Вот что было написано в сопроводительном тексте: «All space invaders I found in Vienna (Austria). Vienna was invaded by Invader in 2006 (52 invasions | score 1060 points) and in 2008 Invader visited Vienna again (wave 2) WAVE 2 in September 2008 with an Invaded Passage at Museums Quartier (one of the rare “public commissions” that Inavder made on invitation) and 3 more space invaders in the neighborhood of MQ. 46 photos | 34 views Space Invaders Wien».
Осмотрев другие фотографии серии, я уяснил: да, группа «Спейс инвэйдерс» занималась тем, что путешествовала по свету, находя уместным кое-где помечать свое присутствие выкладыванием довольно простых знаков из кафельных квадратов разного цвета (обычно из двух-трех цветов, максимум – четырех). Получались стрелки, кубики, ромбики, что-то еще. Судя по описанию, обычно они делали это тайком, но в Вену их даже зазвали официально. Так что все встало на места: эта метка была размещена в сентябре 2008 года, когда их пригласили украсить Музейный квартал, а заодно они зафиксировались и в трех прилегающих точках – уже без приглашения, на свой вкус. Так что в прошлом мае я эту метку видеть действительно не мог, все сходилось. В том числе и то, что этот угол действительно имел какую-то привлекательность для определенных лиц. А почему – неважно, уж не Августин тому причиной.
В этом месте текста следует понять, что он – абсолютный non-fiction. Ладно, намеренно, в художественных целях привязать текст к углу с Августином еще можно (это не так, но предположение допустимо). Но чтобы заранее беллетристически предположить, что эта кафельная штука есть результат действия арт-группы? Ровно на этом месте? Какой fiction в состоянии такое сочинить, тем более что не было никаких оснований это сочинять – никакой выгоды для сюжета, поскольку неведомо, что это за люди. Если бы о ней вообще была речь, так я бы сразу ее упомянул, потому что как же их было бы не упомянуть сразу? Нет, все в свой черед, вот только теперь.
Конечно, non-fiction – с точностью до фигуры первого лица, излагающего эти события. Но это объективно неизбежно: автор же должен превратить себя на время изложения во что-то постоянное. Окислиться и затвердеть, иначе как писать? Но и тут все честно: простуда реальна, первое лицо действительно никак не может выйти из дома, хотя за окнами пансиона светит солнце, все прекрасно, а теперь еще и выяснилось, что его появление тут было как минимум не неправильным.
46 объектов от «Спейс инвэйдерс» в Вене, между тем. А я видел только этот. Видимо, не обращал внимания – граффити тут на всех углах. Но вчера точно не попадались, тут бы я уже уловил сходство с соседним объектом, но я-то ходил не в сторону Музейного квартала, куда – как в месте сосредоточения современного искусства в городе Вена – их и приглашали. Туда я, безусловно, дойду, так что еще увижу. Но дело в другом. Ведь я фактически занимался тем же захватом пространства – видимо, Вена предназначена для подобных акций. И от нее не убудет, и остальным приятно. Это же пустой – в некоторых зонах – город, и в нем можно это делать, заодно приходя в себя после всех вариантов, когда ты был не собой, когда приходилось им не быть. Это, конечно, уже скучно, потому что общее рассуждение, но мы же тут действовали аналогично: имея в виду место и время. Совпали в захвате одного и того же угла. Но конфликт интересов не ощущался, напротив – ценность места только усиливалась.
Ну, эти инвэйдеры обладали внятной художественной волей, и в данном месте эта воля была равна моей. Мы делали то, что делаем на каких-то не очень ясных основаниях, но, раз уж совпали, эта деятельность точно имела смысл. Не так чтобы я сомневался в смысле своих действий, но подтверждение было приятно.
Итак, окончательно ясно, что я оказался в правильном месте в правильное время и, мало того, в правильном состоянии себя, причисляя к состоянию и простуду. Иначе бы – никакого резонанса. Но раз уж все так сошлось, то зачем куда-то идти? Я уже тут, где хотел быть, а остальное не более чем детали. Я все еще пил второй уже кофе, хотя и понимал, что следовало бы все же выйти на улицу и заняться именно деталями, поскольку единство места, времени и себя надо быстро использовать, сейчас все будет происходить своим чередом и не потребует почти никаких усилий: происходящее, в том числе и пришедшее в голову, будет чистой правдой.
