— Говоров, к телефону, междугородная! — донеслось из табельной. Лешка выключил станок и торопливо вытер руки.
Из трубки слышалось потрескивание, шорохи, чьи-то далекие голоса.
— Слушаю.
— Леша, это ты? Рогов говорит, здравствуй. Значит, так. В общем, все улажено. Подтверждения заявки пока нет, но ты не беспокойся. Как нога?..
От радостного озноба у Лешки перехватило голос, и он ответил не сразу.
— Х-х-хорошо.
— Отлично. Придут документы, я сразу дам телеграмму Договорились. Тренируешься?
— К финалу готовимся, Виктор Егорович.
Лешка справился с волнением и начал рассказывать по порядку. Рогов слушал не перебивая. Потом спросил:
— Ребята знают?
— Нет еще.
— Не говори раньше времени. В таком деле… понимаешь… Пойдут разговоры.
— В финале сыграть успею?
— Должен успеть. Пока там развернутся в федерации… — голос Рогова, на минуту сникший, снова зазвучал с прежней энергией. — Значит, договорились! Жди телеграмму и собирай вещички. И ногу, ногу береги! Все!
— Постараюсь, — сказал Лешка и положил трубку. Кружилась голова.
— С кем это ты разговаривал? — Рыжая табельщица Лидка прищурила нагловатые зеленые глаза.
— А-а-а, так, знакомый из города…
— И ты туда собираешься? Знаю, знаю. Надо будет нашим рассказать, — деловито заключила она.
— Выдумала тоже, — Лешка подошел к двери. Улыбнулся, покачал головой. Знал, что нравится Лидке, был спокоен, но ее упрямство каждый раз удивляло.
Он вернулся к станку, включил. В блестящих изгибах стружки отражалось солнце, бившее в широкие цеховые пролеты. И остаток рабочего дня прошел незаметно, на одном дыхании, и когда низко загудел гудок, Лешка не поверил, долго смотрел на часы.
Завод лежал в узкой вытянутой долине, наискосок разрезанной железнодорожным полотном. Дорога к поселку петляла лесом, огибая густые заросли ельника. Нагретая за долгий день хвоя пахла приторно и дурманяще.
У поворота Лешку догнала Галка.
— А я думала, ты опять на мотороллере укатил с Олегом этим…
— Чем тебе он не нравится? — спросил Лешка, подстраиваясь под Галкины шаги.
— Подумаешь… «Тула двести»…
— Я про Олега.
— Много воображает. Вчера в столовой со мной даже не поздоровался…
— Может, не заметил просто? — Лешка улыбнулся.
— Прошел как мимо пустого места. Я даже рот раскрыла… Да, сегодня новый фильм… Пойдем?
Рассказывая, Галка вертела головой направо и налево, так, что клипсы прыгали в разные стороны, улыбалась подружкам, а укороченная юбка только чуть-чуть прикрывала ободранные коленки. Но иногда она становилась другой, похожей на первую только внешне, тихая, затаенная, и глаза поблескивали недоверчиво.
— Может, все-таки сходим в кино?
— У меня тренировка.
— На последний сеанс, — канючила Галка.
— Перебьешься. Потерпи до воскресенья.
Дорожка сделала последний поворот, и из-за сосен показался поселок. Белые пятиэтажные дома рядами поднимались в гору, заслоняя синий горизонт. Простились на перекрестке.
— Привет родителям, — сказал Лешка, легонько подталкивая Галку в плечо, потому что какие там нежности, если мимо проходят парни из его, Лешкиного, цеха.
— Привет, — обиженно протянула Галка и показала ему язык.
Лешка поднялся на площадку, открыл дверь. Дома были все. Николай Никифорович сидел во главе стола и оглядывал семейство.
— Задерживаешься? — спросил отец, зачерпывая первую ложку. Невысокий, приземистый, плотный, он походил на гриб-боровичок.
— Стружки целый воз, пока выгреб, — пробормотал Лешка.
— Понятно. Ты в техникум поступать собираешься?
— Собираюсь.
— Что-то не видно твоей подготовки.
Десятилетний Севка решил помочь старшему брату.
— Он вчера занимался, я сам видел.
— Помолчи, Всеволод, — отец повернулся к Лешке. — Экзамены в августе?
— В августе.
За столом стало тихо. Лешка хотел сказать, что сейчас готовиться некогда, пообещать, что потом наверстает, но вспомнил, как не любит отец футбол, и налег на борщ.
А началось это шесть лет назад. Лешка пришел на заводской стадион, где поле еще было едва отмечено колышками, без трибун, без раздевалок. Пришел записываться. Но тренер Гера Локотков его не принял.
— Футбол — игра атлетическая, — заявил Гера, легонько похлопывая Лешку по спине. — Сломают тебя, а мне отвечать.
