Пыльная мостовая, покрытая сажей, оседающей на брусчатку каждый вечер с расположенных на городской окраине заводов, стоило только стихнуть ветру, обычно относящему её к северу – на покрытые невысоким лесом холмы, сейчас была пуста. Люди, давно уже привыкшие к «сажепаду», как называли это ежевечернее событие городские, задолго до сумерек плотно закрывали двери парадных, черные ходы и окна, прикрытые по ещё сохранившемуся обычаю ставнями. Дворники, мрачно глядя на небо, разбредались по домам, чтобы ближе к ночи убрать сажу и почистить брусчатку у самых важных зданий в городе – аптеки, театра, городской библиотеки-читальни и старого здания краеведческого музея, где теперь располагался губисполком. Прочие улицы либо вовсе не убирались, либо это делалось рано утром.
Словно не замечая падающих на голову и плечи крупных черных хлопьев, по булыжной мостовой, скользя и оступаясь на гладких, ещё при царе обтёсанных и с тщанием уложенных камнях, брёл, шатаясь от усталости, растрёпанный, кудластый и грязный парень. Кудласт и грязен он был потому, что работал на заводе у доменных печей, на выплавке чугуна, а умывался – крайне редко. Звали его Аверьян, но, несмотря на имя, был он человеком, как сам считал, добрым и отходчивым. Скор на шутку и сообразителен на выдумку – он, впрочем, и сам не знал до конца, зла или добра в нём больше. То тихий, как утренняя зоря, проживал он день за днём в постоянном спокойствии, изредка шепча про себя песенку, что когда-то пела у его колыбели мать, то вдруг – дичал и шёл в кабак напиваться, где непременно заводил с кем-то ссору, и бил страшно, молча и сосредоточено, до немалой крови – и его били. А наутро, очнувшись на какой-то куче мусора или позади давно запертого кабака, шатаясь и выплёвывая осколки зубов, брёл прямо на завод.
Была, впрочем, у него и ещё одна странность, что знали за ним заводские – порой Аверьяном овладевала дикая страсть к какому-то делу, простому или сложному – и он изнывал от неведомой тоски, пока не исполнял задуманного.
Так, однажды этот совершенно неграмотный человек решил выучиться читать, и страдал, самостоятельно пытаясь освоить азы да буки, сводил с ума заводского лекаря, человека образованного, страстными мольбами помочь, научить прочесть хоть слово, хоть пару слогов – а иначе он умрёт, нет, никак жить не сможет! И лекарь, уже потеряв ночной покой и сон от постоянных воплей за окном, уступил, за два года выучив парня, знавшего только, где у домны заслонка да у литейного ковша ручка, читать сперва по азам, потом по слогам, разбирать глаголы и даже – немного писать. Последнее далось Аверьяну совсем легко и воодушевлённый лекарь вознамерился было учить его каллиграфии, как тот вдруг пропал. Объявившись через несколько дней, он пришёл на работу, жестоко мучаясь с похмелья, с разбитыми в кровь кулаками – и без малейшего желания продолжать «грамоту», о чём тут же сказал всем, кто желал слушать. Лекарь, узнав об этом, только огорчённо махнул рукою и забыл о бывшем своём ученике, зная его упрямство.
Очередной раз поскользнувшись на гладком булыжнике, Аверьян упал на бок, пребольно ударившись локтем и запястьем, отчего в глазах заплясали чёрные точки. Поднимаясь, он протянул правую руку, пытаясь ухватиться хоть бы за землю и, уже встав, почувствовал что-то, зажатое в кулаке. Разжав ладонь и поднеся руку к глазам, Аверьян увидел газетный обрывок, на котором разобрал надпись: «…на членов Чрезвычайной Комиссии. Расстреляны следующие лица: 1. Знамеровский Петр Людвигович, бывший жандармский полковник; 2. Знамеровская Вера Михайловна, его жена; 3. Лебедева Серафима Семеновна, служащая Петроградской центр. электрической станции, соуч …»
Хмыкнув и что-то одобрительно пробурчав, он перевернул листок и, даже не думая, зачем, прочёл вслух, делая большие паузы перед именами и датами:
— В сентябре 1920-го года Г.Уэллс вновь побывал в Петрограде, встретившись с Владимиром Ильичем Лениным. Писатель хорошо отозвался об успехах…
Прервав чтение, он некоторое время молча смотрел на обрывок, затем скомкал его и положил в карман куртки, видимо, не раз оторванный в драках и наспех пришитый суровой ниткой, крупными, неумелыми стежками. Глубоко вздохнув и выпрямившись, Аверьян пошёл дальше по улице, громко повторяя:
— Г.Уэллс. Г.Уэллс… А ведь точно-то, Г.Уэллс!
