И вот теперь, когда он возвратился из Баден-Бадена на два дня раньше срока, я как раз принимала у себя одну венгерскую чету; мы пили чай на террасе. Муж на родине был ветеринаром и здесь тоже работает по специальности. Он из очень хорошей семьи, широкообразованный молодой человек с безукоризненными манерами. Время от времени они с женой наносят визиты всем венгерским семьям в округе, но какое удовольствие они находят в обществе старой развалины вроде меня, право, не понимаю. Миши, заслышав венгерскую речь, сразу помрачнел. «Мы тут беседовали о наших общих знакомых…» — в растерянности попыталась я оправдаться. Миши кивнул головой, однако даже не счел нужным представиться. «Желаю приятного времяпрепровождения, мама», — сказал он и прошел в дом.
Это случилось позавчера. Вечером у меня не хватило духу спуститься к столу, и я попросила подать ужин в комнату. Я ждала, что Миши зайдет ко мне, но он не пришел. Что ж, он прав. И с тех пор я так и сижу в одиночестве, в своей комнате, наложив на себя добровольный арест, вполне мною заслуженный.
Кругом тишина, лишь мерно журчит фонтан. Я достала твои письма. Последнее письмо настолько взволнованное и сумбурное, что я предпочла перечитать прежние. Господи, как близки мы с тобою были! Какое удивительное родство чувств и мыслей, будто принадлежали они одному человеку, а не рождались в двух разных душах!.. Но разлука сделала свое дело. Так и бросаются в глаза какие-то новые, незнакомые мне выражения, провалы памяти, твои ошибочные утверждения. Вот читаю, например, что ты пишешь о смерти нашего дорогого отца. Неужели можно забыть, кто убил его? Я понимаю, что эта тема — не для письма, и все же ты смело могла бы признать, что наш отец достойно жил и столь же достойно умер. Ты всегда была Liebling, тебе грешно не помнить, как все было.
Эржи, нам нельзя терять друг друга. Я так боюсь за тебя! Воочию вижу, как ты в новых, неразношенных туфлях на опухших ногах ковыляешь по улицам Фюреда, среди толпы, с коробкой пирожных в руках, и лишена возможности сказать, что это не пристало тебе… Ты ли это? Подумать только: младшая дочь Скалла, моя родная сестра! Тот факт, что твоя подруга, эта дама приятная во всех отношениях, ни с того ни с сего убегает из санатория, свидетельствует о ее полнейшей бесхарактерности. А ты, вместо того чтобы удержать свою лучшую подругу от опрометчивого шага, еще и потворствуешь ей. Тут уж я просто слов не нахожу! Прежде я всегда была солидарна с каждым твоим поступком, но на сей раз отказываюсь тебя понять.
Я верю во Всевышнего, в предначертания судьбы, но боюсь, что по фюредским улочкам тебя вела вовсе не рука судьбы, а какой-то злой рок.
Быть может, мне напрасно рисуются всяческие страхи. Не слушай меня! Я всего лишь старая, разбитая параличом женщина, коротающая время в беседах с лебедями. Возможно, что и родной венгерский я уже успела позабыть.
Будапешт
Гиза, твоя прозорливость поистине поразительна. Ты, человек, которого тот злополучный осколок двадцать лет назад, в сущности, обрек на полное одиночество, лучше разобралась в Пауле, ни разу ее и в глаза не видя, чем я, встречавшаяся с нею изо дня в день. Как ты права! Тот концерт открыл мне глаза. Видно, я и по сей день осталась прежней доверчивой гусыней. Неделями торчала я в этом треклятом «Нарциссе», ожидая по полчаса, если не по часу, пока ее милость снизойдет до встречи со мной. Официант, добрейший человек, страдающий диабетом (кстати, мы с ним на короткой ноге, я его зову просто «Ферике», а он меня — «госпожа Эржике»), конечно, заметил, что я каждый раз вскидываю голову, как только открывается входная дверь. Он пытался развлечь меня журналами, но я все равно смотрела больше на дверь, чем в журнал. Тогда он стал чаще подходить к моему столику, чтобы занять меня разговором, но я, сколько ни старалась сосредоточиться, не могла оторвать глаз от двери, хоть и чувствовала себя как оплеванная.
Ее милость иной раз оправдывалась тем, что она-де лишена «чувства времени». Так это называется! Чувства порядочности, вот чего она действительно лишена. А если уж называть вещи своими именами, то эта двуличная особа врала напропалую.
Ты спросишь, как я до этого докопалась? Так слушай.
После концерта она пыталась сразить Виктора тем, что ее муж якобы музыкальный критик в Канаде. В первый момент даже я в это поверила. Но потом заработала память. Я вспомнила осаду, бомбоубежище, зубоврачебное кресло доктора Кауса, от которого он боялся оторвать свой зад. Должно быть, воображал, будто русские только из-за того и ведут бои, чтобы в качестве трофея утащить в Кремль его рухлядь!
