— Ну вас всех! — Кирилл сбросил руку отца и рванулся вниз по лестнице.
Павел озадаченно огляделся. И дернуло же кричать, теперь пойдут чесать языками. Перешагивая через расставленные в проходе ящики, заготовки, Павел добрался до станочного участка.
— Кирилл был? — спросил он у Сопреева.
— Был. — Сопреев, не разгибаясь, взял отвертку. — Это, оказывается, он сломал станок.
— Как он? — Павел обеими руками схватил Сопреева и легко, как ребенка, развернул лицом к себе.
— Сам признался, — вступился Кирпотин. — Говорит, штуку какую-то хотел попробовать.
— Так-так, — перебил Павел. — Ну и что?
— А ничего. Я ему сказал, чтобы другую бригаду подыскивал, — произнес Сопреев.
— Как другую? — Павел в замешательстве даже отступил на шаг. — Кто тебе дал такое право?
— Тихо, Паша, тихо. — Лицо Сопреева побледнело. — Не испугались. Мы друг дружку, Паша, знаем лет двадцать. Нечего тут театр ломать. Определи его к Юрке Синькову, пусть подучится. А тут у нас вроде академия, а не школа.
— Да как же я ему в глаза посмотрю, ты себе представляешь? — растерянно сказал Павел.
— Все будет в порядке. Делай вид, что не отпускаешь его из бригады, — обычным своим тоном посоветовал Сопреев.
— Ну и пройдоха ты, Мишка. Ох и выжига! — Кирпотин ухмыльнулся. — Сколько тебя знаю, а все удивляюсь. Тебе бы в министерстве иностранных дел работать.
— Мне и тут ладно, — серьезно ответил Сопреев.
4
Греков размышлял о том, что значительную часть своего дня он тратит на всевозможные компромиссы, а само слово «компромисс» порой представлялось ему в виде здания, в которое можно войти или не войти. Чаще всего он входил. Так было спокойнее. Когда-то он бунтовал, сопротивлялся. И о нем возникло мнение как о принципиальном человеке: волевой, энергичный, умница. Но существует, вероятно, грань, достигнув которой, человек устает.
Вот и сегодня утром жена объявила, что надо достать тете Поле газовую плиту. Греков ненавидел тетю Полю. Еще в молодости, давно, ему пришлось уйти из общежития, чтобы освободить комнату для Пашки Алехина, поскольку тот женился. Подвернулась тетя Поля с ее деревянным домиком. Грекова она называла «Ганадий», носила кирзовые сапоги, торговала жареными подсолнечными семечками и материла соседей. Племянница ее, Шурочка, училась в медицинском институте. Вскоре эта Шурочка стала женой Грекова. А связав свою судьбу с Шурочкой, Греков связался и с тетей Полей. Молодожены получили квартиру от завода, но тетя Поля прикладывала все усилия, чтобы не оказаться в забвении. Греков построил забор, отремонтировал дом. Иногда он пытался бунтовать, но совместными усилиями Шурочки и тети Поли бунт подавлялся и в наказание сваливалась еще какая-нибудь просьба. Компромиссов тетя Поля не признавала. И если требовалась газовая плита, то только четырехконфорочная, с терморегулятором. «Вам же все останется. Дача. И цены ей не будет. Не для себя стараюсь», — твердила она. Эта фраза придавала новые силы Шурочке, и обе женщины брали Грекова в оборот.
— Сколько ей лет? — спросил Греков, разыскивая в записной книжке номер телефона приятеля, директора завода бытовой техники.
— Семьдесят пять, — ответила Шурочка.
— Бессмертная старуха! — Греков вздохнул, найдя нужный телефон.
Послать бы подальше назойливую родственницу. Но готов ли он выдержать дни, полные упреков, скандалов, многозначительных намеков, когда и на заводе хватает неприятностей? К тому же рано или поздно тетя Поля возьмет свое. Напрасная трата энергии.
Или взять предысторию последних рекламаций. Несложный при сборке прибор начал хромать от дефектов датчиков. Приходилось пожинать плоды компромисса с ростовским заводом. Не прояви он тогда мягкотелости, не подпишись под условием, что качество датчиков можно проверить только в сборке, все было бы иначе.
Начальника сборочного цеха Греков застал за обработкой нарядов. Вместе с ним трудились две нормировщицы.
— Солдатские щи хлебаешь, генерал? Молодец! — насмешливо похвалил Греков. — И без всякого материального вознаграждения, как я понимаю.
Стародуб задержал палец на кругляшке счетов, чтобы не сбиться, записал цифру на бумаге и поднялся.
— Так ведь не успевают люди. Сорок наименований подбить надо. Не генерал я, а лейтенантик. Вот вы, верно, генерал. — Чуть склонив набок голову, Стародуб настороженно разглядывал Грекова. Неспроста же тот пришел.
