Киноповесть.
Предисловие Александра Кабакова
Всякого рода литературные игры и фокусы расставляют ловушки для авторов. Стоит увлечься – и от твоей затеи ничего не останется, кроме самой игры, кроме старательного и более или менее удачного выполнения ее правил. Рядовые изделия литературного постмодерна тем и неинтересны, что игра есть, а выигрыша нет. Там игра, выражаясь по-старинному, не на интерес. Там – пересмешничество без смысла и цели, там – пародирование ради гротескного сходства и только, там – разрушение сделанного другими как самоценный акт, там – использование чужого как вторсырья: вроде резки линкора на металлолом для ширпотреба. Играть стоит только ради того, чтобы выигрывать: получать самостоятельный художественный результат. Тогда все можно пускать в дело – бродячий сюжет, чужой стиль, истинную историю, газетную заметку… Все годится, лишь бы на выходе, как говорят технари, возникли ощущение, состояние, мысль, облеченная в образ, – которых не было прежде. Киноповесть Дмитрия Иванова – безусловно, литературная игра, причем игра как нельзя более рискованная. Автор переписал, существенно уменьшив объем, разнообразно знаменитый роман Александра Фадеева “Молодая гвардия” (самим Фадеевым, к слову, дважды переписанный). Действие перенесено в наше “непростое”, как говорят телекомментаторы, время. Кто теперь “плохие парни” и кто “хорошие”? Понять куда труднее, чем тогда, когда были просто “немцы” и “наши”. Все аналогии, а исторические особенно, как известно, хромают… Словом, задачу перед собой сочинитель поставил сложную и в чисто техническом смысле, и в художественном отношении. Скажу прямо и пристрастно: Дмитрию Иванову удалось ее решить безукоризненно. Возможно, этому способствовал выбор жанра: киноповесть не предполагает романного проникновения в психологию и стилистических экспериментов, зато позволяет прояснить суть авторского послания. И, слава Богу, суть эта состоит в том, что, казалось бы, прочно забыто современной литературой: в авторском восхищении мужеством, верностью, способностью пожертвовать всем ради романтических иллюзий и твердой верой в то, что это не иллюзии, а единственная реальность. Мне кажется, что форма ремейка была выбрана (может быть, подсознательно) от смущения: вроде бы неловко теперь всерьез писать о подвигах. Но, к счастью, получилось как раз то, что надо: современная кривоватая усмешка не скрывает самых что ни на есть натуральных слез. Большая, надо сказать, по нынешним временам редкость.
Александр Кабаков
Старший лейтенант Лобода по утреннему холодку возвращался от бабы с хутора Заячьего. Баба была ненасытная, и Лобода ушел от нее еле живой. Если бы не служба эта проклятая, сутки бы отсыпался. Старлей клевал носом за рулем милицейского мотоцикла и пару раз чуть не загремел в кювет.
Выбравшись, наконец, на бетонку, Лобода притормозил и привычно осмотрелся. Колыхающаяся седыми волнами ковыля степь была пуста. Но зоркий глаз гаишника ухватил вдалеке какое-то движение. И сразу же у старлея несмотря на усталость проснулся охотничий инстинкт. В руки ему шла добыча. Свидетелей нет, и придраться к любой чепухе, чтобы содрать с водителя пару сотен, самое оно.
Лобода выключил движок и стал терпеливо ждать со сложенными на груди руками, символизируя собой и судью, и палача.
Марьяна Хромова в некотором смятении стояла перед зеркальным шкафом, позволявшим увидеть себя в полный рост.
Итальянский купальник-бикини оказался слишком уж откровенным.
Крохотный треугольничек материи еще кое-как прикрывал низ живота, хотя для приличия бритвой там пройтись не мешало бы. А вот с грудью был полный облом. Ее никак не удавалось втиснуть так, чтобы не выглядывали предательски розовые кружочки сосков. Марьяна перекинула со спины на грудь толстую косу, которую упрямо не хотела остричь, несмотря на советы подруг. Однако и коса не спасала. Возможно, где-нибудь на пляжах Багамских островов или Французской Ривьеры, где девчонки запросто разгуливают “топлесс”, этот купальничек был бы в самый раз. Но появиться в таком здесь – все равно что выйти на люди голой.
Марьяна обернулась к Сашке, глядевшей на нее с открытым ртом, и неуверенно спросила:
– Ну как?
– Ваще!.. – восхищенно сказала Сашка, покачав головой.
Этим исковерканным “вообще” она выражала большинство своих эмоций. В данном случае – восторг.
– И у вас в таком виде можно загорать?
– Можно-то можно… – вздохнула Сашка. – Только все подумают, что ты бэ… Ну ты понимаешь.
