Юрий Коротков
В ритме «бугги»
В парке культуры и отдыха светились фонари в кронах деревьев. Издалека, с танцверанды, слышались тягучие звуки танго. Чинно гуляли по аллеям граждане, скользили лодки по темной глади Москвы-реки.
Отряд бригадмильцев — десять человек, стремительно, плотной группой, почти в ногу прошагали по главной аллее мимо портретов Политбюро: крепкие парни одного роста, одинаково стриженные под полубокс, в одинаковых темно-синих костюмах с широченными брюками; у каждого на правом рукаве пиджака — красная повязка; в центре и чуть впереди — красивая девушка с жестким волевым лицом, того же синего цвета платье, сумочка на ремне прижата к бедру, черные волосы стянуты сзади в тугой узел. Они свернули на боковую аллею и, не сбавляя шага, двинулись дальше.
В дальнем безлюдном углу парка, где у забора свалены были безрукие гипсовые горнисты и безногие спортсменки с торчащей из культей арматурой, стоял старый дощатый клуб. Из зашторенных окон доносилась рваная, дерганая музыка. Здесь бригадмильцы остановились.
— Иван, Клим, Николай — с той стороны, — властно распоряжалась девушка. — Вилен, Слава — с этой. Остальные здесь. Мэлс, проверь черный ход. Семен, инструмент!
Семен раздал огромные портновские ножницы. Бригадмильцы рассредоточились широким кольцом вокруг входа.
Тот, кого назвали Мэлсом, обошел здание, подергал дверь и продел сквозь ручку прут арматуры.
— Заперто! — доложил он, возвращаясь.
Шторы в одном из окон чуть разошлись, и Мэлс мимоходом заглянул внутрь. Танцы были в разгаре, от ярких красок рябило в глазах, ребята со взбитым надо лбом коком и девчонки в замысловато уложенной «венгерке» со счастливыми лицами извивались во всех суставах, мелькали пестрые пиджаки, разноцветные галстуки и канареечные ботинки на толстенной подошве, брюки-дудочки в обтяг и короткие юбки с разрезом. Девчонка, танцующая у самого окна, резко повернулась, и Мэлс в метре от себя увидел ее веселое лицо с широким смешливым ртом и живыми темными глазами. Она держалась за руки с невидимым партнером, быстро касаясь его и тут же отталкиваясь то одним плечом, то другим, потом присела, играя плотно сжатыми коленями, крикнула что-то и засмеялась. И Мэлс невольно улыбнулся, глядя на нее из темноты.
— Какая гадость, правда? — с чувством сказала подошедшая сзади комиссарша.
— Да… — эхом откликнулся Мэлс, не отрывая глаз от девчонки.
— Не маячь перед окном, — подтолкнула его комиссарша. — Спугнем раньше времени.
Распахнулась дверь, стиляги пестрой шумной толпой повалили на улицу и тут увидели темные фигуры бригадмильцев, окруживших вход.
— Чуваки! Облава! — раздался чей-то крик, и стиляги рванули врассыпную. Бригадмильцы ловили их, умело выкручивали руки, валили на землю, Семен ножницами резал галстуки, комиссарша сладострастно, с застывшей на губах улыбкой, выдирая волосы, стригла машинкой коки.
Мэлс повалил на спину неуклюжего пухлого очкарика, Клим ухватил его за ноги.
— Пустите! Жлобье! — извивался тот.
Клим с треском распорол ему дудочки до колен и тотчас кинулся за другим. Перед Мэлсом возникла из толпы девчонка, которую он видел в окно, проскочила под рукой и побежала вдоль забора. Он бросился следом.
Девчонка мчалась над заросшим тиной прудом. В ботинках на тяжелых толстых подошвах ей бежать было трудно, и Мэлс без труда догонял ее. В тот момент, когда он протянул уже руку, чтобы схватить за плечо, девчонка вдруг споткнулась, охнула от боли и села. Мэлс остановился над ней.
Девчонка мучительно раскачивалась вперед и назад, держась за щиколотку.
— Знаешь, как больно… — подняв к нему лицо с закушенной губой, с трудом выговорила она.
Мэлс растерянно присел напротив.
— Сломала, наверное, — со слезами в голосе сказала она. — И кулон еще потеряла… — провела она пальцами по шее. — Все из-за тебя! Сам посмотри, что ты наделал! Нет, ты посмотри! Вот здесь! — требовательно указала она.
Мэлс неуверенно коснулся ее ноги, девчонка снова болезненно охнула.
— Идти-то можешь?
— Не знаю.
