Сергей Носов - Член общества, или Голодное время

РОМАН

Кого ни спроси (тех, кто помнит еще) – помнят до мелочей

День Великого Катаклизма. Я-то помню день предыдущий. В этот день я сдал Достоевского.

В 30 томах, или 33 книгах, двухпудовое, полное – сочинений собрание – я тащил на себе в этот день на далекий Рижский проспект, по-тогдашнему проспект Огородникова… закоулками, огородами, проходными дворами, пролазами… просто тамошний “Букинист”, он работал по воскресеньям.

Почему я не взял такси? Потому что не было ни копейки.

Ничего, ничего, он бы понял меня,Федор Михайлович, и простил, а то бы еще и благословил даже на сдачу его сочинений (так я себя утешал), ибо знал он, что такое долги, кредиторы и неплатежеспособность.

Полагаю, при определенных обстоятельствах он бы сам отнес, не задумываясь, в “Букинист” на проспект Огородникова, окажись такой комплект у него пускай даже в единственном экземпляре,- свое полное собрание произведений – со всеми рукописными редакциями, вариантами, приложениями, примечаниями, списками несохранившихся и ненайденных писем, сводными указателями, включая фундаментальный (в числе позиций более двухсот) указатель опечаток, исправлений и дополнений.

Уже по этому перечню видно, что я ПСС открывал.

Не то слово. Я прочитал все 30 томов, или 33 книги, от корки до корки – от первых слов “От редакции: Настоящее

Полное собрание Ф.М.До…” -.К.Раухфуса” вместо

“К.А.Раухфуса”.

И все 30 томов, или 33 книги, я прочитал за три дня и три ночи! Это покажется невероятным. Поверить в это нельзя.

Лично я ни за что б не поверил, что такое возможно!.. Но я знаю: возможно!.. За три дня и три ночи! И это было со мной!

Весной 91-го я имел глупость посещать платные курсы сверхбыстрого чтения по методу Шелеховского-Картера. Тогда этот сомнительный метод широко разрекламировали в газетах как “ основной вспомогательный инструментарий метаинтеллектуального развития ”; никто не знал, что сие означает, но верили, что что-то хорошее. Вот я и пришел по газетному объявлению в ДК им. Крупской, заплатил девяносто рублей (тогда я работал и мог позволить), попал в группу студентов и домохозяек, наслушался умных речей, ощутил прелести глубинного погружения в “ метаинтеллектуальный сфероид расширяющихся потенциалов ” – в меру предрасположенности к этому делу. Нам говорили, что учат нас будто бы по рассекреченной методике ГРУ – ЦРУ; тогда все время что-нибудь якобы рассекречивали, а якобы рассекретив, тут же выгодно втюхивали восторженным потребителям через всевозможные платные курсы.

Трехсуточная атака на Достоевского была мне засчитана как дипломная работа. Другие атаковали Теккерея,

Серафимовича, многотомную “Жизнь растений ”, словари, энциклопедии, “Махабхарату ” – в общем, то, что оказывалось под рукой. В целом я выдержал испытание.

Получив свидетельство об окончании курсов и едва добравшись до дома, до койки, я, рухнув, понял, что еще чуть-чуть – и сошел бы с ума, я вырубился, уснул, стал поленом, веслом, дирижаблем, оглоблей, а когда пробудился и посмотрел с ужасом на книжные полки, решил, что с

Достоевским в одном доме мне делать нечего. (Забавно, что и жена моя – только уже по отношению ко мне, а не к

Достоевскому – тоже пришла к аналогичному умозаключению…)

Несколько дней я не мог смотреть на печатные знаки. А когда посмотрел, то не смог внятно воспринимать напечатанное. Я не понимал, о чем читаю. Я даже не понимал, читаю ли я, когда я читаю, или я не читаю? А читал я так: или стремительно, или совсем никак, вперив неподвижный взгляд в одну букву.

Я запил. Водка подействовала благотворно; я исцелялся.

Через месяц-другой я снова научился читать по-человечески: как все – сначала по слогам, потом бегло – правда, влечения к чтению напрочь лишился.

… А вот чему я был бы рад придать значение (но не решаюсь) – престранному разговору в троллейбусе, приключившемуся между мной и одним ниже обозначенным субъектом вскоре после того, как я получил за Достоевского денежку. Итак, по порядку.

Мой нетерпеливый кредитор проводил август в поселке

Солнечном. А до Солнечного, как известно, можно добраться с Финляндского вокзала. А от проспекта того Огородникова до Финляндского ходит, по счастью, троллейбус – “ восьмерка ”; вот я и поехал на нем.

Я сидел у окна и листал от нечего делать (здесь бы надо подробнее…) старинную с ятями книжку. Называлась она красиво: “ Я никого не ем ” и вся кишела овощными рецептами. Эта книжка досталась мне в наследство от одной давней подружки, которой была не нужна, – ну а мне и подавно. Я сегодня ее собирался по случаю сдать, приложив к Достоевскому, но Достоевского взяли охотно, а эту нет, ну и пусть. Их право.