— Не сломают, я вырасту. Запишите, пожалуйста. — Две слезинки поползли по Лешкиной щеке. Знакомые мальчишки, которых он позвал за компанию, опустили головы. Их Гера Локотков почему-то записал сразу.
— Посмотрим, посмотрим, — Гера вздохнул и взялся за карандаш. — Как фамилия?
— Го-о-во-о-ров.
— Следующий.
Теперь, наверное, и сам Гера забыл об этом разговоре, но Лешка помнил крепко…
Николай Никифорович сначала не обращал внимания на увлечение сына, только, замедляя шаг, хмурился, увидев на бельевой веревке мокрые Лешкины футболки. Лешка кончил школу, поступил на завод. Однажды, придя в цех, отец не нашел его.
— Где мой? — спросил Николай Никифорович у знакомого мастера.
— Отпустил я… Звонили из завкома, — мастер кашлянул, посмотрел по сторонам. — Надо так надо.
— Я в этом еще разберусь.
— Они сегодня с автобазой играют…
— Мог бы и меня предупредить.
— Крут ты больно, Николай. Вроде как зло на молодых имеешь. Мы свое отбегали, пусть они теперь…
— Ладно, хватит. В другой раз — сообщи, если опять… из завкома.
— Крут ты больно…
А вечером прошел с Лешкой на кухню и крепко притворил дверь. Лешка присел на краешек стула, отец посмотрел на него и усмехнулся.
— Как сыграли?
— Ноль-ноль. Ничья, — еле слышно выдохнул Лешка.
— Где играешь?
— В нападении. Правый край.
Николай Никифорович помолчал, поглаживая подбородок.
— Ох, боюсь, Алексей. Привыкнешь к вольной жизни, а после как?
— Учиться буду…
— Посмотрим.
С тех пор и было заключено между ними временное перемирие.
…Лешка выпил компот, поднялся из-за стола. Достал томик Лермонтова, устроился в кресле, возле окна. В доме было тихо, лишь на кухне позвякивала посудой мать и с улицы доносились крики мальчишек. Лешка часто отрывался от книги, смотрел в блеклое небо, в перспективу улиц, на редких прохожих. Жизнь поселка текла неторопливо, подчиняясь далеким заводским гудкам, словно не было всего остального мира, дыхание которого доносилось из радиоприемников и телевизоров.
Дочитав главу, он поднялся, чувствуя томительное беспокойство, неосознанную жажду движения. Посмотрел на часы. Рано. Но все равно отложил книгу, начал собираться. На самое дно сумки уложил смазанные, завернутые в тряпицу бутсы, потом гетры, щитки, тренировочные брюки. Каждая вещь была необходима. Лешка ко всему относился одинаково. Только бутсы ему нравились больше всего. Проверил шипы, собственноручно выточенные из алюминия. Конечно, капроновые, как у сборной, были бы лучше, но сколько ни старался Лешка, а капрона достать не смог… Сверху положил красную футболку с полинялым номером (десять) и застегнул молнию.
Вышел из подъезда — и на секунду остановился, зажмурился. Прямо в глаза било солнце. В соседнем доме отворилась балконная дверь. Вышла Галка. На ней был старенький домашний халатик, волосы заплетены в две куцые смешные косички.
— Долго не задерживайся! — крикнула она.
— Это почему?
— Я на девять тридцать билеты купила.
— Ладно, — буркнул Лешка, сворачивая за угол.
И кто ее просил, думал он, направляясь к Олегу. Возьму и нарочно опоздаю. Потом представил, как бы поступил Печорин на его месте. Нет, Галка совсем не походила на княжну Мери. Княжна Мери с ободранными коленками. Смешно…
— Ты уже собрался? — заметил Олег, потирая глаза. — А я прилег после обеда да и уснул.
— Не работал? — спросил Лешка усаживаясь.
— Пришел, а мастер домой отправил. Отдыхай, говорит, перед финальным матчем. Я спорить не стал.
— Мне насос надо, мяч подкачать.
— Поищи на кухне.
В этой квартире даже кухня была уклеена вырезками из спортивных журналов. Стенли Матьюз, Пеле, Бобби Чарльтон. Ревущие трибуны, лица болельщиков, перекошенные от напряжения. Мячи влетали в ворота со страшной силой, вратари, распластываясь в воздухе, провожали их взглядом.
— Рогов звонил, — сказал Лешка, прилаживая насос.
Голос Олега донесся из ванной:
— Что нового?
— Федерация еще не утвердила. Сказал, что даст телеграмму.
— Темнит дядя. Отец знает?
— Нет. В этом все дело.
— Ничего, обойдется. У меня тоже много разговоров было.
