Андрей Кивинов
Сергей Носов
Вадим Левенталь
Александр Кудрявцев
Наталья Курчатова
Ксения Венглинская
Лена Элтанг
Андрей Рубанов
Анна Соловей
Юлия Беломлинская
Антон Чиж
Михаил Лялин
Павел Крусанов
Евгений Коган
Владимир Березин
Ю. Гумен, Н. Смирнова
Четырнадцать оттенков черного
Несколько лет жизни в Санкт-Петербурге, и ты легко начинаешь различать как минимум десяток оттенков черного. У коренных жителей счет идет на сотни. Данность, которую невозможно поменять, как белые ночи, развод мостов или оживающий по ночам Медный всадник. Ее можно только принять и жить с этим в полной гармонии.
Гармония мрака для Санкт-Петербурга естественна, потому что он сам и есть нуар. Писателям, живущим тут, ничего выдумывать не нужно, стоит лишь внимательно посмотреть по сторонам, ну или внутрь. Городские мифы могут быть заголовками криминальных хроник, а очередная новость в газете об убийстве старушки-процентщицы — великим романом.
Нет, тут легко и беззаботно не получится ни при каких обстоятельствах. Весь свой искрометный украинский юмор Николай Васильевич Гоголь похоронил в подворотнях этого города, окутав саваном «Петербургских повестей». Только тут могла прижиться «Пиковая дама», а «Медный всадник» топил в жесточайшем наводнении темных людишек. Только тут можно найти подходящий топор для мерзкой старухи. И еще сотни оттенков черного, оставившие свои следы в рукописях и на печатных листах.
Не стоит все списывать на далекое прошлое. Руку протяни, и еще можно дотронуться до липкой темени «Петербурга» Андрея Белого, а в любой коммуналке толпятся призраки героев Зощенко. То, что жителям других городов представляется абсурдом, у Хармса всего-навсего будни увязшего во мраке духа.
Петербург нередко склоняет своих обитателей к иронической, сатирической, черно-юмористической интерпретации действительности. Чем труднее и беспросветнее жизнь, тем насмешливее трактовка ее реалий. Только в Петербурге собравшаяся вечером компания литераторов возьмется с энтузиазмом рассуждать, как лучше избавиться от трупа, а сам покойный, опрокинув стакан водки, тут же, не закусывая, примет живейшее участие в дискуссии.
Эта антология — не исключение. Вполне в духе комедийного нуара в рассказе Андрея Кивинова два незадачливых грабителя обворовывают квартиры друг друга — идеальное начало крепкой мужской дружбы.
Своим происхождением «чернушная» традиция обязана истории города, его архитектуре и даже погоде, ведь климат Петербурга, вне всяких сомнений, влияет на характер его жителей. Холодные ветры Балтики, здоровы ли навеваемые вами мысли? Люди, бредущие по тропкам меж сугробов, что за чувства владеют вами? Когда долгожданное северное «лето» дарит лишь жалкую горстку солнечных дней, о чем светлом и радостном можно говорить?
Зачем этот город был рожден — теперь загадка. Петербуржцы живут среди обломков былой роскоши, дико контрастирующих с тусклой повседневностью. Так и подмывает вырваться из тесной клетки бытия — кого при помощи дешевого алкоголя, как у Сергея Носова в «Шестом июня», кого посредством наркотиков, как в рассказе «Малой кровью» Андрея Рубанова или «Паранойе» Михаила Лялина. Конфликт между надменной имперской пышностью архитектуры и мятежным нравом петербуржца нисколько не ослабел с течением времени. Город прямо-таки дышит историей, в нем каждый камень, каждый памятник хранит на себе отпечаток державной целеустремленности. Тогда как жители похожи на экспонаты Кунсткамеры, диковины, собранные для каких-то ныне забытых научных целей. (Этот конфликт эффектно представлен в рассказах Евгения Когана и Александра Кудрявцева.)
Чтобы обогатить и без того громадную сокровищницу постмодернизма, авторы сборника оживляют памятники и музеи. В уже упомянутой «Паранойе» Лялина статуя Пушкина обретает плоть и цвет, а студенты университета в «Волосатой сутре» Павла Крусанова становятся материалом для таксидермиста.
В петербургской литературе преступление традиционно имеет метафизическую природу. История города изобилует жуткими злодеяниями, вся атмосфера пронизана ядовитыми миазмами болот, на которых он построен, — идеальные условия для засилья привидений в его кварталах и фольклоре. Духи и призраки активно населяют и тексты нашего сборника.