Ладно. Троллейбус наш повернул на Загородный. На остановке возле пожарной каланчи вошел некто и сел рядом. Я книгу листаю; не прошло и минуты, как он подает голос: “Что-то интересное… Судя по всему что-то суворинское… Или нет?

Маркса?.. ”

“Энгельса! ” – обрезал я довольно-таки грубо. Но он не обиделся. “Понимаю. – Он дал мне понять, что ценит юмор.

– “Анти-Дюринг ” в переводе Ве ры Засулич ”. Не обиделся – и блеснул эрудицией.

Я посмотрел на субъекта: зрелых лет, худощав, гладко выбрит. Он неприятно – неприятно доброжелательно – улыбался. И еще: несмотря на жару, был он в костюме. И костюм был с иголочки.

Скрывать я не стал, пусть знает: “Я никого не ем ”.- “Вы?

” – “Нет, это название. – Я закрыл книгу и показал обложку. – Видите? “Я никого не ем ””.

“Зеленковой. Ольги Константиновны Зеленковой, – сказал мой сосед. – Как же не знать… 365 вегетарианских блюд…

Петербург, тринадцатый год, если память не изменяет… У вас третье издание? ” – “ Понятия не имею ”.- “А вы на титул взгляните ”.- “Третье, третье ”.- “Зеленков редактировал, Александр Петрович, супруг Ольги

Константиновны, известный врач в свое время…” – “Вот как? ” – поразился я необыкновенным познаниям. “Он, он ”, подтвердил незнакомец. “ А я и не знал ”. (И знать, честно говоря, не хотел.)

“У вас редчайшей сохранности экземпляр. Просто редчайшей

”.- Я заскромничал: “Корешок поврежден ”.- “ Пустое! – энергично возразил мой попутчик. – Это же поваренная книга, вы понимаете? Поваренная! Часто ли вы видели поваренные книги в издательских переплетах? ”

“Никогда не видел, – честно сознался я.- Только эту ”.

“И неудивительно! Такого рода литература до дыр зачитывалась. Елена Молоховец на аукционе дороже Ахматовой идет прижизненной, почти как Чехов с автографом! А все потому, что в издательском переплете. Это Елена-то

Молоховец! Она в каждом доме, у каждой хозяйки была, и где теперь ее переплеты? Нет, нет, берегите свою Зеленкову, такой экземпляр, я вам просто завидую. Разрешите? ”

Я хотел ему дать книгу в руки, чтобы полистал, если хочет, но он брать и листать не стал, а лишь прикоснулся к обложке двумя пальцами, тогда как “Я никого не ем ” по-прежнему держал я. Мне стало смешно. “Возьмите, не бойтесь ”.- “Да? Вы разрешаете? Знаете, там у вас, я видел, печать какая-то… на титуле… Разрешите взглянуть? ” – “ Сделайте милость. Это первого владельца, наверное ”. “Какая прелесть! Какая прелесть! – Он внимательно рассматривал печать на титуле. – Какая прелесть, однако! ”

Печать же (однако) была самая обыкновенная – овал, по краям надпись: “Кабинетъ для изученiя массажа и лечебной гимнастики ”,- а в середине:

“ П. Я. Струцъ ”.

“Уж не родственник ли ваш? ” – спросил я попутчика.

“Родственник, да не мой ”.- “А чей? ” – “Откуда ж мне знать? – проговорил незнакомец, возвращая книгу. – Вам лучше известно. Я думал, что ваш. Но не ваш. Вижу, не ваш.

В принципе все люди родственники. И вы, и я”.- “Но вы сказали “ какая прелесть ””.- “Просто я от печатей, от книг с печатями, сам не свой. Страсть такая во мне… книги с печатями. Я их, знаете ли, коллекционирую… Каких у меня только нет их… с печатями. Извольте ”.

“Долмат Фомич Луночаров

Общество друзей книги ”,

– прочитал я на визитной карточке.

Значит, не сумасшедший. Как будто. А то уж подумал. Все может быть.

“ Вам выражение “ маргинальная сфрагистика ” о чем-нибудь говорит? ” – спросил Долмат Фомич Луночаров. “Нет, ни о чем ”.- “Сфрагистика – это наука о печатях, позвольте напомнить, вообще о печатях. А маргинальная сфрагистика – то, чем я занимаюсь. Моя тема ”.

Я почтительно промолчал.

“Есть у меня Пушкин брокгаузский, великолепнейшее издание… А печать? Не догадаетесь: “Всесоюзный Совет рабочих точного машиностроения. Библиотека завкома имени

ОГПУ”. Как вам нравится?” – “ Редкий, должно быть, экземпляр ”,- сказал я уклончиво. “Еще бы. Ваш тоже редкий

”.- “Вообще-то это не моя книга ”.- “Я сразу понял ”.- “

Почему? ” – “Для приверженца безубойного питания у вас не тот цвет лица, извините. Вы сегодня жарили что-то на свином жире, бьюсь об заклад ”.- “Верно, картошку… ” -