НЕУСТОЙЧИВАЯ КАДЕНЦИЯ
Со справкой в кармане вместо паспорта Угрюмов шагнул на перрон и, увлекаемый плотным людским потоком, двинулся в сторону здания вокзала. В голове продолжался перестук колёс, и колени, подобно рессорам, амортизировали прикосновения его ботинок к заплёванной поверхности асфальта — за четыре дня дороги организм решил, что теперь так будет всегда, и поэтому услужливо перестроился.
В конце перрона стояли двое лопоухих «пэпээсников», изображающих закон и порядок. Глуповатых и потому неопасных — это ведь не кадровые менты, а солдаты-срочники ВВ, выпущенные на улицы города в виду нехватки кадров. Впрочем, и с ними тоже нужно быть начеку.
- Огоньку не найдётся? - Угрюмов склонился к одному из них, вертя в пальцах «Приму».
Парень засуетился, полез в карман, хотя сам дымил каким-то средством для туберкулёза, потом спохватился и дал прохожему прикурить «от тычка».
- Спасибо, земляк, - отблагодарил его Угрюмов. - Как погода в Северной Столице?
- Нормально, - отозвался служивый.
- Ну, ладно. Бывай.
Угрюмов не стал спускаться в метро, тем более что с маршрутом он ещё не определился, а вышел на Невский и побрёл вдоль проспекта в сторону Фонтанки.
От встречи с любимым городом сердце по-щенячьи ликовало, работая в груди мощными толчками. Почти как тогда, в первый раз. С той лишь разницей, что теперь он не впитывал в себя новые ощущения, но стремился признать и вспомнить, и при случае — найти перемены. Они были: прежде всего, это касалось появившихся автоматов с «Фантой» — диковинным заморским напитком. Олимпийская символика забила привычный в это время года кумач и призывы к перевыполнению планов. Традиционный товарищ Брежнев присутствовал, конечно, тоже. Иногда один, иногда в сопровождении соратников и единомышленников, включая тех, из далёкого героического прошлого.
Люди неслись по делам, буравя взглядами тротуар, но игнорируя друг друга. Большой город требовал от них ритма, несовместимого с любопытством и рассеянностью. Угрюмов с досадой отметил, что его длинный плащ и шляпа не вписываются в рамки современной моды. Дело это поправимое, но его нужно поправить скорее, пока кто-нибудь особенно внимательный по долгу службы не заметил явных несуразностей в его прикиде.
Угрюмов свернул с проспекта и взял трамвай.
Во «Фрунзенском» царила обычная толчея, вдохновляемая стараниями вездесущих провинциалов. На покупателей тоскливо взирали полки, заполненные плащами и шляпами — может, зря он беспокоился? У крыльца универмага ассортимент был побогаче, но и цены кусались, и продавцы там тёрлись не такие простодушные, хотя и без квалификации. Угрюмов сторговал у цыганки американские джинсы за две сотни и замшевую куртку за сто пятьдесят, но уже польскую. Долго мучился вопросом, чем бы заменить шляпу. В конце концов, купил «обманку», сделанную из чего-то чёрного и пушистого — возможно, меха. На обувь решил пока не тратиться, чтобы не остаться без копейки.
От «Фрунзенского» он прогулялся по набережной и перехватил порцию калорий в закусочной, где не разрешалось сидеть, приносить с собой и распивать спиртные напитки, а также оставлять после себя посуду на шатающихся столах с погнутыми алюминиевыми ножками.
Теперь ему предстояло найти ночлег — задача в его щекотливом положении не тривиальная. На вокзале кантоваться со справкой рискованно, а гостиница запросит очень дополнительные чаевые. Однако другого выхода на данный момент он не видел. Нужно упасть куда-нибудь временно, а потом он разыщет предприимчивого частника с лишней жилплощадью. Или обеспеченную вдову.
Угрюмов сел на метро и доехал до конечной. Гостиницы в центре его не интересовали — они полны посторонних глаз и пафоса, да и с местами там сложнее. А эти серые здания на окраинах, замаскированные под общаги — как раз то, что нужно: приюты для партхозработников, прибывших на повышение квалификации, рай для командировочных, рассадник злоупотреблений служебным положением и источник левых доходов.
В кресле, ограждённом от посетителей толстым плексигласом с трещиной наискосок, восседала мадам ожидаемой в её должности комплекции. Тайну её возраста хранила Вселенная.
- Добрый вечер, - расплылся в улыбке Угрюмов. - Гостей принимаете?
- Мест нет! Не ясно, что ли, написано?
- У меня специальная броня. Вот, посмотрите.
Деньги полагалось класть в паспорт. За неимением такового Угрюмов воспользовался старым конвертом.
- Что вы мне суёте? Что вы себе позволяете? Милиция по вам плачет!