Санкт-Петербург знаменит своими каналами, реками, набережными и мостами. С одной стороны, эти романтические пейзажи наводят на поэтические сравнения с итальянской Венецией, с другой — они же создают ту неустойчивость, изменчивость, зыбкость, что отличают местные характеры и нравы. Со времен Пушкина свою долю в питерскую ауру мрачности и обреченности вносит вода: в поэме «Медный всадник» потоп губит возлюбленную героя и лишает его рассудка. Вода же становится героиней «Пьяной гавани» Лены Элтанг (как вам картинка с возвращающимся в полынью утопленником?), а также играет существенную роль в криминальной сказке Курчатовой и Венглинской, в театральной драме Анны Соловей и в классическом крутом детективе Вадима Левенталя.
Но, как это часто бывает, действительность оказывается куда страшнее любых придуманных образов. Переполненные коммуналки в Коломне (статистика шокирует: в 2011 году число людей, живущих в таких квартирах, превышало 660 тыс.), наркозависимость, сексуальное насилие и заказные убийства вошли в обиход «криминальной столицы России» и дали богатую пищу для художественной интерпретации. Неудивительно, что именно здесь сняты самые известные российские телесериалы о преступном мире («Улицы разбитых фонарей», «Бандитский Петербург», «Убойная сила»).
Включенные в сборник рассказы, мрачные, жестокие и жуткие, вкупе создают уникальное нуар-пространство и предлагают совершенно нетуристический маршрут для смельчака, который решится исследовать узкие улицы, дворы-колодцы, обжитые призраками закоулки и мудреную паутину черных питерских вод. Скоро он обнаружит, что оказался в плену у вековой меланхолии Петербурга, неизбывной тоски города, и вот уже звучит в ушах грозная, с ума сводящая дробь копыт медного скакуна.
Юлия Гумен и Наталья Смирнова
Май 2012
Часть I
БАНДИТЫ, СОЛДАТЫ И ПАТРИОТЫ
К девятнадцати годам Боб научился качественно делать всего одну вещь. И не просто качественно, а где-то даже виртуозно, и мог бы стать чемпионом мира, если бы по такому виду спорта проводились чемпионаты. Что неудивительно — если заниматься чем-то с раннего детства, то к совершеннолетию можно достичь выдающихся результатов. Конечно, при наличии таланта. А талант, бесспорно, имелся.
Талант заключался в следующем. С балкона родительской хрущевки Боб плевком попадал практически в любую цель, в том числе и движущуюся. Например, в мужскую шляпу или нос гуляющей собаки. В мороженое, подносимое ко рту, или на стекло шлема едущего мотоциклиста. С учетом, что квартира располагалась на пятом этаже, это умение смело можно было назвать Божьим даром. Ведь надо мгновенно рассчитать траекторию полета плевка, учитывая все параметры, как то: скорость ветра, влажность воздуха, расстояние до цели и многое другое. Бобу это давалось удивительно легко, и на спор он играючи поражал пять мишеней из пяти. А в последнее время тренировался плеваться даже вслепую, ориентируясь только на слух. Но здесь пока не все получалось, со слухом были проблемы. Как и вообще с головой.
Плеваться во все подряд Бобу давно наскучило, и теперь он выбирал мишени с изюминкой. Например, фуражку участкового инспектора. Высшим пилотажем он считал попасть тому на козырек. Когда мент снимет фуражку и вляпается, будет очень прикольно.
Или захаркать свадебную процессию. Всех — и жениха, и невесту, и свидетелей, и близких родственников, и куклу на капоте лимузина. Очень смешно. Боб любил юмор. Месяц назад он учинил расправу над одноклассницей Ленкой Малининой, выходившей замуж. Она жила в соседнем подъезде. Плевался от души. Еще бы — предпочла ему, крутому пацану, какого-то лопоухого ботаника из института. Пришлось проявить все свое мастерство, попав ботанику на очки, а самой Ленке — на вуаль. Когда же родители невесты вынесли хлеб-соль, дабы молодые могли первый раз покормить друг друга, ювелирный выстрел Боба подсластил угощение. Еще два выстрела поразили фужеры с шампанским.
С особым наслаждением Боб обстреливал военкоматовского курьера, время от времени приносившего повестку. В армию Боб не собирался, дверь курьеру не открывал, а когда тот выходил из подъезда, посылал ему «воздушный поцелуй».
