Оказавшись под темным надземным переходом, он побежал. Под ногами противно скрипели и трещали объедки сандвичей, пластиковые пакеты и жестяные банки. В ноздри ударил запах копоти и автомобильного выхлопа. Справа, за переходом, показалось полуразрушенное административное здание, окруженное металлическими лесами и освещенное неоновыми огнями вывески расположенного рядом похоронного бюро. Он начал вглядываться в стеклянные окна, надеясь отыскать телефон, но видел только темные ряды столов и стульев. Он должен во что бы то ни стало найти телефон. Эта мысль преследовала его, хотя он не мог вспомнить, кому должен позвонить. Кроме того, ему нужны надежные наручные часы. И тут он вспомнил, что произошло. Как это случилось? Как это случилось? Надо думать и ни в коем случае не впадать в панику. Сейчас ему нужен телефон, иначе он просто теряет драгоценное время. У него же был сотовый. Где он?
За спиной резко прозвучал автомобильный клаксон. Чалмерс испуганно метнулся на тротуар, споткнувшись о пустую бутылку. Она покатилась по асфальту, подпрыгнула на бордюре и, вдребезги разбившись, звонко грохнулась на проезжую часть. Отвлекшись от своих мыслей, Чалмерс вдруг осознал, что мимо него с ревом одна за другой проносятся машины с опущенными из-за жары стеклами. Приемники были включены на полную мощность, в теплом вечернем воздухе гремела музыка.
— Помощь нужна? — крикнул какой-то человек в безрукавке, высунувшись из окна проезжавшей мимо машины. Притормозив, он внимательно посмотрел на Билла и прибавил газ, услышав сзади требовательный автомобильный сигнал.
От тротуара несло мочой и прокисшим пивом. Чалмерс ощутил дурноту и зажал нос рукавом больничной рубашки. Он остановился, прислонившись к осветительному столбу и страшась посмотреть вниз. Что-то липкое, кашицеобразное и вонючее медленно пропитывало тонкие подошвы больничных тапочек. В желтом свете уличного фонаря Чалмерс был прекрасно виден всем проезжавшим. Вот из спортивного автомобиля с опущенным верхом на него уставилась группа подростков.
— И что это мы здесь делаем? — хохоча во все горло, заорали они. — Нет, вы только посмотрите на эту задницу!
Чалмерс оттолкнулся от фонаря и бросился в тень. Торопливо идя вдоль широкой авеню, он наткнулся на закругленный фасад трехэтажного жилого дома. В свете фонарей были видны красные кирпичи, из которых сложили этот дом, к каждому подъезду вели каменные ступени лестниц с железными перилами. Тротуар перед домом был усеян недоеденными пиццами и пустыми пивными бутылками. Из открытых окон доносились обрывки телевизионной рекламы и живые человеческие голоса: вялая ругань из-за денег, приглушенные крики любви и ревности, усиленные акустикой здания. Из узких аллей сочилась знойная удушливая вонь мусорных контейнеров. Некоторые жители выползали из своих раскаленных квартир и полуголые, в нижнем белье и ночных рубашках, истомленно располагались на ступеньках. Вздыхая, они терли лица кубиками льда, гладили изнемогавших от жары кошек и собак и время от времени кричали детям, чтобы те заткнулись и шли спать. Может быть, здесь ему разрешат позвонить по телефону? Возможно ли это? Люди смотрели на него с неподдельным изумлением.
— Что ты променял на это тряпье? — издевательски крикнул кто-то. — Ты заблудился или что?
Стоило Чалмерсу свернуть в сторону одного из подъездов, как сидевшие на ступеньках муж и жена, перешептываясь, вскочили и, скрывшись в доме, заперли за собой дверь.
За домом из красного кирпича стоял столб, на котором вращался щит с освещенной рекламой шляп.
«Элегантность на все случаи жизни. Вам нужна для этого шляпа „Бэйтсон“». Рядом был расположен магазин. Чалмерс увидел за стеклом ряды тускло освещенных шляп. Инстинктивно приложив руку к непокрытой голове, он подумал, не следует ли купить шляпу. В пальцах левой руки он ощутил покалывание и легкое онемение.
— Вот он. Опять эта задница! — заорали уже знакомые подростки из спортивного автомобиля. Очевидно, изнывая от скуки в эту жаркую ночь со среды на четверг, они вернулись, чтобы подразнить Чалмерса. Они ползли за ним с черепашьей скоростью, не обращая внимания на клаксоны ехавших сзади машин. Один из подростков, спустив штаны, наклонился и показал Чалмерсу свой голый зад. Раздался дикий хохот, машина взревела и, рванувшись вперед, исчезла из виду.
— Панки! — в бессильной ярости закричал Билл.
