Это — первые плохие новости, которые они получают из дома. Ашок практически не помнит бабушку, он только раз видел ее на свадьбе, но Ашима безутешна. Она сидит в кресле, крепко обняв Гоголя, а листья за окном желтеют и осыпаются с деревьев, дни становятся все короче, темнее, холоднее. Ашима без конца вспоминает свое последнее свидание с бабушкой, ее дида, перед самым отъездом в Бостон. Когда Ашима пришла к ней, бабушка впервые за много лет вышла на кухню и приготовила ей легкое жаркое из козлятины с картошкой. Она угощала Ашиму сладостями из своих рук. Если родители и другие родственники без конца призывали Ашиму по прибытии в Бостон не есть говядины, не носить юбок, не делать стрижки, не забывать семью, бабушка ничего подобного не опасалась, она была единственной, кто твердо верил в то, что Ашима никогда не изменится. Перед тем как уйти, Ашима постояла с опущенной головой перед портретом покойного дедушки, чтоб испросить у него благословения на поездку, а затем, склонившись перед бабушкой, дотронулась головой до ее ног.
— Я иду, дида, — произнесла она обычную у бенгальцев формулу прощания.
— Давай уже отправляйся, — оглушительно прокричала в ответ бабушка своим трубным голосом, помогая ей подняться. Она прижала дрожащие пальцы к щекам внучки, стирая бегущие по ним слезы. — Сделай то, чего не смогла сделать я. Все, что ни делается, делается к лучшему, помни это. А теперь иди.
По мере того как ребенок Ашимы и Ашока подрастает, расширяется круг их бенгальских знакомых. Через чету Нанди, которая сейчас тоже ждет прибавления, Ашок и Ашима знакомятся с семейством Митрас, а через Митрасов — с Банерджи. Ашиму частенько останавливают на улице, когда она спешит по делам, толкая перед собой коляску с маленьким Гоголем, — молодые бенгальские холостяки, смущаясь, спрашивают, откуда она родом. Затем, подобно Ашоку, они летят домой, в Калькутту, и возвращаются уже женатыми людьми. Все эти люди из Калькутты, и этого достаточно, чтобы считаться друзьями. Мужья работают — преподавателями, врачами, инженерами, научными сотрудниками. Жены, растерянные, испуганные и страдающие ностальгией по оставленной родине, бегут за советами, утешениями и рецептами к Ашиме, и она рассказывает им, какую рыбу продают в Чайна-тауне и как можно приготовить халву из пшеничных хлопьев со сливками. Воскресными вечерами бенгальские пары ходят друг к другу в гости. Они пьют чай со сгущенным молоком и закусывают фрикадельками из креветок, обжаренными в кипящем масле. Они садятся в круг на полу, скрестив ноги, и хором поют песни на слова Назрула и Тагора, передавая друг другу книгу в потертом переплете из желтой ткани, а Дилип Нанди аккомпанирует им на фисгармонии. Они до хрипоты спорят о достоинствах фильмов Ритвика Гхатака и Сатьяджита Рея[4]. Об отношении конгресса к Программе управления производством и снабжением. О том, где лучше жить — в Южной или Северной Калькутте. Часами они спорят об американской политике, хотя никто из них пока не имеет права участвовать в здешних выборах.
К февралю, когда Гоголю исполняется шесть месяцев, у Ашимы и Ашока уже столько знакомых из числа соотечественников, что можно устроить настоящую вечеринку. Поводом служит аннапразан Гоголя, его рисовая церемония. В бенгальских семьях нет ни крещения, ни какого-либо еще религиозного обряда наречения имени. Первая официальная церемония в жизни ребенка связана с началом приема твердой пищи. Дилип Нанди согласился играть роль брата Ашимы — ему предстоит держать ребенка и в первый раз накормить его рисом, священным для бенгальцев символом жизни. Гоголя одевают как маленького жениха — в бледно-желтые штаны и длинную рубашку-пенджаби, присланные бабушкой из Калькутты. Костюм благоухает семенами тмина из той же посылки. Ашима вырезала из картона специальный головной убор и оклеила его серебряной фольгой — его надевают Гоголю на голову и завязывают под подбородком ленточками. На шею вешают тонкую золотую цепочку. После долгой борьбы родители побеждают и украшают маленький лобик изображением шести миниатюрных лун, выполненным сандаловой пастой. Глаза подводят краской для век. Гоголь возмущенно машет руками и вырывается из рук своего досточтимого дядюшки, который сидит на полу в окружении гостей, разместившихся вокруг него полукругом. Еда тоже стоит на полу в десяти сосудах. Ашима жалеет только, что блюдо, на котором лежит рис, сделано из меламина, а не из серебра, бронзы или хотя бы нержавеющей стали. На небольшой тарелке в самом центре красуется пайеш — рисовый пудинг, который Ашима в дальнейшем будет готовить Гоголю на все дни рождения и подавать на тонком кусочке сладкого кекса.