– Да уж чего тут не понять!
Марьяна за дверцей шкафа стащила с себя бикини и натянула закрытый, целиковый купальник, благоразумно прихваченный из дома. Он был отечественного производства и прикрывал тело таким надежным панцирем, что, добавив юбочку, в нем можно было бы спокойно ходить по улицам, не привлекая особого внимания.
– Ну а этот? – спросила Марьяна.
– Этот нормально. Сойдет.
Марьяна и без Сашки это знала, но все-таки ощутила легкое разочарование. Фигурка у нее была очень даже неплохая, и закрытый купальник ее не портил. Однако в бикини – это был бы шок. Марьяна представляла себе, как обалдел бы Алик. Однако тут же устыдилась своих мыслей и даже слегка покраснела. Она как-то не думала раньше о таких вещах. И потом, кто он ей – этот Алик?..
У себя в Ставрополе Марьяна Хромова считалась девушкой серьезной и даже неприступной. В школе училась старательно и уже с седьмого класса твердо знала, что станет врачом. Душещипательным телесериалам она предпочитала книги, что было предметом особой гордости родителей. При этом затворницей Марьяну не считали. Она не сторонилась шумных компаний и на дискотеках порой отрывалась. Но без особого к этому интереса. А уж что касается “бухалова” или “травки”, которую тайно покуривали многие сверстники и сверстницы, этого
Хромова себе ни разу не позволила. Она и девственность свою сохранила в неприкосновенности, а насмешки подруг на этот счет отскакивали от нее, нисколько ее не раня.
На медаль по окончании школы она не потянула, хотя аттестат получила очень даже пристойный. Это стало неприятным сюрпризом, поскольку все вокруг заранее записали Хромову в медалистки. В результате Марьяна категорически отказалась ехать с родителями на отдых в Анталию, куда семья зачастила в последние годы. Никакие уговоры не помогли.
Марьяна засела за учебники, чтобы ненароком не провалить вступительные экзамены в медицинский. К тому же ее уже тошнило от турецких отелей с их непомерной жратвой и приставаниями горластых аниматоров.
Родители отправились в Турцию без Марьяны. Но оставлять дочь одну в городской квартире не рискнули. На семейном совете был вынесен окончательный вердикт. Марьяна на это время поедет в Краснокумск, к тете Тоне, где можно и к экзаменам подготовиться, и отдохнуть от ставропольской суеты и пылищи.
Хромов-папа на все лады расписал тихий, зеленый городок на реке
Куме, где, правда, был всего однажды и то сто лет назад. Подпевавшая ему мама взахлеб расхваливала тамошние помидоры величиной с детскую голову и прочие груши-яблоки, которые сами падают в руки, не выдерживая тяжкой спелости. Но главное, конечно, было то, что
Марьяна останется под присмотром тети Тони – женщины не только радушной, но и ответственной. А если Марьяне понадобится компания, то, пожалуйста, – у тети Тони есть дочка Александра, Сашка, почти тех же лет. Тем более с двоюродной сестрой давно пора познакомиться.
Они подружились сразу. Толстая, простодушная Сашка намертво приклеилась к ставропольской родственнице, смотрела на нее с немым обожанием и изо всех сил старалась развлечь.
Это Сашка вчера уговорила Марьяну пойти на единственную в городке дискотеку, куда съезжались девчонки и ребята даже из соседних сел.
Дискотека располагалась в бывшем Дворце культуры, носившем теперь гордое название Культурного центра, в котором мирно соседствовали кинотеатр, парикмахерская и крохотное кафе с ассортиментом привокзального ларька.
Марьяна долго не поддавалась на уговоры Сашки. Что там может быть интересного на провинциальной дискотеке? Но Сашка пристала как банный лист:
– Ну пойдем, Марьяша! Там здоровско, честное слово! Нормальная музыка. Как у вас в Ставрополе, вот увидишь! И потом, у нас там Алик!
– А это кто такой?
– Алик – это ваще!.. – убежденно сказала Сашка.
Это была высшая степень похвалы в устах Сашки, и Марьяна нехотя сдалась.
Больше она ничего не спрашивала про загадочного Алика, но вычислила его сразу, едва переступив порог дискотеки. Не заметить его было невозможно. Рослый, плечистый блондин с карими глазами и сережкой в ухе словно явился из самых сладких девичьих снов. К тому же Алик был ди-джеем. Это он решал, какой диск поставить на вертушку. Это он зажигал, выкрикивая в микрофон всякую смешную чепуху, и подпевал иногда на корявом английском. Его авторитет среди ребят был непререкаем. А девчонки так просто писали кипятком, когда Алик заводился по-настоящему.