Как долго он уже идет? Сколько прошел? Милю, две? На пересечении двух авеню — Массачусетской и Колумба — он заметил Городскую столовую, над входом в которую мигала зелеными огнями исполинская вывеска. Заведение было закрыто, так же как и расположенный рядом галантерейный магазин с выставленными в витринах париками и духами. На асфальтовой площадке для машин неподвижно стояли два человека и внимательно смотрели, как Чалмерс тычется в закрытые двери. Отвернувшись от незнакомцев, Билл зашагал по почти свободной от людей и машин авеню Колумба. Вдали виднелись красивые магазины и высокие дома.
Вдруг в его памяти всплыло имя: Джордж Митракис. Напоминающий медведя рослый мужчина, всегда надушенный дорогим одеколоном. В сознании Чалмерса появились разрозненные фрагменты офиса: стол, компьютерный терминал, бежевый ковер. Джордж Митракис. От этого воспоминания он испустил радостный крик. Теперь он знал, куда идет, походка стала более уверенной и твердой. Память возвращается, и это возвращение заставило живительную кровь с удвоенной энергией бежать по артериям и венам. Благодарение Богу, память возвращается. В этот момент Чалмерс услышал за спиной тяжелые шаги и оглянулся. Его преследовали те двое с парковки у галантерейного магазина. Мужчины шли за ним, тихо переговариваясь между собой. За ними была видна Массачусетская авеню, по которой в желтых облаках выхлопа пролетали машины, а реклама Городской столовой отбрасывала в небо красные и золотистые вспышки, как самолет, совершающий ночную посадку. Яркие огни сполохами отражались в витринах магазина. Чалмерс отер с лица пот и прибавил шаг. Мужчины за спиной сделали то же самое. Они его преследуют? Ощущая мучительную боль в ногах, он бросился бежать. Больничные тапочки начали расползаться по швам. Шаги за спиной застучали в ритме отвратительной барабанной дроби. Незнакомцы догоняли. Ноги Чалмерса горели огнем, но он явственно слышал тяжелое дыхание преследователей. Потная рука толкнула его в спину, и он упал на тротуар.
— Мы тебе ничего не сделаем, — сказал один, склонившись над Чалмерсом и со свистом выдыхая воздух. — Нам нужен твой бумажник. Отдай его нам.
— У меня нет бумажника, — ответил Чалмерс и стал звать на помощь.
— Заткнись, сука, — зарычал другой и схватил его за горло, а потом грубо прошелся по карманам, но не нашел ничего, кроме четвертака и пуговицы.
— Дрянь всякая, — буркнул грабитель и швырнул найденное в темноту. — Ты что, ненормальный? Разыграть нас решил?
Мужчины неторопливо отошли от Чалмерса, свернули в боковую улицу и исчезли в темноте.
В теплом липком воздухе повисли смех и музыка. Как долго сидит он на тротуаре? Чалмерс не стал ощупывать себя, зная, что остался цел и невредим, но, вспомнив хватку потной воровской руки, задрожал от страха. Снова возникла музыка. Мелодия показалась ему знакомой, в ней были сладость и тепло, как в лучиках выглянувшего из-за туч солнца.
Откуда-то из темноты раздался звон церковного колокола. Двенадцать ударов, полночь. Казалось, миновало много дней с тех пор, как Чалмерс бежал из больницы, преследуемый затхлым запахом магнезиального молочка. Он встрепенулся, поправил необъятные штаны и зашагал в направлении колокольного звона мимо жилых домов, магазинов и ярко освещенной автостоянки с «фольксвагенами», подержанными «фордами», «мерседесами» и одним «ягуаром», выкрашенным в цвет лесной травы. Потом показались характерные очертания церковных башен, арок и цветных витражей, в которых отражались пульсирующие разноцветные огни рекламы расположенного рядом маникюрного салона. Оживленные голоса и смех слышались все громче и громче, и Чалмерс вдруг понял, что они доносятся из широко распахнутых больших дверей Божьего храма. Там ждут его распростертые и милосердные объятия, там снизойдет покой в его душу. Подчиняясь внезапному импульсу, он поднялся по каменным ступеням и вошел в церковь.
Сотни людей в приделе храма пили, ели и — это страшно удивило его — играли в бинго. Помещение было огромным — высокие сводчатые потолки с подвешенными под ним вентиляторами и люстрами, массивные арочные окна. На возвышении у стены молодая женщина поочередно вынимала из гигантской чаши цветные шары, а стоявший у амвона потный мужчина зычным голосом выкрикивал выпавшие номера в микрофон. Однако голос мужчины был едва слышен за общим гвалтом и уханьем музыки, несшейся из установленной на хорах стереосистемы.