Мадам орала громко, но как-то неуверенно. Словно от бессилия, как рычит в клетке лев, наблюдающий за добычей вне пределов его досягаемости. Прижали их, что ли, в связи с ожидаемым наплывом важных туристов?
Первая неудача не обескуражила Угрюмова. Он привык к тому, что судьба — это использованный другими тюбик, который нужно давить и выкручивать, чтобы получить хотя бы каплю желанного результата. Следующая попытка увенчалась частичным успехом: девушка была расположена благосклонно, однако, просила подождать до завтра, когда съедет делегация колхозников. В третьей гостинице он чуть не вляпался в засаду — менты шерстили входящих, важно козыряя и пытая взглядом.
Угрюмов сделал паузу и сел на лавочке у подъезда жилого дома обмозговать ситуацию. Пожалуй, он недооценил степень ретивости органов в новой исторической обстановке. И получалось так, что искать «ля фам» — лучший вариант, хотя и не самый быстрый и надёжный. Можно пойти в кабак, напоить какую-нибудь похотливую дуру и переночевать у неё — решение проблемы на одну ночь при том условии, что она не ожидает от кавалера иметь собственную хату. Трамвайные знакомства тоже годятся, но велик риск напороться на простую советскую девушку, которой требуется достойный интервал между первой встречей и приглашением домой — роскошь впустую потратить время он позволить себе не мог. Что в сухом остатке?
Угрюмов покинул двор, приблизился к обочине дороги и поднял руку. В то же мгновенье перед ним затормозил ловкий бомбила.
- В Купчино проедемся?
- Пятёрка.
- Лады.
Он гнал от себя эту мысль, но она жила в нём своей отдельной жизнью. Пусть и глубоко, на деликатном расстоянии от поверхности сознания. Та дверь, из которой он однажды вышел, чтобы никогда не вернуться, звала его опять, и он теперь имел веские причины не сопротивляться манящему голосу.
Он попросил водилу остановиться возле универсама. Заплатил обещанное. В винном отделе купил бутылку шампанского, не спрашивая сорта — какое было, такое и взял. В отделе цветов хотел разжиться букетом, но тот находился «на учёте». Полкило «мишек на севере» вполне могли стать заменой цветам. Или же нет.
На четвёртый этаж он поднялся без лифта, как обычно. Дверь слева, обитая дерматином, не претерпела изменений. Значит, есть надежда на отсутствие нового хозяина, ревнивого и злого.
Угрюмов шумно выдохнул и нажал кнопку звонка.
***
Послышались шаги в коридоре с той стороны, сопровождаемые стандартным «кто там» — голос не её, старушечий, простуженный.
- Пётр это.
- Какой Пётр?
- Бывший.
Щёлкнул замок. В проёме двери возникла тёща. Точнее, та женщина, которая когда-то занимала эту почётную должность. Она прищурилась, пытаясь его разглядеть в тусклом освещении подъезда.
- Ира дома?
- Петя? Ты?
- Я.
Она сделала короткий шаг вперёд и судорожно схватила его за руку. А затем и вовсе неожиданно уронила голову к нему на грудь. Угрюмов почувствовал мелкие содрогания её тела.
- Ирочка умерла. Год назад.
- Я не знал. Простите.
Он стал соображать, что предписывается говорить в подобных случаях. Лезли на ум «мои соболезнования» и почему-то «понёс тяжелую утрату». Но он молчал.
- Ты не стой здесь. Заходи.
Она закрыла за ним дверь, показала, куда повесить одежду, как будто он сам не мог в этом разобраться. Подала тапочки — старые, затрёпанные, но не его. Зажгла на кухне свет, на ходу поставила чайник, чиркнув спичкой. Угрюмов безвольно наблюдал за её приготовлениями.
- Вот, - сказал он. - Конфеты. Шампанское.
- На стол. На стол всё складывай. Сейчас закипит и будем пить чай. Да ты садись.
Всё та же мебель, с виду нисколько не постаревшая: покрытый цветной клеёнкой стол, лакированные деревянные табуретки, белые шкафчики по стенам. Обои с розами, местами выцветшие и побитые временем.
- Какими судьбами к нам? - Она уже успокоилась, слегка лишь пошмыгивала промокшим носом.
- В командировку. Проездом.
- Где работаешь?
- Да всё там же. В троллейбусном депо.
- Кем?
- Замначальника.
Тёща мельком глянула на его остриженную макушку, но ничего не сказала. Даже лёгкой усмешки Угрюмов не заметил в её глазах.
- Отчего она умерла?
- Рак. Два года мучилась. Сначала говорили, что это радикулит. Потом нашли проблемы с позвоночником. А когда поставили правильный диагноз, уже поздно было.