— Есть работа, Кузьмич, — проговорил Греков.
— Без дела вроде и не сидим, — осторожно ответил Стародуб.
Нормировщицы оставили ручки арифмометров: очень уж интересно было послушать разговор начальников.
— Надо, Ваня, потрудиться, — озабоченно сказал Греков. Со стороны глядеть, он будто кот, легонько пробующий лапой мышь: и знает, что та не убежит, да приноравливается, как половчей сцапать.
— Так ведь я не отказываюсь. — И Стародуб, словно мышь, притворившаяся мертвой. Понимает, что положение ее безнадежно, но надеется, что авось удастся выкрутиться. Спектакль, да и только. И хоть конец известен, да смотреть любопытно.
— Датчики надо подогнать! — В тоне Грекова обозначились резкие нотки.
— Людей нет, — равнодушно ответил Стародуб.
Греков обвел взглядом помещение. Нормировщицы разом склонились над бумагами, завертели ручки арифмометров.
— План сорвать хочешь, Кузьмич? — с легкой угрозой произнес Греков.
Стародуб прислушался — нет, рано еще отступать, можно поволынить, вдруг что-нибудь нужное для цеха и выторгуешь.
— Людей нет, Геннадий Захарович, — захныкал он. — Самому, что ли, к верстаку становиться?
— Что у тебя Юрий Синьков делает?
— Он магнитную станцию налаживает. В конце недели облет.
— А чем Алехин занимается? — не отступал Греков.
— У него станок сломали. К нему сейчас не подходи.
Греков перебрал еще несколько бригад, внимательно прислушиваясь к ответам начальника цеха. Можно уловить, когда Стародуб говорит правду, а когда ловчит, чтобы не брать лишних забот на цех.
— Ну а если сверхурочно?
Вот и начался второй акт спектакля. Конечно, Греков мог бы сразу предложить сверхурочную оплату, но так дело не делается. Не первый год Греков на заводе.
— Кому предложить сверхурочные? Кто деньги у тебя любит?
— А кто их не любит? — Стародуб наморщил лоб, как бы соображая, кому дать заказ. На самом деле с приходом Грекова он уже все решил и прикинул. — Надо, чтобы люди не обиделись.
— У Синькова в бригаде восемьдесят рублей недобрали, — подсказала нормировщица.
— Не ваше дело! — осадил Стародуб. — Сидите и считайте. — Он и сам подумывал, что сверхурочную работу надо предложить Синькову. Уж очень невыгодный заказ достался бригаде в прошлом месяце. Станция новая, несерийная. Заранее было известно, что подведет. — Ладно, поговорим в цехе. А то пойдут обиды, сплетни. Хотите, я один поговорю, хотите — вместе.
Греков взглянул на часы. Арбитраж в четыре, времени еще предостаточно. Стародуб подобрал со стола какие-то бумажки, детали, распихал их по карманам, чтобы не с пустыми руками идти в цех. Забот-то всяких много.
Часто семеня, он обегал Грекова то слева, то справа. В зависимости от того, у какой стены были свалены грудой заготовки, чтобы заслонить их от взгляда главного инженера. Мелочь, конечно, да неизвестно, за что тебя будут песочить на очередном совещании. Все надо предусмотреть.
У автомата с газировкой собралось несколько человек. Из рук в руки передавали металлическую кружку на длинной собачьей цепи.
Кирилл стоял в середине очереди, но его высокая фигура была приметна издали, даже в жидком свете сквозного коридора.
— Не тебя ли я встретил на ипподроме? — Греков похлопал его по плечу.
Кирилл с ответом не торопился. Он смотрел на светящееся окошечко с надписью «бесплатно».
— С ним разговаривают, а он… — вступился Стародуб.
— Ну.
— Что ну?! — Стародуб даже подпрыгнул от возмущения. — Баранки гну!
— Погоди ты, Иван Кузьмич, — раздосадовано осадил Греков. По-видимому, не стоило спрашивать парня об ипподроме. При всех. И отойти как-то неловко. — Значит, показалось мне.
— Значит, показалось, — в тон произнес Кирилл и придвинулся к автомату. Подошла очередь.
— И кончай прохлаждаться-то… Отец небось и в глаза тебя сегодня не видел. То курит, то пьет, — загомонил Стародуб.
Кирилл, не отстраняя кружки ото рта, махнул рукой. Жест был дерзкий, нахальный.
— Совесть имей, сопля. Начальник цеха ведь, — вступился стоящий позади рабочий.
Греков резко повернулся и отошел. Стародуб расстроенно погрозил пальцем, вздохнул и заторопился вдогонку.
— Извинись, Алехин, — все не успокаивались за спиной Кирилла.
