Теперь следовало бы узнать промежуточные участки этой линейки: участки пока еще не уточненных вариантов субстанции – от пустоты до мяса; от абстрактной (но ощущаемой) точки до насквозь антропоморфной модели. В какой-то мере это уже могло быть расписано технически, но все-таки требовало вдохновения. Количество деталей здесь слишком велико, понять их связи можно лишь в правильном состоянии сознания.
Все это здесь сообщено затем, чтобы сообщить уровень и особенности субъекта, пишущего данный текст. Он постоянно чем-то недозаполнен, как та же река Вена. Это все – о рамке, в которой история происходит и записывается (или наоборот – записывается, отчего и происходит). Драматургия данного этнографического исследования возникнет от взаимодействия разноуровневых сущностей вдоль всего этого полного диапазона. В том числе – от взаимодействия разных форм меня с объектами окружающей действительности, которой тут является Вена с совокупностью ее связей и смысловых единиц. Именно так, от отсутствия – до мерзнущей жопы здесь и теперь. Все это записано ночью того же дня, перед тем как заснуть.
Страсти и Захватчики пространства
Наутро я был уже в сильном насморке и, похоже, с температурой – очень уж мутной оказалась голова. Конечно, это подчеркивало истинность вечернего переживания возле оперы. В подобном общефизиологическом состоянии страсти и мысли начинают прикрепляться к любым окрестным местам безо всякой дополнительной умственной привязки: если где-то переболеешь, то это место уже и физически сделается родным. Так что теперь были будто последствия прививки, произошедшей накануне на холодном бордюре, а она уже навсегда легитимировала мою связь как минимум с Нойштифтгассе. К слову, почему все-таки «гассе» – она длинная и достаточно широкая, почему лишь «переулок», а не «штрассе»? И Бурггассе рядом, параллельно, такая же – какие же это переулки? Возможно, такой имперский обычай: это у нас все гассе, а вот штрассе у нас – это уже о-го-го что. Поэтому штрассе и мало. Может, они тут небесные дороги или, как называют в России, вылетные магистрали, что ли. Вот Мариахильф – нет вопросов: магистраль.
Впрочем, личная привязанность возникла не ко всей Нойштифтгассе, а к небольшому участку от Музейного переулка (где пансион) до Аугустинплац. Причем страсть совершенно не искала подробностей – я не смог бы перечислить, что там попадалось по дороге и в каком порядке. Ну да, «Синг-синг», «Алтес унд нойес», щель в сторону площади перед Ульрих-кирхе, пиццерия – вот и Аугустинплац. По другой стороне какая-то церковь, магазин африканской художественной экзотики, точнее – галерея, но не вспомнить, в каком порядке. Привязанность подробностей не хотела. Факт покупки в аэропорту книжки, в которой упоминалось это место, тоже не имел значения – в книжке много мест упомянуто, да и склонность к этому месту возникла уже давно, с первого раза, то есть с 2007-го, когда, проходя как-то мимо, точнее – выходя из Музейного квартала, я слегка (было мало времени) углубился в 7-й округ и ощутил, что настоящая-то Вена, то есть – для меня, она примерно там.
И вот эта страсть достигла теперь такой степени, что ее реальный объект находится внизу за углом, а я пью кофе в пансионе и никуда не спешу. День к тому же был совсем солнечным, хотя и с сильным холодным ветром – с Альп, что ли? – он задувал в щель балконной двери.
Не требовалось вообще ничего: глубокое погружение в спокойное удовлетворение происходило безо всяких медитаций и специальных указаний сознанию. Само по себе, без малейших усилий. Конечно же, без всяких веществ, разве что кофе. Страсть как-то успокаивается в самой себе, когда находишься здесь, в пределах ее наличия, то есть – физического присутствия. И это несомненная, удовлетворяемая уже одним нахождением в ее границах страсть, потому что ведь тут солнечное утро, дающее множество равно чудесных возможностей. Можно пойти наконец-то на Нашмаркт, точнее – на его блошиный рынок, потому что как раз в субботу он и работает, а раньше суббота в Вене мне не выпадала. Можно поехать глядеть на газометры возле Зиммеринга. Там же заодно можно выяснить, что такое Leberstrasse («штрассе», однако) с квартирой за 32.990, где кладбище с могилой-фэйком Моцарта неподалеку. Можно съездить во Флорисдорф, где в мае 2008-го на дверях туалета на рынке была прикреплена страдальческая надпись о том, что некто там потерял кошелек, – висит ли еще? Не говоря даже о возможности просто выяснить – с какого уже раза, – что, собственно, такое этот Народный парк на Ринге в сторону Митте. Ни разу туда не заходил. Можно и даже следует доехать до Hütteldorf’а по U4 и посмотреть, как там течет и насколько полноводна в марте река Вена.
