Он молча подходит к ней.
– Если вы дотронетесь, я заору. Я очень хочу заорать! Я так заору, что проснется весь ваш проклятый дом. – кричит. – Отдайте письма! Слышите! Немедленно! Отдайте все мои письма!
Он удивленно глядит на нее. Потом молча идет, открывает портфель, стоящий в углу, и протягивает ей письмо.
– Нет! Все, что я написала! Немедленно! Потому что каждое письмо стоило мне всех сил! Страданий.
Он молча, усмехаясь, продолжает стоять с одним письмом.
Она почти испуганно:
– Это… все?..
Он по-прежнему молча глядит на нее. И тогда Она выбегает из квартиры, хлопнув дверью. Он сидит на кровати, держась за сердце. Раздается резкий звонок. Он открывает. И входит Она.
– Я рада, что отправила вам всего одно письмо! Вы недостойны моих писем! Но перед тем как войти к вам сегодня, я сидела на подоконнике и кое-что вам написала. Я решилась все-таки прочесть это вам… чтобы не было путаницы. Только учтите – одно слово, и я уйду! Молчите и слушайте.
Вынимает толстую тетрадь и читает: «Письмо двадцать шестое».
Он с изумлением хотел было спросить, но Она мрачно на него взглянула, и Он ничего не спросил.
Она читает письмо:
«Человек ушел из дома. Все ссоры человека с нею кончались примерно одинаково: «Не умеешь жить дома, как все нормальные люди, уходи». И вот человек ушел. А может, он хотел в ту ночь, чтобы его выгнали, – это еще неясно. Но, так или иначе, человек взял с собой книжку, духи, общую тетрадь, зубную щетку и, имея в наличии девяносто три рубля отбыл, сопровождаемый проклятиями. Он вышел на магистраль и начал ходить с одной стороны на другую. Ему казалось забавным – ходить вот так посреди улицы, которую днем перейти нельзя из-за машин. Несколько раз останавливались машины, но человек качал головой, он ждал свой автобус. В час тридцать, поняв, что ждать бесполезно, он поехал на попутном грузовике. Человека высадили в центре и, учитывая бедственное положение, вручили пакет молока и не взяли ничего. Человек выпил на скамейке молоко, а потом встал и пошел, куда глаза глядят. Он шел и думал – пока ему не перебежала дорогу ночная кошка. Тогда он остановился и огляделся: это было заколдованное место. Стоило человеку отвлечься на мгновение – и где бы он ни находился, он оказывался именно здесь. Поэтому он так боялся отвлекаться. И вот он стоял у этого самого дома и смеялся. Помните, как в «Войне и мире» Пьер…»
– Милая…
И тотчас Она ринулась за дверь. Через мгновение пронзительный звонок в дверь. Он открывает.
Она входит, серьезно:
– Я не буду вам больше читать. Я просто кое-что скажу напоследок. В детстве я очень много болела. Поэтому я, привыкшая быть одна, как никто, ненавижу одиночество. Я, у которой нет друзей… потому что никто меня не выдерживает, – я всегда мечтала о друзьях. Но им скучно со мною, а мне – с ними. И они быстро уходят от меня или я от них. Я называю их «друзья-моменты». Но вы! Вы! Мне предназначенный… Как же вы не поняли, как вы сумели не понять?! Если бы вы знали, что мне стоило простить вас вчера, и вот я пришла, а вы меня оскорбляете всем: словами! Видом! Обвинениями во лжи! – размахивая забинтованным пальцем, – Но я не покраснела, слышите, хотя мне стыдно за вас! Потому что я давно научилась не краснеть, чтобы выжить. Да! Когда человек был маленьким, он заметил: если в чай положить лимон – чай светлеет. Мать мыла голову в лимоне, чтобы у нее светлели волосы. Тогда человек придумал теорию: есть лимоны в невероятных количествах, чтобы научить свою кожу не краснеть. Так вот: когда человеку нужно покраснеть – за себя или за кого-то, – он вспоминает, как мучительно трудно есть через силу лимон! И он бледнеет! Только бледнеет!
Он:
– Я…
Не успел сказать. Она тотчас выскочила за дверь, и тотчас ее звонок. Он открывает.
– Когда я поднималась к вам, я вдруг представила: на лестничных клетках в разных пролетах стоят двое. Они стоят так, что могут даже взяться за руки, но потом – любое движение вверх или вниз, и они не удержат это рукопожатие! Но они не могут стоять – ведь они должны идти! И поэтому миг, когда они соединили руки, – единственный! Единственный! Иначе быть не может! Я чувствую! Скоро все кончится! Я чувствую!
Хлопнув дверью, выбегает из квартиры. Он молча подходит к двери, раскрывает, ждет. Наконец в дверях появляется Она со своим нелепым портфелем. Она сама подходит к нему. Он ее обнимает.
