Ознакомительная версия.
– Боюся, господин полковник, – чистосердечно признался Панкратьев.
– Панкратьев, ты убавляешь! Сгною! Повешу!
Сыщик отчаянно рванул застежки и вытащил из сумки какую-то странную штучку вроде самодельного пугача. Штучка на его коленях стала раскручиваться и угрожающе жужжать.
– Адская машина! – вскричал полковник. – Расходись!
В панике полковник и Панкратьев спрыгнули с пролетки, а «штучка» упала на аллею.
Отсебятников и Панкратьев ждали, затаясь за рекламной тумбой. «Штучка» вращалась, жужжа.
– Георгий Тихонович, дорогой, я знаю летательные аппараты всех систем, я знаю биографии всех дипломированных пилотов мира! Что я мог поделать с собой?
Юра мечется по берегу перед спокойным и важным Тихонычем, жестикулирует с некоторой дозой театральной аффектации.
– Что я мог поделать с собой, если меня неудержимо, гипнотически, испепеляющее манит небо? Фатум! Судьба!
Юра снова спускается в воду и апеллирует своему слушателю выловленным цветком.
– Только эта роковая тяга стала причиной моего маскарада. Пусть общество меня осудит, но я все-таки поднялся в воздух! Пусть теперь все смеются, пусть издеваются на Иваном Пирамидой, но все-таки и он промелькнул на небосклоне, словно падучая звезда!
Юра отвернулся и закрыл лицо локтем. Тихоныч, не меняя выражения каменного лица, смахнул слезу.
– У тебя, Юра, к аеропланам талант, а слезьми делу не поможешь, – говорит он. – Вот Кампо-де-Сципио открыл школу летания, да там деньги нужны. Пятьсот рублей за обучение, сотня в Общество и пятьсот еще залогу…
Юра с безнадежной миной покопался в бумажнике и вытянул единственное, что осталось от «скромнейшего содержания», – синенькую купюру. Вдруг лицо его озарилось.
– Да ведь я же пять тысяч рублей сегодня выиграл, любезнейший Георгий Тихонович!
– Извольте в банке получить по предъявлении пилотского свидетельства, – сухо пресек механик этот порыв. Юра обмяк.
– А что, если… – Тихоныч что-то обдумывал… – А что, если, Юра, я тебя на «Дедал» определю?
«Штучка» продолжала вращаться, жужжа. Мимо проехал автомобиль с представителями прессы.
– Газетчики, господин пол… пардон, мусью… – осторожно заметил Панкратьев.
Отсебятников сердито выскочил из-за тумбы.
– Вздор! Чушь! Бессмысленная штука! Перпетуум мобиле!
Сплюнув, он ринулся к пролетке.
«Штучка» вращалась, жужжа.
– Неужели настоящий авиационный завод? – с горящими глазами вскричал Юра.
– Да уж это тебе не клуб с маскарадом, – усмехнулся Тихоныч. – Там народ сурьезный. Собирают «фарманы» из французских деталей и свой строят аппарат, хотят в Москву махнуть без посадки. Ну, будя тебе пылать-то! Собирайся!
– А что, собственно, собираться? – Юра отряхнулся как собачонка и быстро-быстро пригладил мокрые патлы. – Я готов!
Вдруг на берегу появилась Лидия и увидела «паккард».
– Тихоныч, почему вы здесь?! – изумленно воскликнула она. – А где же Пирамида?
Юноша, забыв о своем «дезабилье», радостно бросился к ней.
– Лидия, вы меня ищете?
– Примите пирамидону, молодой человек, – сухо сказала девица и вопросительно повернулась к механику.
– Иван Пирамида весь вышел, – туманно ответил Тихоныч. – Испарился!
…Юра уныло бредет по аллее, мокрый, жалкий и длинноногий. Навстречу медленно ползла жужжащая «штучка».
– Папин подарок, перпетуум мобиле, – дрогнувшим голосом сказал этот вчерашний ребенок.
Пустая петербургская набережная. Пейзаж напоминает старую европейскую гравюру: кудряшки облаков в просторном прохладном небе, далекие шпили позднего барокко, аккуратные мелкие волны на реке, ажурная решетка, каменные плиты, горбатый мосток с фонарем.
Некая пронзительно-грустная нота может возникнуть в небе за облаками, ибо этот пустынный гравюрный пейзаж внезапно появился на экране, словно грань двух кусков жизни, уже прошедшего и будущего.
Вначале на набережной, а скорее на высокой ее точке, на мостике, появится Лидия. Она притронется к фонарю и стрункой вытянется, глядя в небо в немом ожидании.
Затем один за другим по набережной медленно пройдут все герои нашей истории, кроме Юры Четверкина.
