Пэлем Вудхауз - Шалости аристократов

— Привет, Дживз, — сказал я.

— Доброе утро, сэр.

Неслышно ступая, он поставил чашку с живительной влагой на столик у кровати, и я с наслаждением сделал первый глоток. Как всегда, чай был заварен лучше некуда. Не слишком горячий, не слишком сладкий, не слишком слабый, не слишком крепкий, в самый раз молока, и ни капли на блюдце. Потрясающий малый Дживз. За что ни возьмётся, делает на все сто. Я никогда не устану повторять, что второго такого нет, и вот вам пример: камердинеры, которые перебывали у меня до Дживза, все до одного врывались ко мне по утрам, пока я спал, повергая меня в жуткое состояние, но Дживз, наверное, с помощью телепатии знает, когда я проснусь. Он всегда вплывает в комнату с чашкой чая ровно через две минуты после того, как я возвращаюсь к жизни. Сами понимаете, когда утро начинается хорошо, то и днём всё идёт как по маслу.

— Погода хорошая, Дживз?

— Необычайно мягкая, сэр.

— Что новенького в газетах?

— Небольшой кризис на Балканах, сэр. Других новостей нет.

— Послушай, Дживз, вчера вечером один знакомый в клубе посоветовал мне загнать последнюю рубашку и поставить все деньги на Флибустьера. Забег сегодня в два часа. Как ты думаешь?

— Я бы не советовал, сэр. Конюшни не пользуются доверием.

Мне этого было достаточно. Дживз знает. Ума не приложу откуда, но знает. В былые времена я посмеялся бы и сделал по-своему, а в результате остался бы с носом. Сейчас я научен горьким опытом.

— Кстати, о рубашках, — вспомнил я. — Мне прислали дюжину розовато-лиловатых, которые я заказывал?

— Да, сэр. Я отослал их обратно.

— Обратно?

— Да, сэр. Они вам не к лицу.

По правде говоря, я не сомневался, что эти рубашки — последний крик моды, но перед незаурядными знаниями Дживза я склоняю голову. Слабость? Ну, не знаю. Многие парни наверняка считают, что их камердинеры должны гладить брюки, и всё такое, и не соваться, куда не следует; но у меня с Дживзом другие отношения. С самого первого дня, как он у меня появился, я считал его своего рода наставником, философом и другом.

— Несколько минут назад вам звонил мистер Литтл, сэр. Я сообщил ему, что вы ещё не проснулись.

— Он просил что-нибудь передать?

— Нет, сэр. Мистер Литтл упомянул, что ему необходимо обсудить с вами нечто важное, но ничего не стал объяснять.

— Ладно, увижусь с ним в клубе.

— Несомненно, сэр.

Честно говоря, я не горел желанием с ним встречаться. Бинго Литтл — неплохой парень; мы вместе учились в школе и сейчас тоже виделись довольно часто. Он — племянник старикана Мортимера Литтла (возможно, вы слышали: «Смазывай мазью Литтла ноги — лучше будешь ходить по дороге»), который недавно удалился от дел, нахапав кучу денег. Бинго шляется по всему Лондону, получая от дядюшки вполне приличное содержание, и, в общем, ведёт беззаботную жизнь. Когда ему хочется сообщить мне нечто важное, это, как правило, означает, что он откопал новый сорт сигарет, которые я обязательно должен попробовать. Короче, его звонок меня не обеспокоил.

После завтрака я закурил и подошёл к открытому окну. День стоял чудесный.

— Дживз, — сказал я.

— Сэр? — Он убирал со стола, но, услышав голос своего господина, почтительно выпрямился.

— Ты был абсолютно прав. Погода прекрасная. Изумительный день.

— Совершенно справедливо, сэр.

— Весна, и всё такое.

— Да, сэр.

— Весной, Дживз, ирис расцветает, а птички порхают.

— Вне всяких сомнений, сэр.

— Вот-вот! А посему тащи мою трость, мои самые жёлтые ботинки, мою самую зелёную фетровую шляпу. Я отправляюсь в Гайд-парк.

Интересно, вы испытывали когда-нибудь такое особое чувство, которое возникает в конце апреля — начале мая, когда небо синее-синее, облака как вата, а с запада дует лёгкий бриз? Чувство приподнятости, вот как я бы его назвал. Романтическое чувство, знаете ли. Вообще-то я равнодушен к особам женского пола, но сегодня мне почему-то жутко захотелось, чтобы ко мне подбежала какая-нибудь девушка и попросила спасти её от разбойников или ещё от чего-нибудь. Поэтому меня как холодной водой окатило, когда я неожиданно столкнулся нос к носу с малышом Бинго Литтлом в омерзительном сатиновом красном галстуке, разрисованном подковами.

— Привет, Берти, — сказал Бинго.