Мэлс встал и попытался поднять ее за руки — не получилось. Тогда он обхватил ее под мышками, она закинула руки ему за шею, и Мэлс наконец поднял ее на ноги. Так получилось, что теперь они стояли, тесно обнявшись, лицом к лицу. Мэлс замер истуканом — он впервые в жизни, хотя и вот так нечаянно, обнимал девушку. Та смотрела ему в глаза, все еще тяжело дыша после бега.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Мэлс… А тебя?
— Полина. Полли… Те, кто знает, зовут Польза.
— Почему Польза? — удивился Мэлс.
Девчонка таинственно улыбнулась, глянула по сторонам и потянулась губами к его уху, словно собиралась сообщить нечто важное. И вдруг с неожиданной силой толкнула его в грудь. Не ожидавший этого Мэлс рухнул с берега в пруд.
Девчонка стремглав бросилась прочь, вскарабкалась на решетку забора и спрыгнула с другой стороны. Оттуда оглянулась — Мэлс, облепленный тиной, в обвисшем мокром костюме стоял по колено в воде.
— Теперь и ты знаешь! — весело крикнула она. — Приходи на Бродвей — еще поболтаем. Проведешь время с пользой! — она засмеялась, послала ему с двух рук воздушный поцелуй и, пританцовывая, скрылась за деревьями…
Мэлс вылил воду из ботинок. Присмотрелся в темноте — и поднял с дорожки кулон — деревянного человечка на оборванном шнурке.
Комиссарша и Мэлс медленно шли по центральной аллее.
— Ну как же так получилось, Мэлс?
— Не догнал, — развел он руками.
— Ты, чемпион института?
— Я же говорю, Катя: споткнулся, упал в воду. С каждым может случиться.
— Я просто не понимаю, почему ты так легко об этом говоришь! Не догнал! Мы же не в салочки играем, Мэлс! Каждый стиляга — потенциальный преступник. От саксофона до ножа — один шаг…
— Знаешь что, комиссар, — остановился он. — Давай я лучше завтра рапорт напишу, шаг за шагом — как бежал, как упал, какой ногой споткнулся…
— Зачем ты так, — укоризненно сказала она. — Я же по-дружески…
Они пошли дальше. Катя глубоко вдохнула свежий воздух.
— Какой вечер!.. — она повела опущенной рукой, будто невзначай коснулась его ладони, помедлила и робко сжала, испуганная собственной смелостью. — Помнишь этот вальс? — она посмотрела в сторону танцверанды, где кружились одинаковые пары. — Пойдем потанцуем?
— Куда я мокрый-то? — засмеялся Мэлс.
— Ой, да, извини… Ну почему люди не хотят жить, как все? — расстроенно сказала она. — Не переживай, найдем эту стиляжную подстилку, никуда не денется…
Они остановились у колонн центрального входа.
— До завтра, Мэлс.
— Пока, комиссар.
Она снова укоризненно качнула головой.
— До свидания, Катя, — улыбнулся он.
— До свидания, Мэлс… — она все медлила с расставанием, напряженно выпрямившись, смотрела на него отчаянными глазами. Но вместо шага навстречу только порывисто, деревянным движением протянула ему руку, повернулась и, погасшая, одиноко побрела по улице в свою сторону…
Солнце яркими лучами било в окна. В комнате друг напротив друга симметрично стояли две железные кровати, две этажерки, два стола. На стене над кроватью Мэлса висели спортивные грамоты и красные ленты с надписью «Чемпиону…» и «Победителю…», на стороне брата — дипломы конкурсов и портреты Бетховена и Шостаковича. Братья стояли друг против друга в голубых майках и траурных сатиновых трусах ниже колен, Мэлс приседал и наклонялся, размахивая тяжелыми гантелями, младший — Ким — пилил на скрипке бесконечные гаммы. Из двери смежной комнаты вышел отец в таком же наряде, с деревянным стульчаком в руке и папиросой в зубах, безнадежно выглянул в коридор.
В бесконечном, уходящем в перспективу коридоре тянулась длинная унылая очередь — каждый со своим стульчаком. На огромной кухне на десяти плитах помешивали ложками в кастрюлях сонные хозяйки в бесформенных халатах.
— Ким, давай что-нибудь повеселее! — крикнул Мэлс. — С ритма сбиваешь!
Ким улыбнулся и энергично взмахнул смычком. Под бодрую мелодию Мэлс быстрее замахал гантелями. Потом схватил свою трубу и присоединился. Они играли, глядя друг на друга, улыбаясь, и отец не выдержал, крякнул и, не выпуская папиросы изо рта, взвалил на колени гармонь, растянул меха и подхватил с середины фразы.
