Ознакомительная версия.
– С неба! – Пирамида протянул Лидии медвежонка. – Этот зверь прилетел к вам, Лидия Дмитриевна, из Сибири.
Лидия счастливо засмеялась, подхватывая мишку.
– Экстравагантный подарок, – сердито пробурчал Брутень и ударил по клавишам. – Да ты, Пирамида, просто герой Джека Лондона.
– С Джеком я был прекрасно знаком, Валерьян, – сурово сказал Пирамида. – Там… на Аляске…
– Пирамида, мне тоже нужно с тобой… – заговорил было Брутень, но посмотрел на Лидию и хмуро усмехнулся: – Ладно, ничего, иди…
Юра охотно двинулся за Лидией.
…Брутень все играл мелодию за мелодией и пил рюмку за рюмкой, когда в глубине откинулась штора и к роялю подошел полковник Отсебятников с бутылкой коньяку и рюмкой в руках.
– Сегодня я напьюсь, – меланхолично сказал он Брутеню. – Упустил вашего друга Пирамиду. Агитировал рабочих с самолета и улетел в Финляндию.
– Бред собачий, – вяло пробормотал Брутень. – Он только что был здесь.
Полковник Отсебятников пошатнулся. Появившийся в дверях Панкратьев делал ему таинственные знаки.
– Что вы носите этот пшютовской монокль, Теодор? – сказал Брутень. – Старо, смешно…
– Монокль – символ нашего поколения! – с вызовом воскликнул полковник. – Панкратьев, смирно!
По аллее парка, где мелькают огоньки и яркие платья, медленно идут Лидия Задорова и Иван Пирамида.
– Я приехала сюда из Москвы, чтобы учиться у Брутеня летному делу, – рассказывает Лидия. – И что же? В воздух я поднималась всего три раза, но зато участвовала в 33 карнавалах. Вот вы, Пирамида…
– Я ненавижу Пирамиду! – вскричал Юра. – Я бы его застрелил, заколол, придушил, растерзал!
– Ну полно, полно, – ласково усмехнулась Лидия. – Порой кажется, Пирамида, что вам не тридцать лет, а восемнадцать.
Юра-Пирамида печально покрутил усы.
– Мне самому так кажется… иногда… увы…
– Вы, Иван, в отличие от Валерьяна, настоящий авиатор, преданный небу, такой, как Жюль Ведрин, Гарро, Ефимов, Васильев! – горячо заговорила девушка. – Я вижу за вашими плечами судьбу! Маньчжурия… Аляска… Вы знали Джека Лондона!
– Увы… увы… – вздохнул Юра.
Неподалеку послышался детский плач и тихий женский голос:
– Барин, ради Христа!
За оградой парка сидела прямо на брусчатке нищая крестьянская семья: высохшие, как мощи, муж с женой и четверо детишек мал мала меньше.
– Откуда вы, сироты? – голос Лидии дрожал.
– Из Казанской губернии. Голод, барышня, помирают люди…
Лидия трясущимися руками высыпала в подол женщины все содержимое своей сумочки. Иван Пирамида с некоторой стыдливостью вывернул карманы, а затем отколол от груди серебряные крылышки…
– Господи, господи! – зарыдала крестьянка от такого неожиданного счастья.
– …Я не могу этого видеть, – говорила Лидия Юре, чуть не срываясь на крик. – Рядом – неслыханная роскошь и… голодные дети! Ненавижу! Я себя ненавижу за этот велюр, за французские духи, ненавижу свое подаяние…
– Успокойтесь, Лидия, – проговорил Юра. – Вообразите, когда у нас будет развитый воздушный флот, как быстро можно будет оказать помощь голодным губерниям!
Девушка зло усмехнулась:
– Нет, Пирамида, одной авиацией здесь не обойдешься!
Лидия вдруг достала из сумочки медальон и показала Юре фотографию.
– Узнаете?
На Юру смотрела физиономия мастера с «Дедала».
– Да ведь это!.. – он осекся.
– Из-за этого сходства вы едва не подрались на дуэли, – улыбнулась Лидия. – Это мой брат, он политический ссыльный на Иртыше. Кстати, я не знаю ваших взглядов, Пирамида. Каковы они?
– Я… я… я… презираю эксплуатацию, – пробормотал Юра.
– Есть сходство не только внешнее между вами. Вы и мой брат – настоящие мужчины, а это мне по душе, хотя я и суфражистка. – Лидия смотрела на него довольно красноречивым взглядом, и он с досадой отвернулся.
– Послушайте, Пирамида, возьмите меня с собой в очередное путешествие, – нервно, сбивчиво говорила Лидия. – Я хочу… летать… я хочу, наконец… быть… с вами…
– Лидия, – медленно заговорил Юра, – вы меня принимаете не за того, кто я есть…
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
– Нам нужно поговорить, – Юра шмыгнул носом, – давайте зайдем сюда… подходящее место… кафе «Лунатики»…
В это время по летному полю завода «Дедал» шли Иван Задоров и Яша.
– «Фарман» на месте, Иван Дмитриевич, – сказал Яша, поднимая фонарь. – Уму непостижимо, он посадил его в темноте и точно на дорожку.
