Было тёплое и солнечное майское утро — старинное, средневековое, но вполне обычное. Как и всегда в этот час, члены Совета небольшого городка Сен-Радегон собрались вокруг стола в живописно отделанном зале на верхнем этаже отеля де Вилль, чтобы рассмотреть насущные городские дела. Хотя на дворе стоял XVI век, собравшиеся в зале члены городского правления ничем особым не отличались от советников XVII, XVIII и даже XIX столетий; а вернее, они отличались полным отсутствием каких бы то ни было выдающихся качеств — если, конечно, не считать качеством совершенную бесполезность как таковую. Внимание собравшихся, казалось, было приковано к стоявшей перед ними девушке, что держалась прямо и непринуждённо рассматривала советников и возглавлявшего их мэра города. Девушке на вид было лет восемнадцать; у нее была приятная внешность и руки изящной формы. Высокую и стройную фигуру выгодно подчеркивал скромный, но скроенный со вкусом траурный наряд.
— Итак, господа, — начал мэр, — это небольшое дело, кажется, в полном порядке, и мне осталось только — хм — изложить детали. Как вам известно, наш город, к несчастью, остался без палача — господина, который, могу утверждать, исполнял свои обязанности весьма аккуратно и своевременно, чем имевшие возможность — хм — воспользоваться его услугами неизменно оставались довольны. Однако Совет уже выразил в соболезнующем письме свое признание — хм — поражательных качеств покойного. Вы, господа, несомненно, осведомлены и о том, что ремесло покойного является в нашем городе семейной традицией, постольку поскольку один из членов семьи обычно выражает готовность и желание выполнять положенную работу. Передо мной лежит прошение о занятии вакансии, и оно — хм, — кажется, в полном порядке. Само собой разумеется, что в данном случае Совет должен собраться и вынести решение об удовлетворении или отклонении прошения. Единственным потомком покойного является его дочь, что сейчас стоит перед вами, господа. И я с удовольствием сообщаю вам, что Жанна — вышеупомянутая девица, — проявив то, что я бы назвал сознательностью в высшей степени, готова избавить нас с вами от всяческих треволнений, формально согласившись вступить в семейную должность со всеми её — хм — обязанностями, привилегиями и причитающимися доходами. И её прошение — хм, — кажется, в полном порядке. Таким образом, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, нам с вами остаётся только в установленном порядке признать права заявителя. Однако — хм — прежде чем я сяду, я хотел бы, чтобы — хм — уважаемая заявительница совершенно ясно осознала, что если её весьма похвальное решение избавить Совет от известных трудностей было — хм — несколько поспешным, то она может совершенно беспрепятственно отозвать назад своё прошение. И если она не сочтёт нужным настаивать, то должность, по-видимому, перейдёт к её кузену Ангеррану, который хорошо известен уважаемому собранию как адвокат, практикующий в судах нашего города. И хотя упомянутый молодой человек, насколько мне известно, не достиг пока выдающихся успехов на избранном поприще, у меня нет никаких причин считать, что плохой адвокат не может стать отличным палачом; и, ввиду близкой дружбы, — а может быть, даже привязанности? — существующей между упомянутыми кузиной и кузеном, вполне возможно, что упомянутая девица в данном случае удовольствуется преимуществами своего положения, не имея необходимости в выполнении неприятных (для некоторых особ) обязанностей. И, таким образом, для неё это будет если не наилучшим выходом, то — хм — почти наилучшим.
И мэр опустился в кресло, посмеиваясь над своими последними словами, которые более проницательные члены Совета нашли несколько двусмысленными.
— Позвольте, господин мэр, — спокойно начала девушка, — прежде всего поблагодарить вас за ваше доброе отношение (хотя вы всё неверно поняли), а затем изложить причины моего прошения занять наследственную должность. Ваше представление о моём кузене и о наших с ним взаимоотношениях сильно приукрашает действительность; более того, хорошо зная его, я уверена, что он недостаточно хорош для такой важной должности, как эта. Человек, добившийся столь малых успехов на относительно лёгкой стезе, едва ли преуспеет в занятии, которое требует точности, сосредоточенности и здравомыслия, — всех тех качеств, что сопутствуют мастеру. Но это к делу не относится. Я всего лишь требую отдать мне моё, господа, честно и (надеюсь) без увёрток, и я хочу, чтобы мы друг друга поняли. Я не желаю зависеть ни от кого. Я хочу и готова работать, и я прошу всего лишь предоставить мне право, которое есть у любого человека, — право трудиться и быть вознаграждённой за труд. Сколько бедных женщин, вынужденных тяжело трудиться, просто отпрянули бы в испуге от такой возможности, которая, по случайности рождения, открылась передо мной! Должна ли я, повинуясь ложным, но убедительным советам людей, которые говорят мне, что это хорошо, а вон то — плохо, отвергнуть ремесло, которое обещает мне как моральное удовлетворение, так и приобретение опыта? Нет, господа. Я прошу немногого: честной оплаты за честный труд. Но и на меньшее я не согласна, даже если надежды на возможную родственную поддержку имеют под собой основу!
