Андрей Дитцель - Кентавр vs. Сатир

Каждый день я шатаюсь по тем же, зеленым и малоэтажным, улицам новосибирского Академгородка и рассказываю сопровождающему меня юноше истории, heikle Geschichten, от которых ему становится немного не по себе. Вдруг кто-то услышит нас! Ведь очень неудобно, когда случайный прохожий ловит в фоновом шуме выражения наподобие «матёрые лесбиянки», «трансухи», «анальный секс»… Могут и плохо подумать, и морду набить (чего на моей памяти здесь, вообще-то, не происходило). Поскольку скромный спутник не очень благодарный слушатель, — что, правда, компенсируется его другими мужскими и человеческими качествами, — я решил сделать несколько записок. Так действуют ландшафты памяти при наложении на реальную географию.

Первый фрагмент или осколок — о рядовом, почти рутинном кризисе с моей девушкой Леной. Нам зачем-то нужно было на левый берег, и мы поймали микроавтобус. Водителю было просто по пути, в нашем распоряжении оказался весь салон с мягкими сиденьями аэрофлотовского типа, очень уютными. В лобзаниях и поцелуях мы зашли достаточно далеко, и через пять минут мне захотелось сделать паузу до прибытия в пункт назначения… хотя рука, расстёгивающая молнию джинсов, не давала сконцентрироваться на этой мысли. Водитель оглянулся и задернул шторку, отделяющую нас от кабины. «Как мило с его стороны», — прошептала Лена. В этот момент меня можно было раскрутить почти на всё. Голова Лены склонилась над моими коленями — но я посмотрел в сторону водителя и буквально столкнулся с его взглядом в зеркале, которое находилось выше шторки и давало возможность наблюдать за происходящим в салоне. (Как он следил за дорогой? Видимо, это профессиональное — одним глазом…)

«Я не могу, он смотрит». — «Ну и пусть, ты бы на его месте поступил так же». — «Через пятнадцать минут мы приедем, подожди». — «Ты не любишь меня? Может быть, ты меня блядью считаешь?..» Дальше пошли уже взаимные упреки и обвинения. Лена, забыв даже о своей сумочке, выпрыгнула из машины на светофоре и, обливаясь слезами обиды и ожесточения, бросилась бежать куда-то вглубь незнакомого микрорайона.

Не помню, присутствовал ли какой-то сексуальный элемент в Обиде № 2, когда я купил йогурт неправильной жирности. Дело было в томской гостинице «Центральная», где каждые пять минут звонил телефон и вкрадчивый голос предлагал развлечься. Пару раз я ответил, что мне самому не надо, но если у них найдётся симпатичная девушка для моей подруги, мы можем обсудить условия. Томск 1998 года, видимо, ещё не был таким продвинутым городом. Йогурт оказался молочным и клубничным, а не сливочным и ванильным. Я не хотел спускаться за новой баночкой. Лена громила всё подряд, после чего закрылась в ванной и пыталась утопиться…. Но поскольку Обида № 2, в сущности, была самой мелкой, надо сразу перейти к следующему эпизоду.

— Мне достоверно известно, что сегодня он покончит с собой, — раздался звонок в самое неподходящее время у меня на работе, — он уже со всеми попрощался и два дня не был дома. А только что один знакомый видел его в кафе где-то на Красном…

— Чем я могу помочь человеку, с которым никогда не был знаком?

— Если ты меня любишь, найди и спаси его. Если ты мужественный человек и способен совершать неожиданные поступки.

Так была задета моя честь, и я отправился на поиски. На Красном проспекте, надо думать, есть не одна, а несколько десятков кофеен, в которых обитает множество молодых людей байронического вида, соответствующих описанию Лены. Но уже в третьем или четвёртом я его определил. «Здравствуй, ты — Стас?» — «Да, а ты кто?» — «У нас есть много общих знакомых, и меня попросили кое-что тебе передать. Давай выйдем на улицу!»

Стас преодолел скепсис. Я не был похож на опасного человека.