Субстанция, как отнестись к ней, чтобы ее уточнить? Тут насморк усилился, сильнее поплыла голова, что окончательно вернуло к предыдущему вечеру и холодному бордюру возле Ринга. Да, из приведенной по этому поводу схемы стало понятно, отчего так любишь родные края. Похоже, эта субстанция любит места, в которых она принялась, была вынуждена по факту материализоваться и твердеть. В такой привязанности к местам, их окрестностям и обстоятельствам времени раннего детства, то есть – начальной материализации, есть что-то не так чтобы болезненное, но – беззащитное. Впрочем, скорее наоборот – в то время она еще была отчасти студенистой, почти пятьдесят на пятьдесят, и эти невидимые пятьдесят и добавляли радости невзрачным, по сути, окрестностям. Не таким уж и невзрачным, но небольшим. Может быть, субстанция еще думала, что это все временно и не поздно вернуться обратно. А потом вот и любишь те места, в которых был кем-то еще, существуя в еще каком-то виде. Тогда и там что-то еще существовало в качестве тебя. В качестве тебя фигурировало еще что-то. Иначе не сходится.
Но почему мне так близка Вена, в которой я не родился, которую в детстве не знал и тем более не учился здесь неподалеку в Öffentliche Volksschule (1070 Wien, Neustiftgasse 98 – 102 (Tel: 01 / 526 19 77; Fax: 01 / 526 19 78-110; E-Mail: [email protected] Tel. Lehrerzimmer: 01 / 526 19 77-112, 526 19 77-112, http://www.schulen.wien.at/schulen/907011/ )? Там бы у меня непременно возникли проблемы вхождения в среду и жизнь, так что в мои нынешние годы я бы эту память даже проклинал, а не находился в отношении к ней – отсутствующей для меня – в размягченном и благостном состоянии.
Очень просто: здесь многие улицы, дома и – особенно – интерьеры помещений были такими же, как в Риге 1960-х. Это конкретно – когда-то Рига по строительной, интерьерной части, да и в обустройстве жизни многое списывала именно с Вены: тот же свой небольшой Ринг, кофейни – как венские кофейни. Только в Вене все это осталось, а в Риге интерьеры перестроила советская власть. Тут ничего особо не меняют. Ладно хоть улицы в Риге остались более-менее теми же, что и составило некоторую, даже и не очень слабую, связь. Но интерьеры пропали. Да, теперь как-то восстанавливаются, но уже поздно, чтобы вернулись исходные отношения.
Так что логично: субстанция – не без очевидного все же мазохизма – любит места, в которых она впервые оказалась материей и стала делаться окислом. Она не могла достаточно вспомнить себя в Риге, потому что не было там уже этих черных деревянных стен кнайп-локалов-бэйзлов, или залов кинотеатров с боковыми проходами на балкон по лестнице от сцены, или бидермайеровых плафонов на потолках тех же кинотеатров. Так, конференц-зал Parkhotel’я «Schönbrunn» совершенно совпадал по планировке с кинотеатром «Komjaunietis», то есть «Комсомолец», вместо которого уже лет двадцать казино и все внутри иначе. Впрочем, плафон на потолке конференц-зала вполне соответствовал плафону кинотеатра «Рига», который сохранился и был даже побольше.
Словом, эти интерьеры уже редко где в Риге существовали, но когда-то они принимали участие в судьбе субстанции. Которая и принялась в Вене вспоминать себя в неосознанном варианте. Не в окончательно затвердевшем, а в таком, когда эти новые обстоятельства вызывали ощущения приятной новизны. Ну вот это что? А это осень, листья падают, туман, пахнет поздними цветами. На первый и даже пятый раз – художественное впечатление. Сладко балансируя между собой и окислом себя, еще не полностью воплотившийся, сохраняя иллюзии. А воплощенная субстанция забудет все нечеткое, если с этим не делать что-нибудь специально – вот как я теперь это делаю. Очень возможно, что она с удовольствием вспомнила бы себя не только на 50 %, а и побольше, мои интересы в этом городе соответствовали таким намерениям. Мало того, цель моего нахождения тут состояла именно в том, чтобы обслуживать ее желание вспомнить все, что захочет. Разумеется, сам факт того, что этот вопрос возник, говорил о серьезном продвижении в этой области, спасибо Вене, «центру европейского ценностного вакуума», как уже было процитировано выше из Германа Броха.
И еще вот что: тут не пахло. Для меня не пахло – я, значит, находился на территории собственного запаха. Сейчас я тут был ровно субстанцией – спасибо насморку, слизь для субстанции лучшая опора, – тем самым и попав в свою дырочку, место, в которое и следовало немедленно поместить снова обнаруженную во мне субстанцию.
Колесики шестеренок совпали и фактически слиплись, зубцы перестали быть ощутимыми, теряешь свои внешние формы – а как не потерять, когда они уже влипли в окружение, открывая дорогу к дальнейшей – не сказать, что непременно осмысленной, но какой-то иной – деятельности. Субстанция неторопливо и как-то, что ли, с осознанием того, что делает это по праву, овладевала тушкой, с которой была связана. Да, разумеется, пропал какой-то постоянный грохот с хрюканьем, тут разве что тихо пощелкивает. «Пссст» – как написано на стенке в проходном дворе, где кафе «Кандинский».
