовать.
– Сказала нельзя, значит, нельзя, - как отрезала Фросьюшка. Старый монах поворачивается к нам и виновато разводит руками, мол, извините, видите какая она у меня строгая, не могу ослушаться.
Видать и отец Нафанаил пошёл тем же путём. Он же сластёна, я его знаю. Помню, как однажды Лёшка сам по собственному почину взял и привёз в трапезную большущий арбуз, так наш отец игумен от радости чуть было в пляс не пустился.
Мы, белые священники, живущие по мирским обычаям, с течением времени всё больше и больше отличаемся от отца Нафанаила, и не всегда его понимаем. Он запросто при всех может сказать нечто такое сокровенное, что, может, и не стоило бы говорить вслух.
Как-то мы хоронили одного священника. По традиции после отпевание тело усопшего обносится вокруг храма, в котором он служил, а потом погребается самими же отцами. После похорон мы собрались в трапезную помянуть собрата. Батюшка сидел задумчивый, о чём-то вздыхал, а потом и говорит.
– Знаете, отцы, мне вот какая во время отпевания мысль пришла. Вы детей рожаете, воспитываете. Вам их ещё до ума вон как долго поднимать придётся. Так что вам ещё нужно жить и жить. А я свою программу минимум на земле выполнил, монастырь поднял, храм построил, болею вот всё время. Да, и кроме Лёшки никому я больше на этом свете не нужен. Видать, и мой час подходит перед Господом предстать, вы уж меня тогда не забывайте в своих молитвах. И, расчувствовавшись, он смахнул набежавшую слезу.
Слушая батюшку игумена, отцы оценивающе рассматривали его фигуру, и потом кто-то сказал:
- Нет уж, отче, пощади, живи долго и не вздумай помирать раньше нас. В следующий раз, как тебе что-то такое в голову придёт, сперва представь, как нам придётся тащить тебя вокруг храма. Видимо отец Нафанаил действительно себе это представил, махнул в нашу сторону рукой и улыбнулся.
Говорят, сродное тянется к сродному. Вполне возможно. При новом храме, который поднялся старанием батюшки, были устроены несколько классов начальной школы с православным уклоном. Не знаю, чему больше радовался отец игумен, освящению самого храма или долгожданному открытию школы. Как сейчас помню, однажды захожу к ним в храм и спрашиваю:
- Где отец Нафанаил?
Мне отвечают, мол, ищи на территории, где-то он здесь.
А в школе как раз перерыв между уроками, детвора высыпала на улицу и с криками носится вокруг храма. Иду и слышу, за углом раздаются какие-то непонятные звуки. Заглядываю, а это батюшка стоит себе скромно в уголочке, сцепив пальцы обеих рук на животе. Наблюдает за играющими детьми и сам смеётся, словно ребёнок, только очень большой и бородатый. Увидев меня, немного смутившись, неожиданно сказал:
- Я не жалею, что стал монахом, и никогда не жалел, что у меня нет жены, но очень жалко, что у меня нет детей и никогда не будет.
– Что делать, отец, - как могу, успокаиваю друга, - таков твой путь, уподобиться ангелам.
– Ангелы, отец Александр, живут на небесах и о горнем помышляют, а я, грешник, никак от земного не отстану.
Помню в то утро, когда мы с матушкой узнали о рождении внучки, я ехал к соседям на праздничное богослужение. В храме собралось множество отцов, ждали владыку. Приезжаю, а меня радость так и распирает, славно-то как, появилась на свет моя кровиночка. С кем из отцов ни поделюсь, те меня сразу же поздравляют, кто обнимет, кто за руку трясёт.
Скажу кому из монахов, а те, словно не слышат, будто я им ничего и не говорил. Меня тогда это даже обидело немного, и только потом я сообразил, что для монаха дети и семья самая больная тема. Я делюсь с ним моей радостью, а он в мыслях снова возвращается к своему самому главному вопросу, так часто терзающему монаха:
- А может ещё не поздно, может, взять и вернуться в мир? У меня ещё могут родиться дети. Это очень трудно, отказавшись от собственного счастья, полюбить весь мир. Но зато уж, если возлюбил, так эта любовь дорого стоит, и переоценить её невозможно.
Наверно нет такой православной компании, которая собравшись за столом, не стала бы рассуждать о чудесах, пророчествах и прочих интересных вещах. Вот и мы так однажды общаемся, а отец игумен всё молчит и молчит. Наконец, когда речь зашла о юродивых, батюшка встрепенулся:
- Как сейчас помню, приезжаем мы с Лёшкой в Дивеево. Иду я, значит, по территории монастыря, и слышу, как кто-то меня окликает. Оборачиваюсь, вижу, нищий сидит, подаяние просит.
– Батюшка, - говорит он мне, - подай копеечку, а я тебе что-то полезное скажу.
– Ладно, - отвечаю ему. - Но у меня сейчас мелочи нет. Вот разменяю, и на обратном пути подам. На обратном пути я его нашёл и положил ему в шапку несколько рублей. А он так внимательно смотрит на меня, потом поднимает вверх указательный палец и как крикнет:
- Макарончики, батюшка, макарончики!
Голос у отца Нафанаила, и без того могучий, в этот момент прозвучал столь торжественно и громоподобно, что ни у кого не хватило духа спросить батюшку что значило это пророчество. Он смотрит на нас и словно чего–то ждёт, а в комнате наступила всеобщая тишина.
Потом уже, я как-то не удержался и спросил его:
- Отче, прости мою тупость, но я так и не понял того пророчества про «макарончики». Что тот юродивый имел ввиду: переходить тебе на макароны, или полностью от них отказаться?
Батюшка глубоко вздохнул и обречённо произнёс:
- В том-то и дело, всякий раз, рассказывая о том случае, жду, что кто-нибудь, в конце концов, растолкует мне его слова...
Сейчас отец Нафанаил вместе с Лёшкой, хотя, правильно уже говорить, не с Лёшкой, а с отцом Антонием, уехали возрождать очередную древнюю святыню, и видимся мы теперь очень редко. Я бы и забыл тот рассказ о юродивом, если бы моя матушка однажды не сварила целую кастрюлю отличнейших макарон. Ещё она поджарила мелко порубленные баклажаны и смешала их вместе. Возвращаюсь я домой после каких-то дел, голодный захожу на кухню и обнаруживаю на плите всю эту красоту в сковородке под стеклянной крышкой. С удовольствием, предвкушая, как я сейчас славно покушаю, накладываю себе полную тарелку, беру ложку и уже готовлюсь отправить первую порцию по назначению. И вдруг, словно гром среди ясного неба, матушкин голос:
- Макарончики, батюшка, макарончики! Не увлекайся, они очень вкусные.
И я немедленно вспоминаю тот наш разговор за столом и понимаю, - вот он миг, в который вершится история: толкователь нашёлся! Ещё минута и, наконец-то, миру откроется таинственный смысл пророчества батюшки Нафанаила.