На следующий день, промучившись ночь без сна на жёстких нарах в дымной казарме, где жили заводские, не имевшие семьи, Аверьян надел «праздничные» сапоги, вышел на двор и, плеснув несколько раз водой в лицо да заодно поскоблив заросшие щёки бритвой, отправился в город, теперь уже про себя повторяя то самое «Г.Уэллс». Быстрым шагом он прошёл мимо кабака, открывшегося до обеда по случаю воскресенья, даже не посмотрев на сидящих у входа заводских парней и ни разу не обернувшись, когда они звали его по имени. Новая страсть влекла Аверьяна в то место, о существовании которого он хотя и знал, но всегда считал его чем-то бесполезным и ненужным. Пройдя окраину города, он вышел на площадь, почти пробежав мимо губисполкома на виду у караула и, свернув в первый же проулок, оказался на соседней с площадью улице. Отыскав над одной из дверей деревянную вывеску с надписью: «Городская библиотека-читальня», Аверьян стремительно вошёл. С недоумением оглядев короткий коридор с портретами на стенах и двумя дверьми слева, он, чувствуя странную робость, сделал несколько шагов к ближайшей и повернул блестящую ручку. За дверью оказалось темно и тихо, и Аверьян вернулся в коридор. Медленно-медленно он пошёл по скрипящим под ногами паркетным дощечкам, задрав голову к высокому потолку и не столько оглядывая высоко висящие портреты, сколь ища среди изображённых на них того самого, захватившего его мысли «Г.Уэллса». Дойдя до второй двери, Аверьян огорчённо вздохнул и, опустив голову, отворил её. Оставшись на пороге, он, далеко вытягивая шею и словно надеясь поскорее увидеть того, кто мог бы ответить на мучающий его вопрос, с удивлением разглядывал высокие открытые стеллажи, заставленные книгами, пустое пространство между ними и несколько столов, стоящих вдоль окон, сквозь которые в помещение проникал неяркий, будто присмиревший здесь солнечный свет.
Наверное, он так бы и топтался на пороге, если б не услышал из глубины помещения раздражённый старческий голос:
— Кто там, входите же скорее, а то сквозняк мне всю спину продует!
Аверьян, словно кто-то подтолкнул его в спину, шагнул вперёд и закрыл за собой дверь. Сделав пару неуверенных шагов, он, совсем растерявшись в этом непривычном месте, запинаясь, сказал:
— Я, это… мне бы… — и замолчал, схватившись рукой за пересохшее от волнения горло.
— Что вы там мемекаете? — ещё более раздражённо произнёс голос и из-за ближайшего стеллажа показался его обладатель – низенький старичок в длинном, почти достававшем ему до колен пиджаке и круглых очках с маленькими стёклами. Подозрительно осмотрев Аверьяна с головы до ног, он осведомился:
— И что же вас сюда привело… молодой человек?
— Я, это… — повторил Аверьян, — я ищу.
— И что же вы ищете?
— Его я ищу, то есть книгу его, то есть имя… то есть…
— Да прекратите вы мямлить! — строго выговорил старичок и, шаркая ногами, обутыми в теплые войлочные туфли огромных размеров, подошёл к ящикам с картотекой. — Какую книгу, автора какого ищете?
— Книгу… не знаю, — сказал Аверьян, тут же спросив с любопытством:
— А автор – это кто написал?
— Да, автор – это кто написал! — вновь раздражаясь, выпалил библиотекарь. — Так вам кого найти?
— «Г.Уэллс», — чётко, будто отвечая затверженный урок, произнёс Аверьян и повторил с удовольствием:
— Да, так и есть – Г.Уэллс.
Старичок-библиотекарь, побелев лицом, застыл на месте, будто громом поражённый, а потом внезапно стал кричать, наступая на Аверьяна:
— «Г.Уэллс»?! Я тебе покажу «Г.Уэллс»! Бездарь! Неумеха! Пришёл сюда, даже не желая, не думая, не узнав! Имя, даже имя не узнал, бестолочь! «Г.Уэллс»! Я тебе покажу! Вон отсюда, дурак!
Опешив от такого напора, не помня себя, Аверьян с неизвестно откуда взявшимся ужасом вылетел за дверь и побежал по коридору, всё ещё слыша за спиной крики вдруг остервеневшего старичка. Только выскочив на улицу и забежав за угол, он остановился отдышаться, коря себя последними словами – он не понимал, чем так разозлил старичка, но ведь не смог узнать то, что хотел, а теперь – ему туда возврата нет…
Неторопливо шедший в библиотеку вернуть прочитанную накануне книгу хорошо одетый человек с изумлением смотрел на высоченного, широкоплечего парня, стоявшего на углу, по щекам которого, смывая грязь и копоть, текли слёзы. Не выдержав такого зрелища, человек подошёл к нему и негромко спросил:
— Что у вас случилось, товарищ?
Подняв голову, Аверьян посмотрел на стоящего перед ним, узнав сына старого лекаря, который помогал отцу учить безграмотного доменщика чтению. Бессвязно, перебивая сам себя, он рассказал с самого начала грустную историю с загадочным писателем и злым старичком. Сын лекаря, рассмеявшись, попросил его подождать тут же и весёлым, быстрым шагом пошёл в библиотеку, радуясь, что их с отцом труды не прошли даром – Аверьян всё же полюбил читать!