Валериан Брутень, о. Илья, бухарский эмир, Яша с товарищами, Иван Задоров, Тихоныч, Вешко-Вершковский, полковник Отсебятников… – словом, все герои, как в театре на последних выходах. Все они молча и сосредоточенно будут смотреть в небо. Глухой голос поэта за кадром прочтет:
Наш мир, раскинув хвост павлиний,
Как ты исполнен буйством грез:
Через Симплон, моря, пустыни,
Сквозь алый вихрь небесных роз,
Сквозь ночь, сквозь мглу – стремят отныне
Полет стада стальных стрекоз!
Все пройдут, и набережная опустеет. Останется лишь Лидия. Она упорно смотрит в небо.
Бурный шквал романтической любовной мелодии вдруг разбросает облака и зажжет небо закатным огнем.
ДЕДАЛ
завод летательных аппаратов и моторов
Ветчинкин, сын и К°
Войдя под навес и включив электрическое освещение, мы увидим остов строящегося аэроплана, увидим уже знакомых нам Яшу и двух его друзей Мишу и Кешу, монтирующих на стене 30-сильный мотор «анзани», увидим конструктора Казаринова, склонившегося в углу над чертежами и, наконец, увидим Юру Четверкина, облаченного в замасленный комбинезон. С постной миной он моет в керосине какие-то болты и гайки и в то же время бросает во все стороны жгучие от любопытства и жажды деятельности и пренахальнейшие, надо сказать, взгляды.
Войдя и включив свет, мастер, тот самый «молодой мужчина», весьма похожий на Пирамиду, но гораздо скромнее, сбросил кожаную куртку на столярный верстак и громко сказал:
– Готов «анзани»? Давайте пробный пуск!
Включили зажигание, раскрутили ручкой. Мотор завелся сразу и заработал ровно, без перебоев.
– Все-таки «анзани» – это вещь! – сказал Яша.
– А я утверждаю, что «Гном» экономичнее, у него момент сжатия… – зачастил, затараторил настырный Четверкин.
– Много вы понимаете, Юра! – оборвал его Яша.
– Это вы много понимаете, Яша! – закричал на него Юра.
– Вы много о себе понимаете!
– Да вы же просто ученик, Юра!
– А вы уже Фарман, Яша!
Перепалки эти, видимо, уже привычное дело на «Дедале». Казаринов и мастер переглядываются.
– Но, между прочим, «Гном» действительно экономичнее, – шепчет Казаринов мастеру.
– Разбирается, – подмигнул мастер Казаринову, выключил мотор и вежливо обратился к Юре: – Вы пол мести умеете, Юра?
– Какие все остроумные, ироничные, просто страшно, – заворчал Юра, берясь за метлу.
В это время появился в цехе заводчик Ветчинкин, солидный господин с беспокойными глазками.
– Почему не работаем, изобретатели?
Яша молча показал ему на ходики – семь часов!
– Вы больше своим изобретением занимаетесь, чем моими «фарманами»! – визгливо и скандально затараторил хозяин. – А у меня заказы от баронов, сахарозаводчиков, от бухарского эмира…
Казаринов вспылил:
– Милостивый государь, вы отказались войти с нами в долю, а поэтому – не мешайте!
– Эксплуататор! – рванулся Яша. – Хотите стачку?
Ветчинкин сник.
– Понимаю, господа, каждый хочет куш сорвать. Я, господа, ведь тоже из народа. С кулебяки начинал, начинял ее дикой зайчатиной, – он странно хихикнул и выкатился.
Все уже оставили смонтированный мотор «анзани» и потеряли к нему всякий интерес. Казаринов отдернул брезентовую штору, за которой на стенде стоял другой мотор, гораздо более объемистый и внушительный.
«Русским летчикам русские крылья!» – было написано на верстаке углем.
– Семь часов, господа, – сокровенно сказал Казаринов. – Начнем!
Все увлеченно принялись за работу, а Юра просто весь затрепетал от страдания – так его тянула от метлы к мотору.
– Там надо третью свечу сменить, – подал он голос.
Яша насмешливо захохотал, а Казаринов серьезно кивнул.
– Кеша, смените третью свечу. Миша, подтяните шестой клапан.
Юра просиял.
Тем не менее метла в руках – надо мести, а Юра стремительным аллюром несется по цеху, скорее бы освободиться и – к мотору!
Вот он уже возле дверки с надписью «оберъмастер», залетает внутрь, разом выметает мусор, сдвигает под стол какие-то ящики… один из ящиков падает, и из него на цементный пол высыпаются литеры наборной кассы.
…Юра в недоумении держал на ладони несколько литер, когда в дверях появился мастер. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, но тут скрипнула дверь цеха, послышался громкий голос… В цех вошел веселый цветущий «король северного неба» Валериан Брутень.
– Привет, рыцари пропеллера и касторки! – картинно салютует он и обнимается с Казариновым. – Здравствуй, Павлуша!
Яша, Миша и Кеша иронически поклонились «королю северного неба».
Мастер мимо Брутеня все смотрел на Юру.
Юра быстро закрыл глаза, потом заткнул уши, прикрыл ладонью рот, что означало – «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю».
Ознакомительная версия.
