— Если уважаемая госпожа желает быть дома раньше своего супруга…
Она бледнеет еще больше и, уставясь на меня, лепечет:
— Супруга?..
— Ну, может быть, братишки. Почем мне знать? — Такие вещи я говорю обычно, когда на меня накатывает сентиментальность. Интересно — почему?
— Послушайте, — начинает она, — я вас не знаю. Вы были столь любезны, что хотели меня подвезти. Но теперь я ни в коем случае…
Мужик толкает ее, и она замолкает. Этот джентльмен и я одного мнения. Я говорю:
— Все ясно. Хорошо вас понимаю. Прекрасно понимаю. Я оскорбил ваши чувства. Тысячу раз прошу извинения, госпожа Лорд.
— Как, вы знаете мою фамилию?
— Не только фамилию.
— Что это значит?
— Потом. А сейчас поехали.
— Я не сяду в машину, пока вы мне не объясните, что все это значит.
— Вам придется с ним поехать, — говорит мужик с щегольскими усиками. — Придется.
— Я так тоже считаю, — говорю я.
— А кто скажет мне, что вы не шантажист? — произносит она шепотом.
— Никто. — Пока что я еще чувствую себя на высоте. Но постепенно все это мне больше и больше напоминает французскую бульварную комедию.
Мужик подходит вплотную ко мне, хватает меня за блейзер и тихо говорит:
— Я предостерегаю вас. Если вы хотите использовать нашу ситуацию, то берегитесь! Я достану вас из-под земли, и тогда…
— Оставьте, — говорю я.
— Что?
— Оставьте в покое мой красивый пиджак. Мне это не нравится.
Но здесь я просчитался. Он не отпускает меня, а лишь улыбается из-под своих усиков, а в глазах его появляется злое коварство, когда он произносит:
— Мне безразлично, что вам нравится, а что — нет, господин Мансфельд.
— Мансфельд? — спрашивает она.
И тут я уже больше не чувствую себя на высоте. Я чувствую себя маленьким и ничтожным.
— Он назвал свою фамилию у справочного бюро, сеньора. Его господин папа — всем известный… Мансфельд.
— Мансфельд? — повторяет она.
Опять, опять эта скотина, мой отец!
— Вы можете доверять господину Мансфельду, — говорит красавец. — Он джентльмен. Когда у человека такой папа, это обязывает.
Скотина! Проклятая скотина — мой отец! Есть много способов унизить человека. Самый плохой, когда не остается ничего другого, как сказать себе: «Ну что я могу тут поделать? За тебя постарался другой». Но это никого не колышет. А посему заткнись и сиди. Так что я говорю только:
— Уже прошло четыре минуты.
Красавчик целует — на этот раз лишь легким прикосновением губ — даме ручку, смотрит на нее влажным постельным взглядом и говорит:
— Господин Мансфельд прав. Четыре минуты мы уже потеряли. — И обращаясь ко мне:
— Я благодарю вас.
— Буду рад доставить даму во Фридхайм, — говорю я, уже обходя машину.
Он делает легкий поклон и говорит:
— Всего хорошего, сеньора. Большое спасибо, что проводили меня.
У нее перехватывает горло (надеюсь, что она не зальет мне машину слезами), поэтому я с трудом понимаю, что она говорит:
— Приятного полета. Будьте здоровы. Приезжайте еще.
— Конечно, конечно, — говорит он, открывая дверцу машины с ее стороны, и нежно (ах, как нежно) подталкивая ее, усаживает рядом со мной. — Avanti, avanti, carina[23].
И тут я вдруг вижу, что рука, придерживающая дверь машины — его оливково желтая волосатая рука, — дрожит.
Ничего себе!
Кто бы мог подумать!
Оказывается, господин красавчик всего лишь обычный человек.
А я просто комплексую после той истории с отцом, когда…
Хватит. Больше не думать об этом. Одно утешение у меня сейчас появилось: у других людей, оказывается, тоже есть нервы. И только что я узнал нечто новое: когда человеку совсем уж паскудно, надо быть очень tough. А мне так паскудно, что дальше и некуда. Причем давно — уже целых семь лет.
A tough (с тем, чтобы каждый понял меня правильно) означает согласно изданному профессором Эдмундом Клеммом в 1951 году словарю, включающему выражения американской разговорной речи, «твердый», «выносливый», «упорный». Вы можете сами посмотреть. Страница 475, левый столбец. Там стоит: tough guy — твердый парень, sl. Сокращение sl. означает: слэнг, разговорная речь.
O'kay, tough guy, говорю я себе. Go ahead[24], tough guy. Дама Верена сидит рядом с тобой. Заводи мотор, tough guy, и дави на всю железку так, чтобы завыл компрессор.
