Петр Семилетов - Отрывки, etc

В этом небольшом сборнике представлены мои незаконченные рассказы, которые я не намерен дописывать по разным причинам.

(с)Петр 'Roxton' Семилетов 28.09.99

1. Когда ты чистишь зубы, то вдруг обнаруживаешь, что вместо зубной щетки держишь в руках опасную бритву с раскрытым лезвием. И она уже пару раз прошлась по деснам и зубам… 2. Когда жуешь жвачку и находишь в ней сломанное пополам одноразовое лезвие бритвы. Которое застревает между двумя передними верхними зубами. А-а-а! 3. Отвертка в ухе. 4. Когда идешь весной под карнизом дома, а с него срывается здоровенная сосулька, пронзающая тебя насквозь. 5. Когда ты стоишь на балконе, поливая цветы в ящике, перевешиваешься через перила, и… падаешь. 6. Подставить голову между створок двери в вагоне метро. 7. Сойти с ума и начать лизать асфальт на барахолке, а затем, через пять минут, обнаружить у себя все известные медицине болезни. Вариант — лизнуть ассигнацию либо монету.

---

вторник, 2 Ноября 1999 г. (c)Петр "Roxton" Семилетов

[рraelud.] Раз-и дваа-и трии-чтыре. Зима, ночь, звезды на черном небе. Три-пять-семь-восемь. Серые следы на фиолетовом снегу. Этот лежит в сугробе, одетый в маскировочный костюм, а те четверо идут на лыжах вдалеке около рощи. Тихо, слышно: хрум-хрум, хрум-хрум. Шаги скрипят. Одиннадцать, четырнадцать, двадцать восемь. У них автоматы — а у него винтовка. Два-три-и чтыре. Но с оптическим прицелом. Ему через окуляр хорошо все видно. Немцы пьют из фляжки, передавая ее по цепочки — от первого назад. Сглатывает слюну. Три и восемь-девять!

Сухой выстрел. Еще, еще, еще. Гитлер капут. ФЛАГ.

Тут разорвалась под ногой граната, и его тело разлетелось в клочья, его мозги упали в канаву, и его родственники не похоронят.

[ДАМ-ТИДАМ-ТИДАМ-ТИ-ДАМ-ДАМ-ТИДАМ-ТИДАМ-ТИ-ДАМ-ДАМ-ТИДАМТИДАМ]

Грязный лоб встретился с пулей, "Я пришла", — ему пуля сказала, — "Тебе будет немного больно, но зато ты умер солдатом"

[ДАМ-ТИДАМ-ТИДАМ-ТИ-ДАМ-ДАМ-ТИДАМ-ТИДАМ-ТИ-ДАМ-ДАМ-ТИДАМТИДАМ]

Танк подъехал к забору усадьбы, и плюнул по дому снарядом, дом теперь не починишь, но об этом никто не заплачет.

[ДАМ-ТИДАМ-ТИДАМ-ТИ-ДАМ-ДАМ-ТИДАМ-ТИДАМ-ТИ-ДАМ-ДАМ-ТИДАМТИДАМ]

Потому что все жители дома лежат теперь в холодной яме, в их телах копошатся черви, а их вещи носят другие.

[ДАМ-ТИДАМ-ТИДАМ-ТИ-ДАМ-ДАМ-ТИДАМ-ТИДАМ-ТИ-ДАМ-ДАМ-ТИДАМТИДАМ]

В каждом теле свинцовые осы, в каждом теле кровавые дыры, а кто-то еще дышал, когда сверху падала земля.

[ДАМ-ТИДАМ-ТИДАМ-ТИ-ДАМ-ДАМ-ТИДАМ-ТИДАМ-ТИ-ДАМ-ДАМ-ТИДАМТИДАМ]

[MAIN TНEME: MUSIQUE CONCRETE]

Бым-быдым-быдым… Маша… Маша… Воооот. Сечас буду писать тибе песьмо. Чтобы мне такое напесать? Визу тибе патефон. Я взял его в самом Берилине. Воооот. Я зашол в какойто дом в адну квартиру и видел мертвую немецкую семию- 3 чиловек. Их ктото застрелил, ни я. У них на столе был патефон. Я его взял. Воооот.%% %% — Кде ест коммунисти, комзомоль, русска официр, еврей? — Да вон энкавэдист живет, в пятой квартире. — Прафадите нас тудта.

(с)Петр 'Roxton' Семилетов 19 июля 2000 года

Хаос бурлит в моем разуме, владеет всеми мыслями. Везде и в любое время. Сейчас я еду в вагоне метро по мосту через Днепр, и в окно светит белое, усталое августовское солнце. Мимо с грохотом проносится встречная электричка.

Новый сюжет возникает из фразы "я простой шофер". Фраза эта приходит на ум внезапно, вместе со сценой, в которой мать девушки спрашивает ее парня: "А кем вы работаете?". Эта сцена мне совершенно не нужна, она вторична, я никогда не писал лирику, меня цепляет сама фраза, "я — простой шофер". Вот и готовый сюжет для рассказа. Герой… Он — обычный шофер, занимающийся частным извозом, "грач". А по совместительству жестокий маньяк. Каково, а? Жертва сама садится в его машину, и все шито-крыто.