– Щенок! – усмехнулся Задоров. – Все-таки он прирожденный летчик.
Лидия и Пирамида откинули бамбуковые шторы поэтического кафе под картонными лунами. Какой-то человек в клетчатом пончо с раскрашенными кулистическим рисунком щеками провел их к столику, вытер лужи, доверительно прошептал:
– Ждите Чуда, не теряйте Надежды.
Лидия нервно вытащила из сумочки папиросу.
– Лидия! – глаза Юры вдруг засветились мрачным вдохновением, и он зачастил: – Я ничем не лучше Брутеня! Увы, мы оба с Валерьяном стали жертвами моды. Я прожигатель жизни, Лидия, я игрок. Монако и Монте-Карло – вот мои Мекка и Медина. Если вы хотите увидеть настоящую авиацию, увидеть настоящих людей, вам надо идти на завод «Дедал». Там есть скромный юноша Юрий Четверкин. Вот человек, который…
– Какой еще Четверкин? – Лидия раздраженно скомкала папиросу.
– Скромный и мужественный юноша с завода «Дедал».
Раскрашенный человек свистящим шепотом сказал с эстрады:
– Ждите Чуда!
Между столиками прошла змеевидная девушка с аршинными ресницами и огненными перьями в прическе.
– Хелло, Пирамида! – игриво пропела она.
– Кто это? – передернулась Лидия.
– Известная демимонденка Вера фон Вирен, – сказал Пирамида. – Вот мой мир, Лидия. Я погряз в демимонде, а Юра Четверкин устремлен в небеса!
– Отстаньте от меня с вашим Четверкиным, – отвернулась Лидия.
– Две бутылки… зельтерской… – заказал Юра.
За одним из столиков кафе Вышко-Вершковский говорил собеседникам:
– Чудо явилось! – торжественно провозгласил раскрашенный человек. – Поэт Илья Царевококшайский!
– Боги Олимпа! – воскликнул Юра.
На эстраде появился не кто иной, как о. Илья, но в каком виде! В ярко-рыжем фраке, в лиловом жабо, с нарисованной на щеке мухой.
– Я прочту новую аэроду, – манерно проговорил он и застыл в трагической позе.
Вера фон Вирен за барьерчиком кафе говорила кому-то в телефон:
– Между прочим, здесь Пирамида. Швыряет сотни!
Лиясь летаньями литавр,
Латун лохматый, как кентавр,
Среди громов
Услышал зов
Праматери земных основ… —
читал, завывая, чудо-поэт.
– Ни одного ужа! – изумился Вышко-Вершковский. – Декаданс!
В это время Задоров и Яша вошли в цех «Дедала», посвечивая себе дорогу слабым фонарем.
– Неужели этот плутишка гримируется под Ивана Пирамиду? – размышлял вслух Яша. – Хорош!
– А вдруг он сам Иван Пирамида? – смеясь, сказал Задоров.
– Почему вы доверились ему? – спросил Яша.
Задоров остановился.
– Старик, я уже десять лет работаю в подполье. Чутье! Парень талантлив, а талантливые люди сейчас все за нас. Впрочем, станок и кассу, конечно, надо переправить на дачу…
Вдруг Яша схватил старшего товарища за руку. В глубине мастерской за остовом строящегося самолета брезжил слабый свет.
Задоров и Яша по стене подобрались поближе и увидели конструктора Казаринова, который сидел, обхватив лоб длинной ладонью, над чертежами.
– Иван Дмитриевич, – тихо сказал он, не поднимая головы, – я решил лететь сам на «Киев-граде»…
Задоров и Яша, переглянувшись, вышли из темноты.
– Двигатель остается прежним, я сделал новый расчет, – торопливо заговорил Казаринов. – Вот взгляните… здесь мы укрепим ферму за счет добавочных стоек.
Задоров присел к столу и спросил тихо:
– Почему вы решили лететь, Павел Павлович?
– Вы же видели, Брутень не выразил восторга, а Пирамида – это миф. Если полет удастся, мы получим ассигнования и продолжим работу. Иначе – тупик! Эти господа клюют только на рекорды…
– Хотите, я полечу вместо вас? – горячо, почти как Юра Четверкин, сказал Задоров.
– Вам нельзя, Иван Дмитриевич, – Казаринов поднял голову и мягко улыбнулся. – У вас и на земле еще много дел.
Публика в «Лунатиках» встревожена. Не менее пятнадцати черных котелков вышли из декоративного кустарника и перелезли через барьер в кафе. Лишь поэт на сцене, ничего не замечая, продолжает витийствовать.
– Где Пирамида? – спрашивает Отсебятников Панкратьева.
– В отхожем месте, госп… пардон, в туалете, мусью.
В кафе появляется Юра Четверкин без «пирамидского» грима. Он подходит к Лидии для решительного объяснения.
– Лидия Дмитриевна, я – Четверкин!
Лидия морщится.
– Какой еще Четверкин? Что вам угодно?
Двадцатый век разодран в клочья,
Сигналы радио летят,
Аэроплан рычит по-волчьи,
Терзая тучи, как ягнят.
Дико взвыв, Илья Царевококшайский закончил аэроду.
Ознакомительная версия.
