Сашка уже была готова так и сделать. Но тут внезапный шум автомобильных моторов нарушил тишину. На пустую площадь выехал пятнистый джип с тремя бородатыми седоками в камуфляжной форме, а за ним – потрепанный “Икарус” с зашторенными окнами.
Все это выглядело так дико, что Марьяна с неуверенной улыбкой спросила:
– Что это у вас тут? Кино снимают?
Оторопевший Алик не успел ничего сказать. Шерсть на загривке Найды вдруг встала дыбом, и собака бросилась буквально под колеса джипа, захлебываясь злобным лаем.
– Найда! – крикнул Алик.
Но было поздно. Бородач, сидевший рядом с водителем джипа, быстро нагнулся и, схватив лежавший в ногах автомат Калашникова, дал прицельную очередь по собаке. Несчастная Найда взвилась в воздух и распласталась на земле. Щербатый асфальт вокруг нее окрасился кровью.
Джип и автобус, не останавливаясь, продолжили движение.
Потрясенные Алик, Марьяна и Сашка проводили глазами уезжающие машины, а потом, не сговариваясь, бросились к Найде. Из-за угла выскочила Чебурашка.
– За что? – крикнула на бегу Марьяна.
Когти Найды судорожно скребли асфальт. В недоумевающих глазах собаки стояли совсем человеческие слезы.
– Реальный свинарник! Хоть бы подмели для понта! – проворчал
Тюменев, ступив в тесный милицейский “обезьянник”.
– Вот сам и подмети, – хмуро посоветовал Шульгин. – Или мамашу свою пригласи.
– Мать не трогай! – вспыхнул Тюменев.
Она работала уборщицей в управе, и Андрюха не любил, когда ему об этом напоминали.
– А ты не гоношись! – огрызнулся участковый, запер дверь
“обезьянника” и ушел в дежурку, где боролся с зевотой его молодой коллега Коля Чванов.
Тюменев сплюнул, выматерился сквозь зубы и сел в углу на пол, привалившись спиной к стенке. Деревенский пацан, задержанный вместе с Андрюхой, переминался с ноги на ногу.
– Кончай отсвечивать! – буркнул Тюменев. – Сядь! Все равно до утра не выпустят!
Никакой злости к этому деревенскому валенку он не испытывал. Ну подрались и подрались. Не на Кавказе же, чтобы кровную месть заводить. А что касается “обезьянника”, так он для Андрюхи был вроде второго дома. Частенько приходилось здесь ночевать, потому что
Тюменев был пацан вспыльчивый и, чуть что не по нем, сразу начинал махать кулаками. Страха он не знал. Мог ломануться в драку и с семерыми, не сдаваясь до последнего.
С ранних лет мать не могла его обуздать. Вот был бы рядом папаша… Но об этом и мечтать не приходилось. Мать понятия не имела, кто ей заделал ребенка, и долгое время пудрила Андрюхе мозги, что папка его
– капитан дальнего плавания, скитающийся где-то по морям-океанам.
Однако Андрюха еще в третьем классе допер, что мамаша пургу гонит, и про отца-моряка даже нигде не заикался.
Тогда же он понял, что защиты ему ждать неоткуда, и начал самостоятельно завоевывать место под солнцем. Будучи от рождения тщедушным шкетом, он поставил перед собой задачу стать сильнее всех.
И настырно шел к своей цели, качая мышцы с помощью всяких увесистых железяк, подобранных на чужих дворах.
Школу он бросил после седьмого класса, совершенно утонув в целом лебедином озере двоек. Подрабатывал грузчиком в магазине и ждал с нетерпением призыва в армию. Он спал и видел, как попадет в десантуру и после дембеля вернется в камуфляжной форме, с крылатым значком ВДВ на лихо заломленном берете. А пока его вполне устраивало то, что даже взрослые побаивались с ним связываться. Все, кроме, пожалуй, Шульгина.
Участковый, хоть и отслужил всего-навсего в стройбате, был мужиком поразительно крепким. Давно, еще при первом задержании, Андрюха попытался от него вырваться. Но Шульгин зажал его стальными тисками, и Тюменев понял, что с этим ментом шутки плохи.
Шульгину еще и тридцати не стукнуло, однако подчеркнутая неторопливость в движениях и суровое выражение лица делали его взрослее лет на десять. Он всегда ходил в милицейской форме, словно она приросла к нему, и имел обыкновение появляться в самый неподходящий момент. Пивка нельзя было спокойно попить на улице прямо из ствола. Тут же рядом возникал Шульгин и начинал проповедь.
И дискотеку, зараза, каждый вечер проверять повадился. Станет в дверях и смотрит презрительно, как молодежь отрывается. Ну а если уж драку пацаны замутят, намахаться вдоволь не успеют: Шульгин уже тут как тут. И, конечно, весь кайф испортит. Не только Андрюхе. Всем.