Еще есть противовоздушные башни, то есть башни ПВО. Возле Мариахильф-то ее видел, наверное, всякий – она как удвоенный Микки-Маус: там по углам крыши круглые площадки для зениток, снизу выглядят как уши, четыре штуки, а форма точно как у Микки-Мауса. В этой башне Музей моря, аквариум какой-то: не понять – вертикальный он, что ли? Башня высокая. А в парке Аренберг, говорят, их сразу две рядом. Можно поехать в сторону Оттакринга, выйти на станции Schweglerstrasse и погулять между садовых участков; на воротах их общей изгороди висит красивая староавстрийская надпись о том, что зимой там снег не убирают, отчего въезжать внутрь – только на свой страх и риск. Оттакринг – это вообще приятно. Там, за этими участками, еще здание какой-то окраинной имперской казармы, а дальше улицы ведут уже в простор с видом на горы. Возле них должны быть различные Heurige, места локального производства и распития вина, в том числе в варианте г’шпритц, то есть G’spritz, то есть вина, разбавленного газированной водой. Нет, это было за пределами возможного, все-таки я и в самом деле заболел. Хорошо хоть не беру с собой градусник, а то что бы я делал, обнаружив на нем температуру, явно не рекомендующую выходить из дома.
Если там идти не в горы, а в другую сторону, то есть – обратно в центр, то возле Гюртеля, уже по эту сторону, в окрестностях станции метро «Йозеф Адлер» должен быть художественный объект в виде надписи «Don’t try to be an apple if you are a banana», несколько испорченный нижеследующей моралью, которая добавляла, что тогда – даже если будешь стараться – сможешь стать лишь второсортным яблоком. Это целая стена, на которой фраза выпукло нанесена. Она тут неподалеку, в Йозефштадте, а раз я все еще за компьютером, то могу даже дать точные координаты объекта. Вот они: 48° 12’ 36.68’’ N 16° 20’ 24.51’’ E.
Словом, этот мир был равно прекрасен в своих возможностях – честное слово, как первый день на том свете, пусть даже и второй, но ведь там и второй, и третий – как первый. В моем случае тут второй день точно как первый, потому что всегда главное – проснуться на новом месте с утра. А ведь еще оставался неисследованным район вокруг дома Витгенштейна, пусть даже это и предполагало движение в сторону не любимого мною Бельведера, пусть даже и в другую сторону от Южного вокзала.
Но выходить совсем не хотелось. Можно было бы списать на простуду, но не прилетать же в Вену, чтобы лежать и болеть, тем более что и лечиться нечем, и не искать же в субботу врача, чтобы выписал рецепты. Но все равно, как-то тянуло именно к этой точке, в которой оказался, – ну и все хорошо. Отчего-то именно Нойштифтгассе была в этом состоянии блаженства главной чувственной опорой. Любопытно, к слову, только ли для меня она такая? Или этот угол на Аугустинплац интересует кого-то еще? Не считая, понятно, небольшой локальной общины района, иногда собирающейся возле памятника на какие-то свои бециркские мероприятия. У них и сайт свой есть.
Да, вот если просто набрать в искалке название Neustiftgasse, выставив раздел «Картинки», то что будет?
А тут же был обнаружен именно тот самый угол, описанный в начале этой истории. Ссылка вела на чей-то фликровский альбом, и вот что там фотографировали: не улицу, не памятник, а тот самый бело-сине-голубой кафель на углу дома оптового торговца кожами Бадла, возле которого стоял фонтанный памятник Августину, уже практически блаженному.
Потому что, как следовало из подписи, этот орнамент был не просто случайный орнамент: здесь побывала некая группа «Space Invaders». Фото было сделано человеком, который искал и фиксировал места их появления – места, уже понятно, отмечались орнаментами из цветных кафельных плиток, выложенных на городских строениях. Судя по тому, что считались какие-то очки, это была еще и игра: надо было обнаружить как можно больше мест, отмаркированных инвайдерами. А уж какой там приз – не разбирался.
Итак, на фотографии был тот самый, описанный в этом тексте угол: серый дом, его угол – скошенный. С окном, над которым на выехавшем из стены постаментике есть статуэтка бронзового всадника на маленьком бронзовом конике (да, они в конкретной клетке, чтобы не стырили, птичьего размера); расштробленная стена дома и – между окном и всадником в срезанном угловом торце – некоторое количество белых, синих и голубых кафельных квадратов, в сумме не изображавших ничего вменяемого и осмысленного. То есть какая-то логика в их расположении определенно была, но – пока неясная. Главное, что кто-то реально (притом дважды – автор объекта и фотограф) так же привязался ровно к этому углу. И значит, это не моя локальная мания, а угол и в самом деле обладал смутной притягательностью.