Гоголя фотографируют на руках гостей — каждый хочет подержать малыша. Он хмурится и вертит головой, стараясь отыскать глазами лицо матери в толпе незнакомцев. Ашима же очень занята — пора подавать еду. Для рисовой церемонии она в первый раз надела свой свадебный подарок — серебристое сари с чудесной вышивкой, рукава ее блузки доходят ей лишь до локтя. Ашок одет в длинную полупрозрачную рубаху-пенджаби и широкие шаровары. Ашима расставляет на расстеленной на полу скатерти бумажные тарелки — приходится использовать по три зараз, чтобы они могли выдержать вес биръяни, карпа под йогуртовым соусом, дала, овощных закусок шести видов. Ашима потратила почти целую неделю, запасая продукты и готовясь к предстоящему празднику. Места мало, и гости вынуждены есть стоя или, в крайнем случае, сидя, поджав ноги, на полу. Гангули пригласили Алана и Джуди, а те пришли одетые как обычно — в джинсах, толстых свитерах, поскольку на улице холодно, в шерстяных носках и сандалиях. Джуди с удивлением оглядывает блюда, расставленные на полу, выбирает что-то маленькое и круглое, кусает. Это оказывается тефтелька из креветок.
— Странно, я думала, что все индийцы — вегетарианцы, — с удивлением шепчет она мужу.
Начинается рисовая церемония. Это, конечно, условность, никто не ожидает, что Гоголь сразу же начнет с аппетитом уплетать рис и дал, но этот праздник — первый в бесконечном ряду празднеств, на которых он будет присутствовать, — служит торжественным началом его новой жизни. В соответствии с обычаем несколько женщин начинают подвывать. По кругу передают раковину, каждый пытается дунуть в нее, но вот звуков извлечь никому не удается. К голове Гоголя подносят траву и тонкую зажженную свечу. Ребенок завороженно смотрит на пламя свечи и, кажется, впадает в транс, открывая ротик при приближении ложки. Три раза он проглатывает кусочек пайеша. На глаза Ашимы наворачиваются слезы — от гордости за сына. Как жаль, что это не ее брат держит его сейчас на коленях, что рядом с ней нет ее родителей! Жаль, что некому благословить ее сына, положить руки на его лобик. И вот наконец настает время самой последней, основной части церемонии — предсказания жизненного пути. Перед Гоголем ставят большое блюдо, на котором лежит горсть земли, шариковая ручка и долларовая банкнота. В зависимости от того, что он выберет, ему суждено стать землевладельцем, ученым или бизнесменом. Большинство детей сразу хватают какой-нибудь из предметов, а порой и все сразу, но Гоголь не берет ничего. Он отворачивается от блюда, трет руками глаза и прячет лицо на плече у своего названого дяди.
— Скорее вложите деньги ему в руку, — говорит кто-то из гостей. — Американский мальчик должен быть богачом.
— Нет, — горячится отец Гоголя. — Давай, малыш, бери ручку!
Гоголь подозрительно рассматривает блюдо, переводит глаза на гостей — перед ним раскачиваются полтора десятка черноволосых голов. Воротник рубашки-пенджаби начинает натирать ему шею.
— Ну, давай же, Гоголь, возьми что-нибудь, — говорит Дилип Нанди, поднося тарелку к самому носу ребенка. Тот хмурится еще сильнее, его нижняя губка начинает дрожать. Он еще раз беспомощно оглядывается по сторонам и наконец разражается обиженным ревом.
И вот опять наступает август. Гоголю исполнился год, он уже может ходить, хватаясь руками за предметы, вовсю повторяет слова на двух языках. Мать он называет «ма», а отца «баба». Если кто-нибудь в комнате произносит его имя, он поворачивает голову и улыбается. Он спит по ночам, а также между часом и тремя часами дня. У него выросло семь зубов. Он постоянно подбирает с пола бумажки, пылинки и соринки и сует их в рот. Ашок и Ашима планируют свою первую поездку в Калькутту в декабре, во время каникул Ашока. И предстоящая поездка напоминает им об одной важной, но нерешенной проблеме — выборе официального имени для малыша. Они должны срочно придумать имя, чтобы вписать его в американский паспорт. За помощью они обращаются к бенгальским друзьям. Друзья предлагают десятки разных имен, но ни одно из них не нравится родителям Гоголя. К этому времени они уже поняли, что рассчитывать на письмо бабушки не имеет смысла. Не приходится им также рассчитывать и на саму бабушку, поскольку она не может вспомнить даже Ашиму. Но время еще есть — до поездки остается четыре месяца. Ашима жалеет, что они не могут поехать раньше, чтобы успеть на праздник Дурга-пуджа, но у Ашока есть только три недели в декабре — пройдут годы, прежде чем он сможет взять годичный творческий отпуск.
