— Вот-вот, — настойчиво продолжал Робине, — я тоже это заметил. Им следовало бы осознавать, что же происходит. Сценки и пантомимы — это одно, а казнь — совсем другое, и люди должны понимать разницу. Когда мой отец был молод, такое времяпрепровождение не считалось хорошим тоном, и я не одобряю эти новомодные представления.
— Право же, почтенный Робине, — сказал мэр, — мне кажется, что вы и сами сегодня неважно себя чувствуете. Похоже, этим утром вы встали не с той ноги. Что же касается одной-двух острот, то вы все прекрасно знаете, что даме с косой по нраву добрая шутка и что она привыкла оставлять последнее слово за собой! Но я хочу сказать вам, что я собираюсь сделать, и надеюсь, это вас удовлетворит: я сам зайду к Жанне по пути домой и скажу ей — вполне ненавязчиво, как вы понимаете, — что один пропуск не имеет особого значения, но если она чувствует, что по состоянию здоровья она больше не может находиться на работе в нужное время, то ей не следует ухудшать своё положение и дальше вредить самой себе. По-моему, неплохо, как вы считаете? А теперь, господа, приступим к повестке дня!
Вечером того же дня Жанна, как обычно, вышла прогуляться, но сегодня её лоб был нахмурен, а грудь переполнена чувствами; маленький кулачок сердито сжимался и разжимался, когда Жанна шагала по городскому валу. Ей не нравилось чувствовать себя в чём-то виноватой. Как в этом может помочь головная боль? Эти глупые горожане не понимали, насколько натянуты были чувствительные струны её души. Погружённая в свои мысли, Жанна насколько раз прошла вверх и вниз по заросшей травой дорожке, когда заметила, что уже не одна. Юноша, богато одетый и державшийся более прямо, чем генерал, командовавший гарнизоном Сен-Радегона, опирался на амбразуру и разглядывал изящную девичью фигурку с явным интересом.
— Вас что-то беспокоит, милая девушка? — юноша с достоинством приблизился, как только понял, что его присутствие замечено. — Какие заботы омрачили ваше прекрасное чело?
— Ничего особенного, благодарю вас, сударь, — ответила Жанна, — нам, девушкам, которые сами зарабатывают свой хлеб, не пристало быть чрезмерно впечатлительными. Мои наниматели довольно требовательны, вот и всё. Я совершила ошибку, приняв их требования слишком близко к сердцу.
— Все эти ненасытные денежные мешки таковы, — легко согласился юноша, шагая рядом с Жанной. — Они пьют из нас соки; возможно, однажды стороны поменяются местами, они окажутся в ваших руках, и вы заставите их заплатить. Так вам приходится крутиться как белке в колесе, прекрасная лилия? Но пока ещё, как мне кажется, тяжкий труд не оставил своих следов на этих нежных руках?
— Вы, конечно же, шутите, сударь, — улыбнулась Жанна. — Эти руки, которые вы были столь любезны похвалить, замечательно проводят казни!
— Я уверен, что многие и многие пали вашими жертвами, — промолвил юноша. — Будет ли мне позволено попасть в число ничтожнейших из них?
— Я желаю вам лучшей участи, сударь, — серьёзно возразила Жанна.
— Не могу представить себе ничего более сладостного, — любезно настоял юноша. — И где же вы проводите свои будни, сударыня? Я надеюсь, не там, где вас нельзя коснуться даже взглядом?
— Нет, сударь, — засмеялась Жанна. — Каждое утро я стою на рынке, и, чтобы меня увидеть, не нужно никакой платы; да и добраться нетрудно. Конечно, не всем эта близость по нраву, но это уже не моё дело. А теперь позвольте пожелать вам доброго вечера. Нет-нет, — юноша хотел удержать её, — беззащитной девушке не следует вести долгих бесед с незнакомцем в такой час. Au revoir[2], сударь! Если вам случится как-нибудь утром прийти на рынок…
И она легко упорхнула прочь. Юноша, неотрывно глядя на удаляющуюся Жанну, чувствовал себя очарованным этой прекрасной незнакомкой, которую он, к слову сказать, забыл как следует расспросить об её роде занятий; а Жанна по пути домой не могла не отметить, что по обличью и манерам никакой Ангерран или кто-либо другой, встречавшийся ей доселе (даже по работе), не мог сравниться с её новым знакомым.