Она бешено выворачивает голову, но застывает тотчас, как чувствует его губы.
Она целуется нелепо, неумело, бешено, потом долго молчит, потом бормочет: «Вершины вбок».
Его комната. В рассветном сумраке в кровати Он и Она.
– Ты что? – Проводит пальцами по ее глазам.
– Ну что вы! Когда дети плачут, они это делают для других. Здесь не для кого.
Но слезы сами текут по ее лицу, но Она все-таки сумела произносить слова не всхлипывая, только медленно.
– Вы не обидитесь, если я уйду?
– Ты никуда не пойдешь.
– Знаете, я сейчас немного посплю. Умираю – хочу спать. А потом я уйду.
– Ты считаешь, что… они…
– Я запрещаю вмешиваться в мою жизнь. Я никому этого не позволяю… Только помолчите, я посплю три секундочки, ладно?
Долгая-долгая пауза, наконец-то Она сумела совсем успокоиться.
Вскакивает. На кровати:
– Все! Я выспалась, больше не хочу. Я хочу вина!
– Зачем тебе вина?
– Испугались? Я так люблю, когда вы пугаетесь. Я хочу напиться! Слышите!
– Тебе не надо напиваться.
– А вы без юмора: учить праведности вами же сотворенную грешницу… Ну, хорошо. Я, пожалуй, еще немного у вас побуду. Мне не так долго осталось с вами встречаться… Мне, может, не очень долго осталось жить. Не верите? Я не переживу этого лета. Кстати, «они» – это она…
– А твой отец…
– Разучитесь задавать мне вопросы, – нежно-нежно, – Она читала мне вслух сказки! Все детство! Миллион сказок! Она очень красивая, и она принадлежала мне, только мне!.. И вот однажды я узнала, что она – не моя, она мне изменила. Появился он… Учтите, я не возненавидела его, он был ниже моей ненависти. Я возненавидела ее! Я не могла смотреть на нее без презрения! У нее голос меняется, когда она разговаривает с ним по телефону! Я все время вспоминаю историю: тигр любил укротительницу и загрыз ее, когда она полюбила! Но самое жуткое: недавно я прочла ее письмо. Она – богиня! Красавица! Рожденная, чтобы ее боготворили! Писала неизвестному! И готова была боготворить его, только чтобы не быть одной… то есть не быть со мной!
– Это мы ей звонили?..
– Не мы, а вы! Послушайте, я рассказала вам все это только потому… что у меня ощущение, что все, что знаю я, – знаете и вы. И я путаюсь! Просто чтобы не путаться… Который час?
– Четыре.
– Прекрасно. Еще, пожалуй, четверть часа. Я уже совсем не хочу спать. Знаете, ночью я оживаю. Возлюбленная ночь… Но именно в этот час, перед рассветом, у меня появляется ощущение такого трагизма – как будто мне осталось жить всего лишь до восхода! И так не хочется уходить. Я люблю ночь за нереальность, или моя нереальность от ночи? Пожалейте меня!.. А, все равно! Моя ночь! Милый! Милое чудо! – смеясь, – Слушайте!! Помните, я говорила, что не боюсь никого, и никто не сумеет причинить мне боль? Знаете почему? Потому что самая страшная боль исходит от меня самой. И самое дикое, что я эту боль предчувствую задолго. И, предчувствуя, я уже заранее ее переживаю. Так что, когда эта боль наступает, мне уже не больно. Невероятная дикость получается: то, что я чувствую во время, предшествующее боли, куда страшнее, чем сама боль… Знаете, отчего я сейчас так переживаю? Я чувствую: Я вас потеряю.
– Ну что ты еще выдумала?
– Я хорошая, слышите? Скажите: я хорошая! Я все равно хорошая? Да? Да?
– Да, да!
– И понимаете, то, что я сейчас скажу вам, – это не фантазия: я знаю точно – я жила раньше… очень давно… иначе я не могла бы так точно вас предчувствовать. Вы верите?
– Верю.
– Нет, вы попросту хотите спать… У меня есть теория: в Новый год я должна стричься. Дело в том, что кончики моих волос хранят память года. Определенная их длина соответствует определенному страданию. И оттого вместе с кончиками волос уходят мои беды… Поэтому 31 декабря я прихожу в парикмахерскую, но там на меня смотрят как на идиотку: говорят, у тебя стричь нечего. Но я жду! Я жду! И где-то в десять вечера они сдаются и стригут меня, только чтобы отвязаться. А в этом году мне было так плохо, что я не дождалась Нового года и прямо перед вами решила состричься! И когда я состриглась, я вдруг странно поняла – случится! И я вышла из парикмахерской – ожидая. И в половине шестого я впервые раскрыла вашу дверь.
– А тот, в розовых джинсах, он… был?