Включил передачу. Отпустил сцепление. Дама отлетает назад, на спинку сиденья. «Ягуар» срывается с места и начинает описывать дугу вокруг стоянки. Здесь надо быть поосторожней, тут еще полно полипов[25].
Я смотрю в зеркало и говорю:
— Ваш друг вам машет.
Ответа нет.
Она сидит неподвижно.
Я не смог разобрать, что он ей там шепнул на ушко напоследок, но она, кажется, не очень-то этому рада. Она сидит так, будто умерла сидя, и покусывает нижнюю губку.
Ах, какую губку!
Мне кажется, что никогда еще я не встречал более красивой женщины. Еще никогда.
Я говорю — женщины. Я не говорю — девушки.
Не говорю сознательно.
Я должен тут кое-что пояснить, потому что не уверен, знаете ли вы это. С нами, мальчиками и девочками, со всеми этими teens[26] и twens[27] дело обстоит так.
Девочкам мальчики кажутся слишком зелеными и глупыми, а мальчикам — девочки. Хуже всего со своими ровесниками девочкам (это факт). Поэтому они подыскивают себе кого-нибудь постарше. Так где-то в районе тридцати пяти, для которых сегодня благодатное время. У них просто нет отбоя от всех этих шестнадцатилеток! Они просто не в состоянии удовлетворить всех. Потому что это невозможно. Липнут со всех сторон. И я лично понимаю, почему. У мужиков есть деньги. И они делают дело с предосторожностью. Поэтому такие девочки чувствуют себя с ними в безопасности. Я вспоминаю, каким я был в восемнадцать. Boy, о воу, то что я выдавал, годилось только для пятнадцатилетних соплюх. Я был неуклюж, как медведь. А научился всему я только у вышеупомянутой сорокаоднолетней женщины.
Знаете, у сегодняшних девочек прямо-таки врожденный инстинкт в смысле того, что с ровесниками, мол, будет одна мука. Поэтому они специализируются на господах постарше. Тем известно, где она — закавыка. They know how[28]. В конце концов они тоже люди, наши девочки, и тоже хотят получать что-то от этого. А если несмотря на все, кое-что случится, то у взрослого есть на сей случай связи, не так ли? А мальчишка? Что он может? Молиться Богу или бежать исповедоваться мамочке.
Вот как обстоят дела.
Аналогично обстоят дела у ребят моего или переходного возраста. Большинство девочек, которые мне попадались, были слишком глупы не только для интересного разговора, но и для этого дела. I ask you[29]: у кого сегодня есть время на учебу? Нет, нет, спасибо! Официант, мне — тридцатилетних! Можно и чуток постарше.
Теперь вы, наверно, поймете мое нервозное состояние. Я имею в виду нервозное состояние за рулем в тот момент, когда мы взбираемся вверх к перекрестку автострады. Не то чтобы я весь в поту, но я, надо признать, нервничаю. И виновата в этом дама Верена. Меня все время тянет посмотреть на нее. Я бросаю взгляд в зеркало заднего вида.
Итальянский пижон смотрит нам вслед, потом пожимает плечами и уходит в здание аэропорта.
— Перестал, — говорю я.
Она опять не отвечает.
Сбоку мне немного видны ее глаза, несмотря на треклятые очки. Кажется, глаза у нее черные. Ноздри у нее подрагивают. Руки дрожат. Я вижу, что у нее расстегнулась застежка браслета — этакий маленький замочек из платины. Надо бы сказать, но мне не до того. Меня сейчас занимает только одно — получше рассмотреть ее.
Она прекрасна. Прекрасна. Прекрасна. И все в ней прекрасно. Тело. Осанка. Волосы. Я думаю, если провести по ним гребнем, они затрещат. Ах, а если запустить в них руки…
— У-у-у-у-ух!
Проклятье — еще бы чуть-чуть и… Я не заметил знака остановки при въезде на автостраду. Я почти что врезался в кадиллак. Если бы водитель не успел крутануть руль…
Нет, так дело не пойдет. Ежели я сейчас дам как следует по газам, то нужно будет глядеть в оба вперед, а не в сторону — на нее. Я говорю:
— Простите.
— Что? — спрашивает она своим прокуренным голосом.
— Так, ничего. Просто еще немного, и мы были бы покойниками.
Вы думаете, дама что-нибудь говорит мне в ответ?
Нет, ни словечка. По нашей стороне автострады, ведущей вверх, в горы Таунус, машин немного. В обратном направлении — на Кассель и Франкфурт — они идут сплошным потоком — радиатор к выхлопной трубе. Ясное дело. Воскресенье. Весь город рванул за город. Теперь возвращаются. Папочка. Мамочка. Детишки. Устраивали в лесу пикники. Набрали веток с разноцветными осенними листьями. Вот они — сидят в машинах счастливые, усталые семьи. Семья — стоит мне только услышать это слово…