Утро следующего дня выдалось свежим и ясным, и Жанна встретила его на своём обычном посту, чувствуя себя уже совсем другой девушкой. Оживлённый маленький рынок пестрел красками: яркие связки цветов и груды фруктов, развивающиеся ленты и платки, жёлтая и красная глиняная посуда — всё это служило великолепной декорацией к возвышавшемуся над окружающим и притягивающему взгляды эшафоту. Рукава сорочки, как предписывалось правилами, были короткими, и изящные округлые руки Жанны своей белизной выделялись на фоне тёмно-синей юбки и облегающего корсета. Помощник палача с восхищением смотрел на Жанну.
— Надеюсь вам уже лучше, — почтительно произнёс он. — Право, вам и не стоило приходить вчера: работы почти не было. Только один парень, но он сказал, что ничего страшного, и готов на всё, чтобы угодить даме!
— Ну, надеюсь, что сейчас он не заставит себя долго ждать, чтобы угодить даме, — сказала Жанна, легко взмахнув топором пару раз. — Уже десять минут прошло; надо бы сказать об этом мэру.
— Жаль, что сегодня не будет чего получше, — продолжил помощник, оперевшись на ограду эшафота и задумчиво наблюдая за копошащейся внизу толпой. — Люди говорят, что вчера в замок вернулся молодой сеньор, — ну, вы знаете, он завершил своё образование в Париже. Лучше бы ему сегодня на рынок не приходить, а то он окажется разочарован и снова уедет в столицу. Жаль будет, замок так долго пустовал. Но куда бы он ни поехал, да хоть в сам Париж, он нигде не увидит большего мастерства, чем здесь, у нас!
— Да, мой добрый Рауль, — сказала Жанна, слегка покраснев от похвалы, — ты прав, для нас важно качество, а не количество. Если образование у нового сеньора правильное, то он всё поймёт. Ой, смотри, ворота тюрьмы наконец-то открываются!
Жанна и её помощник повернулись к тюремным воротам, от которых было рукой подать до эшафота. Видно было, что группа людей во главе с начальником городской стражи выводит или, точнее, пытается вывести на эшафот запоздавшего заключённого. Тот, видно, сегодня был уже совсем не так любезен, как вчера, и за каждый шаг вперёд по площади платить приходилось тому или иному стражнику, сбитому с ног очередным ловким ударом сопротивляющегося узника. Толпа не привыкла ждать и, раздосадованная поведением приговорённого, недовольно зашумела. Но вскоре в бой был введён хитроумный средневековый боевой порядок, известный как la marche aux crapauds[3], так что упрямый осуждённый смог наконец предстать перед юной дамой, которую он столь невежливо заставил себя ждать.
Ремесло подготовило наследницу палача к неожиданностям, так что Жанна понимала, что её "клиенты" могут принадлежать к самым разным сословиям; всё же она не могла побороть своего удивления, когда узнала в приговорённом того юношу, с которым познакомилась вчера вечером. Тому, что последний, при всём видимом миролюбии, мог окончить свою жизнь на плахе, едва ли стоило удивляться; но вот то, что он ещё вчера вечером разговаривал с ней на валу, а сегодня утром — после любезного оправдания её связи с эшафотом — уже морозился в камере, объяснить сходу было трудно. Жанна, однако, решила, что согласование явно противоречивых фактов не входит в её должностные обязанности.
Начальник стражи, протерев вспотевший лоб, наконец зачитал постановление, формально передававшее осужденного в руки палача:
— … И мы неплохо потрудились, чтобы доставить его сюда, — прибавил он от себя. Юноша, смирно стоявший всё это время, теперь сделал шаг вперед и почтительно поклонился.
— Теперь, когда мы должным образом представлены друг другу, — любезно произнёс он, — позвольте мне принести свои извинения за всё беспокойство, которое могло причинить моё опоздание. Я прошу вас не винить этих господ, вина полностью лежит на мне. Если бы я знал, кого буду иметь удовольствие здесь встретить, то даже на крыльях я не мог бы домчаться сюда быстрее.
— Умоляю вас не упоминать ни о каких "беспокойствах", — ответила Жанна с присущей ей скромностью. — Единственное возможное здесь небольшое неудобство заключается в моей обязанности причинить вам лёгкую боль до того, как мы разделимся, и я прошу заранее меня извинить. А теперь — утро alas![4] уже заканчивается — любой мой совет или помощь к вашим услугам, ведь вы здесь впервые, и едва ли привычны к этому.
— Честное слово, об этом не стоит и упоминать, — весело сказал приговорённый. — Считайте, что я совершенный новичок. И хотя наше знакомство было весьма поверхностным, я всецело полагаюсь на вас.
— В таком случае, сударь, — смущённо сказала Жанна, — позвольте помочь вам снять этот прекрасный камзол, чтобы предоставить нам обоим больше свободы и меньше трудностей.
— Служба требует? — улыбнулся приговорённый, вынимая одну руку из рукава.