— Великий боже! — Я поперхнулся. — Что у тебя на шее? Зачем? Почему?

— А, ты о галстуке. — Он покраснел. — Я… мне его подарили.

Бедняга так смутился, что я не стал ни о чём его расспрашивать. Мы молча прошлись по парку, затем сели в кресла у Серпентина.

— Дживз передал, что ты хотел со мной поговорить, — сказал я.

— А? — Бинго встрепенулся. — Ах, да. Конечно.

Я приготовился выслушать очередную потрясающую новость, но разговор не получился. Он сидел с остекленевшими глазами, тупо глядя перед собой.

— Послушай, Берти, — прорвало его примерно через час с четвертью.

— Ау!

— Тебе нравится имя Мэйбл?

— Нет.

— Нет?

— Нет.

— Тебе не кажется, что в этом имени слышится музыка, подобная шуршанию ветерка в ветвях деревьев?

— Нет.

Он помрачнел, затем лицо его посветлело.

— Ничего удивительного. Ты всегда был бездушным, бессердечным, жалким червём.

— Как скажешь. Кто она? Валяй, выкладывай.

Я понял, что бедняга Бинго взялся за старое. Сколько я его знал — мы вместе учились в школе, — он вечно в кого-то влюблялся, особенно весной, которая действовала на него, как красная тряпка на быка. В школе у него была самая большая коллекция фотографий киноактрис, а в Оксфорде его романтические наклонности вошли в поговорку.

— Если хочешь, пойдём со мной, и я познакомлю вас за ленчем, — сказал он.

— Пойдёт. Где ты с ней встречаешься? В «Ритце»?

— Рядом.

С точки зрения географии он меня не обманул. Примерно в пятидесяти ярдах к востоку от «Ритца» находилась одна из дурацких забегаловок, которые сейчас расплодились по всему Лондону, и — хотите верьте, хотите нет — именно туда Бинго нырнул, как кролик в свою нору. Прежде чем я успел открыть рот, мы уже сидели за столиком с лужей кофе посередине, оставленной прежним посетителем. Должен честно признаться, я не совсем понял, в чём тут дело: Бинго, конечно, не купался в деньгах, но и недостатка в них не испытывал. К тому же я точно знал, что, помимо суммы, вытянутой им у дяди, он с прибылью закончил скаковой сезон. Но тогда с какой стати он пригласил девушку на ленч в это забытое богом заведение?

В этот момент к нам подошла довольно симпатичная официантка.

— Разве мы не подождём… — начал я, считая, что Бинго явно перехватил через край, сначала пригласив девушку в эту дыру, а затем решив набить себе брюхо, даже не дожидаясь, когда она придёт. Но потом я посмотрел на его лицо и осёкся.

Глаза бедолаги, казалось, вылезли из орбит. Лоб его покрылся испариной, и он покраснел как рак.

— Привет, Мэйбл, — с трудом выдавил из себя малыш Бинго, с трудом глотая слюну.

— Привет! — сказала девушка.

— Мэйбл, — представил меня Бинго, — это Берти Вустер, мой друг.

— Очень приятно. Утро сегодня превосходное.

— Замечательное, — согласился я.

— Видишь, я надел твой галстук, — сообщил ей Бинго.

— Он очень тебе к лицу.

Лично я, если бы кто-то сказал, что такой галстук мне к лицу, дал бы ему по физиономии, невзирая на пол и возраст, но бедный Бинго расплылся от удовольствия и заулыбался идиотской улыбкой.

— Ну, что будем заказывать? — спросила девушка, переходя на деловой тон. Бинго набожно уставился в меню.

— Я, пожалуй, возьму холодную телятину, чашечку какао, ветчинный пирог, фруктовое пирожное и макароны. Тебе то же самое, Берти?

Я посмотрел на него с отвращением. Парень, который собирался набить свое брюхо этой гадостью, был моим другом много лет! Конец света!

— А может, возьмёшь горячий мясной пудинг и сладкое вино? — спросил Бинго.

Знаете, что я вам скажу? Просто страшно, до какой степени любовь может изменить человека. Передо мной сидел, небрежно рассуждая о макаронах и сладком вине, тот, кто в былые времена требовал от главного официанта «Клариджа», чтобы chef определённым образом приготовил ему sole frite au gourmet aux champignons, и грозил отправить блюдо обратно, если что-нибудь будет не так. Ужасно! Отвратительно!

Булочка и чёрный кофе показались мне единственными продуктами в меню, которые не были специально приготовлены самыми злобными членами семьи Борджиа, поэтому я сделал свой скромный заказ, после чего девица упорхнула.

— Ну? — восторженно спросил Бинго. Насколько я понял, он интересовался моим мнением об официантке-отравительнице, которая только что нас покинула.

— Очень приятная девушка, — сказал я.

Казалось, мой ответ его не удовлетворил.