В последних словах, произнесённых высоким, чистым голосом, прозвучала нотка презрения. Даже мэр почувствовал некоторое восхищение поведением девушки. Его милость был небогат и имел несколько дочерей, так что он про себя одобрил и признал справедливость мотивов Жанны.
— Итак, господа, — энергично произнёс мэр, — нам осталось только…
— Прошу прощения, ваша милость, — подал голос дубильщик мастер Робине, до этого сидевший неподвижно с ошеломлённым выражением лица а-ля Тритон Билль, — но каким образом эта молодая девушка сможет исполнять обязанности городского палача?
— Ну, в чём дело, почтенный Робине, — немного раздражённо откликнулся мэр. — Я полагаю, что у вас, как и у остальных присутствующих, есть уши. Вы выслушали все доводы. И я заверяю, что дело — хм — в полном порядке. И поскольку близится время обеда…
— Но дело ещё не подверглось обсуждению, — возразил честный дубильщик. — Раньше никогда не случалось ничего подобного, по крайней мере, насколько мне приходилось слышать.
— Да будет вам, — успокаивающе произнёс мэр. — Всё когда-то случается в первый раз. Это движение прогресса и — хм — всё такое. Надо идти в ногу со временем — вы понимаете, Робине? — идти в ногу со временем!
— Ну, я… — начал дубильщик.
Но никто не услышал его возражений и не обратил внимания на его состояние. Робкую попытку возражать оборвал высокий чистый голос девушки.
— Ваша милость, если сказать больше нечего, то я не смею больше отнимать ваше драгоценное время. Я предполагаю приступить к своим обязанностям уже завтра. Утром, в обычный час, вы найдёте меня на рабочем месте. Надеюсь, отсчёт моего заработка начнётся с этого же дня. И я, как полагается, буду предоставлять квартальный отчёт по всем поступлениям. Как видите, порядок мне известен. Желаю приятного дня, господа! — и когда она покидала зал заседаний, высоко держа свою голову, даже дубильщик почувствовал, что вместе с девушкой из зала упорхнула добрая доля света майского солнца, которое в начале утра спустилось сюда, чтобы озарить их совещание.
Прошло несколько недель. Как-то раз Жанна вышла прогуляться вдоль городского вала — это было её любимое место отдыха, и девушка часто приходила сюда после завершения всех дневных дел. Со стены открывался прекрасный вид: яркие краски заката, играющие бликами речные излучины и старинный дворянский замок, возвышавшийся над городом и вмещающей его долиной, — всё это пробуждало в Жанне те поэтические порывы, которые обычно дремлют в течение рабочего дня, а прохладный ветерок словно сглаживал и уносил прочь все те незначительные неприятности и тревоги, с которыми Жанна могла встретиться при исполнении своего ремесла, где всё ещё считалась кем-то вроде подмастерья. Жанна чувствовала себя вполне счастливой. Да, должность отнимает много сил, и днём иногда некогда присесть, но это неважно — зато её скромные усилия оценены по достоинству, и с приходом опыта работа получается всё лучше и чище. Находясь в приятном и мечтательном настроении, Жанна наслаждалась ароматами вечера, когда увидела приближавшегося кузена.
— Добрый вечер, Ангерран! — приветливо окликнула его Жанна. Ей вдруг пришло в голову, что она не видела кузена с тех пор, как начала сама зарабатывать себе на хлеб, — а ведь раньше они были добрыми друзьями. Может, она его чем-то обидела?
Ангерран выглядел печальным, и даже вид свежего, юного лица кузины, обрамленного пышными каштановыми волосами, в которых, казалось, навсегда решил остаться догорающий закат, не смог развеять его уныние.