«Хорошо… так кто и что просил передать?» — надевая шапку, спросил он. «Симпатичный», — отметил я про себя и начал: «Знаешь, меня обвиняют в высокомерии и, возможно, в ненависти к людям и, возможно, в безумии. Эти обвинения, — за которые я в свое время рассчитаюсь, — смехотворны…». Дальше — по тексту Борхеса.

Истории про минотавра хватило на одну станцию метро, потом мы купили пива. Через час мы лежали перед закруглённым фасадом дома на углу Красного и Октябрьской, — прохожие осторожно обходили нас, — и спорили, напоминает ли угол дома на фоне неба скорее античный амфитеатр или пирамиду майя.

Отлучившись, я позвонил Лене из автомата, и она дала понять, что не разочарована во мне. Терапевтический успех (появление Лены оказалось неожиданностью для Стаса) закрепили двумя литрами домашнего вина из сухофруктов, после чего высылать людей домой было уже просто опасно.

Когда немного освежившийся в душе Стас зашёл в комнату, мы с Леной на минуту прекратили возню под одеялом. Возможно, Стас просто не заметил подготовленный для него диван, но, так или иначе, он довольно уверенно полез под одеяло со стороны Лены. Она была не против и хитро подмигнула мне. На несколько минут воцарилась тишина. Лена потихоньку начала приставать к Стасу. Но, проигнорировав это, он встал, перешагнул через неё, сел у меня в ногах и уверенно, не по-детски так, взял в рот.

Это была очень приятная неожиданность… И Обиду № 3, если задуматься, я заслужил меньше всего. Ведь я же не виноват, что человеку в этой ситуации захотелось так поступить?.. Надо сказать, что позднее Лена восстановила некоторую справедливость и с полным правом тоже может записать Стаса в свой донжуанский… донна-анновский список. Но при этом мне всегда приходилось хлопать его по попе. То есть более чем присутствовать на месте. В последний раз это было на нашей с Леной помолвке. Я затащил Стаса в душ. Мы открыли на стук и вопли Лены, которой тоже захотелось потрахаться. Всего за полчаса до этого я подарил невесте кольцо, и отказать ей теперь в этой маленькой прихоти было бы неудобно.

Может показаться, что наша жизнь вообще была легкомысленной и (или) развратной, но это не так. Прошло два года после того, как мы познакомились на поэтическом вечере — Лена представляла в качестве составителя сборник стихов сибирских студентов (книжка была зелёного цвета и называлась «Любви нехоженые тропы»), — а сексом мы ещё не занимались. Первое лето своей любви я провел, усмиряя плоть в археологичке. Я был уверен, что Лена хочет сохранить девственность до свадьбы. Она в свою очередь считала, что меня интересует литература, а не секс.

Вообще-то, примерно так оно и есть.

Говорят, у каждого в жизни была какая-нибудь суровая школа. Если это и не так, то я, например, совершенно точно могу вспомнить, где научился всему хорошему и всему плохому, что умею, — в редакции детской газеты. В пятнадцать я записался на курсы юных журналистов и напечатал первые заметки о вахтах детства и фестивалях дружбы. Стилистику несколько извиняет личность моего первого шефа и редактора публикаций. Звали его просто — Соков. До детской газеты и до развала СССР он был редактором «Молодежи Алтая», — считай, региональной номенклатурой. В общем-то, неумение писать и пьянство были его единственными недостатками, а в остальном он был гениален, потому что в газете можно было заниматься всем, чем угодно. Мы — как бы юные корреспонденты — и пользовались этим, приезжая в редакцию после уроков, а потом — после лекций.

Сначала Соков выбил под редакцию обычную двухкомнатную квартиру в панельной девятиэтажке, но когда соседи стали жаловаться, а штат расширяться, нас переселили в помещение заброшенного детского клуба. Это был подвал в жилом доме по улице Сибирской, сырой и облезлый, но зато просторный, с грудой старой мебели и душевой комнатой. Расклеивая на стенах после переезда постеры, обрывки обоев и газеты, я понял, что здесь будет если и не мой второй дом, то некий опорный пункт.