Однако участковый несмотря на тайное прозвище “мент позорный”, всегда выступал по делу, а главное – не имел сучьей привычки жаловаться родителям. И Тюменев его за это невольно уважал.
С личной жизнью у Андрюхи как-то не ладилось. Слава отстойного пацана и отморозка пугала местных девчонок. С ним и танцевать-то на дискотеке соглашались только из страха. Одна только Людка Швецова держалась с Тюменевым на равных, поскольку сама была та еще оторва.
Андрюхе она нравилась, но он никогда в жизни в этом бы не признался.
Всю эту любовь-морковь Тюменев считал недостойной настоящего пацана и поэтому лишь ревниво наблюдал за Швецовой издалека. Но уж если кто-то позволял себе в отношении Людки что-нибудь лишнее, как казалось Андрюхе, он заводился с пол-оборота. А ей, шалаве, это нравилось…
Задремав на полу “обезьянника”, Тюменев не беспокоился о матери. Она давно уже привыкла к тому, что сын не всегда ночует дома. А сегодня вечером мать, как все по выходным, уехала на огороды.
– Тюменев! Давай с вещами на выход!
Андрюха продрал глаза и увидел Шульгина, стоявшего возле раскрытой двери “обезьянника”. В окна ментовки ломился солнечный свет.
Деревенского пацана уже и след простыл.
– Протокол задержания будем оформлять? – сонно поинтересовался Тюменев.
– Шлепай отсюда! – сказал участковый. – Бумагу еще на тебя тратить!
– Ну тогда дай закурить.
– Щас!.. А кофе в койку не желаешь?
Тюменев не успел огрызнуться. Раздался оглушительный треск. По окнам ментовки словно ударил заряд града. Стекла со звоном посыпались на пол.
– Что за хрень? – опешил Шульгин.
И тут по окнам ударило снова. Со стен посыпалась штукатурка.
– Ложись! – не своим голосом заорал Шульгин. – На пол, мать твою!
Он повалил замешкавшегося Тюменева, и сам плашмя упал рядом.
– Это чего? – враз осипшим голосом спросил Андрюха.
– Автомат, – ответил Шульгин. – Лежи, не дергайся. Убьют на хрен!..
Они действовали четко по разработанному плану. Джип и автобус уверенно подъехали к местному отделению милиции и остановились.
В этот момент молоденький милиционер Коля Чванов вышел покурить на крылечко да так и застыл, изумленно открыв рот с прилипшей к губе сигаретой. Из обеих дверей “Икаруса” вдруг горохом посыпались смуглые мужики в камуфляже, державшие наперевес автоматы. Бородач с заднего сиденья джипа поднялся во весь рост, махнул рукой и что-то гортанно выкрикнул. Тотчас затрещали автоматы.
Первая же очередь срезала остолбеневшего Колю. Он умер еще до того, как его тело коснулось земли. Стрельба продолжалась по окнам. Огонь был таким плотным, что за считанные секунды погибли еще трое захваченных врасплох милиционеров – почти все, кто находился на дежурстве в это роковое утро.
Выстрелы стихли так же внезапно, как и начались. В наступившей тишине над сонным городком раздавался только грай воронья, взметнувшегося над крышами.
Бородач с заднего сиденья джипа вновь поднял руку, прислушиваясь.
Это жест остановил остальных, уже рванувшихся было в здание милиции.
И тут из разбитого окна прозвучал одиночный выстрел. Стрелявший целил в главаря и сумел попасть, хотя не совсем точно. Пуля по касательной задела поднятую руку, только легко ранив бородача. По зданию милиции снова хлестнули автоматные очереди…
Шульгин отпрянул от окна, сжимая в руке пистолет. Он понимал, что больше выстрелить ему не дадут. Да и сколько он мог продержаться с одним “макаровым” против целой своры автоматчиков?
Андрюха Тюменев, продолжавший лежать на полу, взглядом спросил у мента: что делать?
– Уходим! – крикнул ему участковый. – Ползи за мной!
Он высунул руку с пистолетом чуть повыше подоконника и трижды нажал на курок, стреляя просто так, в белый свет как в копеечку. С улицы немедленно последовал ответ. Словно целый рой разъяренных свинцовых пчел ворвался в разбитое окно.
Но Шульгин уже по-пластунски полз к двери. Тюменев поспешил за ним.
В коридоре, не имевшем окон, оба поднялись на ноги. Шульгин быстро проскользнул в сортир и начал лихорадочно рвать на себя решетку, закрывавшую крохотное оконце.
– Чего стал как заколдованный? – обернулся он к Андрюхе. – Подсоби!..
Вдвоем им удалось наконец вырвать решетку. Но оконце, выглядывающее во двор, было таким маленьким, что сквозь него, казалось, и ребенок не пролезет.
– Пошел! – крикнул участковый. – Пошел, Тюменев!
Андрюха ввинтился в узенький проем и, обдирая бока, вывалился головой вниз во двор. А вот Шульгину пришлось туго. Он застрял посередине – ни туда, ни сюда.