Мало-помалу мне припомнились и еще некоторые любопытные обстоятельства. В бомбоубежище мы оказались практически безо всяких съестных припасов (правда, Паула иногда подсовывала нам кое-какие объедки, чтобы не выбрасывать на помойку). Мой дорогой муженек при всей своей непрактичности умудрился прихватить с собой из аптеки «У янычаров» несколько ампул противостолбнячной сыворотки да пятьсот таблеток ультрасептила, конечно, ни сном ни духом не ведая, что вскоре это лекарство станет на вес золота. И вот, когда цена на ультрасептил подскочила, лекарство у нас исчезло без следа, и стащить его мог кто угодно, но только не музыкальный критик! Дело в том, что бедняга Бела захватил лекарство не в фабричной расфасовке, а, как он выразился, «нетто», то есть таблетки были ссыпаны в большую аптекарскую склянку без всякой надписи. Найди мне такого музыкального критика, который смог бы учуять ультрасептил в закрытой склянке без надписи, и я паду перед ним ниц!
Но и это еще не все. Эта особа пыталась внушить мне, будто бы не она флиртовала с Виктором, а Виктор пытался ухаживать за нею. (Виктор, которого и динамитом не оторвать от меня!) Он якобы набросился на нее в такси и принялся так беззастенчиво ее тискать и щупать, что даже водитель все время оглядывался на них… Ну, что ты на это скажешь! Неотразимая красотка, при виде которой мужчины теряют голову! Мисс Аризона, восходящая сексбомба с расширением аорты, камнями в печени и вставной челюстью! От злости лопнуть можно!
Но ты не беспокойся за меня, моя родная Гиза, я умею владеть собой. Каждый божий день с пяти до семи я просиживаю с ней в «Нарциссе», улыбаюсь как ни в чем не бывало, восторгаюсь ее туалетами и рассуждаю о музыке. Еще не хватало, чтобы она подумала, будто я ревную!
Кстати сказать, это не меня подводит память, а тебя. Возможно, что на фотографии мы сняты в тот момент, когда встречали нашего бедного отца по возвращении из Солнока. Однако, судя по всему, ты забыла историю с доктором Санто! Доктора арестовали тогда и увезли из Леты за то, что после поражения красных он прятал у себя на чердаке нескольких раненых. И наш бедный папа отправился в Солнок, чтобы добиться освобождения своего давнего друга и партнера по шахматам. В Солноке командир карательного отряда обозвал папу «пособником красных» и на глазах у толпы зевак отхлестал его по щекам. После чего папа вернулся домой, спустился в подвал и там застрелился.
Это, по-твоему, прекрасная смерть?
Будапешт
Дорогая тетя Гиза!
Конгресс ядерных физиков, правда, уже закончился, но у меня еще уйма недоделанной работы. Поэтому пишу в телеграфном стиле. С мамой просто беда! Надо принимать какие-то меры! А вы — единственный человек, кого она слушает.
Когда я заметила, что она красит волосы, я смолчала. Однако позавчера выяснились совершенно невообразимые вещи. Вечером мы давали в ресторане «Геллерт» прощальный банкет для участников конгресса. За столом сидели: профессор Хауторн (Оксфорд), Альварес (Рио-де-Жанейро), Гальпин (из Киева), я в качестве переводчика с четырех языков, профессор Шомошкути с супругой и его адъюнкт, некий Сабо, утонченно воспитанный и наиболее европеизированный человек из всех участников конгресса.
Застольная тема — дежурная. Иностранцы хвалят то, что увидели в нашей системе, венгры поносят то, чего иностранцы не углядели. Пресловутый отдел кадров? У них тоже есть. Да, но не такой. Газеты врут? У них тоже врут. Да, но не так занудно. Жилищный кризис? И у них нехватка жилья. А коммунальные квартиры у них есть? Да, в Рио есть. Профессор Хауторн (из Оксфорда) не знал, что это такое, поскольку он живет в Крист-колледже.
Сабо: коммунальная квартира — это совместное проживание с соседкой, которая путем подкармливания и разных других ухищрений переманивает вашу кошку, так что та наведывается домой, к своим хозяевам, исключительно для того, чтобы гадить. (Общий смех.) Далее, ты лишаешься возможности привести на банкет собственную супругу, потому что соседка украдкой извлекла из шкафа единственный вечерний туалет вашей жены, прогулялась в нем в свет, залила его красным вином и потихоньку повесила на место. (Новый взрыв смеха.) Профессор Хауторн предлагает Сабо поменять их комнату на его четырехкомнатную квартиру при Крист-колледже, потому что сам он кошек терпеть не может и соседке радости не доставит. (Общий смех.) «Где находится ваша квартира?» — спрашиваю я. Сабо: в зеленой зоне. Улица Чатарка, дом семь, третий этаж, квартира два. Правда, есть преимущество: соседка стряпает великолепные ужины по весьма сходной цене. (Новый взрыв веселья, в котором я участия не принимаю.)