Я стою возле окна, и перевожу взгляд с пляжа около опор моста выше, на небо. Ассоциация: голубое небо — граненый стакан. Надо это запомнить. А еще такое — чертовые облака. Какие-то они мелкие, жалкие, как старые склочники. Живая картина — военные стреляют по тучам из зениток. Бабах! Бабах! Уши закладывает, камера трясется. Смотрим ближе — у военных собачьи лица, с черными кожаными носами и рыжей короткой шерстью, как у боксеров. Разговаривают на русском, как-то гортанно и чересчур резко. А зубы и уши у них человеческие.

Эта сцена настолько интересует меня, что проявляются все новые и новые подробности — вот круглая площадка с зенитками, вот какие-то пыльные ящики, вероятно, со снарядами. Небо серое, в тучах, с пригорка видна широкая полоса темной, тяжелой реки с мелкими волнами. Холодный ветер. Акации, рябины дрожат на нем своими изящными листиками, БАБАХ! разрывает воздух выстрел.

Открывшиеся двери вырывают меня в текущую реальность. Станция "Гидропарк", входят пляжники. В вагон вкатывается инвалид-попрошайка в кресле на колесиках. Картонный плакат на груди, из штанин высунуты грязные культи. Парень, кто тебе мешает помыться?

Он едет, оглядывая публику, а в моем воображении достает из нагрудного кармана старую опасную бритву, раскрывает ее, и бьет наотмашь ближайшего к нему сидящего пассажира — это девушка лет двадцати пяти, в легком светлом платье. Такой бежевый цвет нужен для контраста с кровью, которая выплескивается из ее шеи на ткань, словно брусничный сок.

Хаос подсовывает мне только такие сюжеты, милая лирика чужда ему, я не в ладах с гармонией и романтикой. Кровь как брусничный сок, серокожие люди в военной форме, кислотные реки и кипяток из крана с холодной водой. Неожиданно!

На следующей остановке заходит очередной попрошайка, цыганский мальчик лет девяти-десяти, и затягивает песню про божью матерь. Дескать, родила Иисуса, святая Мария.

[… внутренняя цензура]

Тем временем цыганенок закончил петь, и потрясая полотняной сумкой идет по вагону. Знаю я всех этих сироток, отчаявшихся матерей с больными младенцами, и прочих с ними тусующихся. Поедьте на станцию метро "Петровка" (заодно на книжный рынок зайдете), и посмотрите на цыганку, которая там сидит. Это — центральный штаб попрошаек, распределяющий маршруты сбора пожертвований между грязной братией. Девяносто пять процентов попрошаек являются членами этой ассоциации. Остальных пять процентов просто бьют, пока не делятся и не присоединяются.

Почему мир такой сволочной? We don't care? Нет, я скажу вам, кто виноват. Царь-батюшка, большевики, и Иисус Христос. Низкий поклон вам, от всея Руси… Наплевали в душу.

Станция "Левобережная", с высоты моста видна площадь, автобусная остановка, базар, гостиница. Автобусная остановка для меня интереснее всего, поскольку вызывает яркие воспоминания. Это — конечная того маршрута, что ходит в Русановские сады — большая "дачная" местность в центре города, и вместе с тем на отшибе. Сто лет я уже не ездил этим автобусом, но помню, что расписание его было весьма своеобразно — несколько рейсов утром, и несколько часа эдак в четыре, если мне не изменяет память. Опоздал — пили пешком по ровной, как {пошлость} дороге. Идешь, вишни с веток срываешь.

Типаж — невысокая девушка, лет 18 или 19? — волосы рыжеватые, как у кокера, верхняя половина лица в веснушках, глаза васильковые, нет, не то сравнение, черт! Как же называется этот цветок? У дорог растет, светло-синий такой, но есть в нем что-то фиолетовое. Бессмертник? Черт!

Говорит мягко, хорошо выговаривает букву "г". Приехала из Белоруссии с мамой и тетей, работает на фабрике (?) по пошивке купальников ("половина Киева в них ходит" сомневаюсь), любит слушать FM-радио, что читает — не знаю. Оч. приятный в общении человек.

Другой типаж — гнида. Лет пятьдесят с лишком, квадратная небольшая борода, лысина не наблюдается, одет в костюм и светло-кремовую рубашку, разговаривает очень спокойно, тщательно выговаривая слова, однако — часто вместо "а" произносит "о", как например, в слове "сОбака". Кроме того, использует слово "шо". Ведет себя уверенно, между тем, в областях знаний, касающихся его профессиональной деятельности, крайне некомпетентен. Любит "авторитетно поучать". Вот таких вот ребят, как он, я готов вешать на ближайшем фонарном столбе.

Шутка. Между прочим, вам знаком тип людей, которые, сказав некую странную сентенцию, поясняют окружающим: "Шутка" — с гробовым выражением лица? Ха-ха, право же, есть такой тип людей.

Кстати о висельниках. Из окна вагона все еще виднеется правый берег Днепра, на коем в глаза бросаются колосс Родины-матери, и Лаврская колокольня. Тут сразу две фишки — можно представить падение гигантской статуи с холма, на коем она стоит, и сценку, связанную с колокольней.

Вообразите — безлюдный город, воронье кружит в небе, осень. На фоне черного (да-да!) неба, в проеме верхней части колокольни, там, где должны быть колокола, раскачиваются повешенные человеческие тела. Тихо, нет городского шумового фона — вот что странно. Странно… Странно… Люблю это слово. Хаос, это снова ты, ну что же, я рад.