С этого дня Клара Йоргенсен больше не смотрела в окно. Не смотрела себе под ноги. Не смотрела на свои руки. Не смотрела в книгу, которая лежала перед ней на столе. Габриэлю Анхелико казалось, что ее взгляд ни на чем не останавливается. Она стала точно слепая или как будто спала с открытыми глазами. Сам он не смел на нее посмотреть из страха нечаянно встретиться с ней взглядом. Вместо этого он шарил глазами по рядам, увязая в путанице союзов и придаточных предложений, пока очередная волна хохота не сталкивала его с места. Если уж раньше она ничего не говорила, то теперь и подавно, а Габриэль Анхелико только рад был бы помолчать. Никогда он так сильно не ощущал себя жалким шутом, как в эти дни. Но для него молчание было слишком недоступной роскошью. Пространство, заключенное в навостривших уши стенах аудитории, нужно было все время заполнять словами, и его дело было произносить эти слова.
Только перед нею он немел. Порой ему чудилось, что она глядит на него нетерпеливо, как будто ждет продолжения того, что было сказано им тогда в институтском дворе. Но стоило ему почувствовать на себе взгляд с той стороны, где сидела она, как лицо ее тотчас же превращалось в ничего не выражающую маску, и ему казалось, что он ошибся и ему это только показалось. Он решил никогда больше с ней не заговаривать. Поэтому ему не оставалось ничего другого, как вести себя по-прежнему. Ему дорого обходились эти спектакли, так что к концу урока он чуть не валился с ног за кафедрой. Он изнемогал, чувствуя себя одновременно победителем и побежденным. Он уже ясно видел, какой океан лежал между ними, какие непреодолимые волны вздымались перед ним на пути к ней. Он боялся, что жизнь обделила его качествами, необходимыми для такого подвига. Она же все время проплывала перед его взором под лимонными деревьями, ускользая вдаль, а он смотрел на эти оголенные плечи, думая, как хорошо они поместились бы в его ладонях, если бы он когда-нибудь решился к ним притронуться. Он смотрел на ее щиколотки, силясь представить себе, каково это было бы, если бы он соприкоснулся с ними своей ногой. Каково это было бы, ощутить ее ладонь на своей щеке. И как от этих прикосновений она, наверное, обрела бы для него настоящую реальность. Но пока что она продолжала быть для него чудесной иллюзией, как утесы на морском берегу, о которых он читал в детстве, пытаясь мысленно представить себе, как они выглядят.
Прошло несколько дней. Он по-прежнему продолжал приходить в институт задолго до начала занятий и садился потом с газетой возле клетки с попугаями. Роса Рама здоровалась с ним, декан бурчал что-то невнятное, торопливо проходя с чашкой дымящегося кофе в руке, иногда кто-нибудь из студентов улыбался, увидев его на скамейке с газетой. Затем появлялась она, и от ее появления на весь мир разливалось золотое сияние и одновременно веяло стужей. Строчки перед глазами плавились и сливались, а кожа у него покрывалась пупырышками. Клара Йоргенсен приходила, как всегда, прижимая к груди стопку книг, словно печатный щит, и садилась на скамейку по другую сторону двора. Между ними простирался океан. Лицо ее всегда пряталось за раскрытым переплетом. Этот трагикомический спектакль так и продолжался, пока однажды он не заметил одну деталь, которая тотчас же превратила ее в земное существо. Устроившись на скамейке, она погрузилась в чтение его книги. На обложке было напечатано его имя, и ее указательный палец, словно лаская, протянулся, коснувшись его фамилии. Оказывается, она читает про его жизнь. Он вдруг испугался и пожалел, что дал ей эту книгу, которая так много могла о нем рассказать. Он встал и пересек двор, направляясь к ней.
— Ты можешь и не читать это, если тебе не хочется, — произнес он немного озабоченным голосом, остановившись перед ней.
Между бровей у нее появилась складочка, и она подняла взгляд, хотя и не посмотрела ему в глаза.
— Я обязательно ее прочту, — ответила она. — Как мне иначе узнать тебя? Ты же со мной не разговариваешь.
Он ссутулился и растерянно пошевелил в карманах руками. Она едва заметно улыбнулась. Затем вновь опустила взгляд в книгу, а профессор попятился и скрылся в библиотеке, с шумом захлопнув за собой дверь. Забившись за стеллажи, он прислонился к стенке и с трудом перевел дыхание. Как ни старался, он не мог поверить, что его организм способен выдержать такие потрясения. Он прикрыл глаза и тихо прижал левую руку к груди, чтобы приглушить громкий стук своего взбудораженного сердца.
История Габриэля Анхелико была непохожа на все, что Клара Йоргенсен читала про эту часть света. Книжка была тоненькая и рассказ ее краток, в ней не было ни фантастических вымыслов, ни обыденных чудес, не было героев, наделенных необыкновенными способностями, чье рождение связано с таинственными событиями. Эта книжка была нетипична для сочной литературы латиноамериканских стран, в которой, как правило, не действуют обычные законы природы и физики. Книга Габриэля Анхелико была повестью об исчезающем ребенке. Это была его собственная история — история мальчика, который постоянно незаметно исчезал, как тень, съеденная солнцем или скрывающаяся в непроглядном мраке. Маленький Габриэль любил неподвижно сидеть, подтянув к подбородку коленки, пристроившись за ржавой жестяной бочкой, или прятаться в подземелье собора возле мертвого воина. У него было много разных потаенных мест, но он находил себе все новые. И только одно в истории прячущегося мальчика было печальным — никого это не волновало, и никто его не искал. Его мать объясняла это тем, что тихого мальчугана редко кто замечал. И никто не догадывался, о чем он там думает, укрывшись за маской безмолвия. Когда он, вернувшись, незаметно появлялся среди людей, просидев перед тем три дня на отдаленной веранде, никто даже не удосуживался спросить, где он так долго пропадал.
Его мать была набожная женщина. Она тяжело пережила все проблемы, возникшие в связи с предстоящими крестинами мальчика. Четыре долгих года пришлось дожидаться Габриэлю Анхелико, прежде чем его приняли в святую христианскую общину. В ту ночь, когда у Анны Рисуэньи начались родовые схватки, в церковь Пресвятой Троицы — Иглесиа де ла Сантиссима Тринидад — ударила молния, а затем целых четыре года продолжался ремонт. Именно в этом храме окропляли водой всех членов его семьи, так что не могло быть и речи о том, чтобы тащить новорожденного куда-то в центральный собор и крестить его там. Его бабушке Флорентине Альбе пришлось немало потрудиться, ограждая кроватку маленького внука изображениями Христа, чтобы до него не добрались вороватые руки дьявола. Но впоследствии она так и не обрела полной уверенности в том, что ее старания вознаградились успехом, ибо мальчик был черен как ночь и взгляд у него был уж больно обольстительный для новорожденного младенца. О крещении нечего было и помышлять, пока не будут собраны деньги на постройку новой колокольни. По этой причине Анна Рисуэнья решила, что лучше всего назвать мальчика в честь одного из ангелов, и его нарекли Габриэлем.
Друзей у маленького Габриэля Анхелико почти не было. Товарищи у него были такие, которых никто не мог видеть, кроме него самого, а когда он попробовал было поиграть в куклы своей сестренки, его за это хорошенько оттаскал за уши дедушка, сказавший, что так и с ума спятить недолго. Отца своего Габриэль Анхелико ни разу в жизни не видел. Тот только и успел зачать сына, прежде чем навсегда исчезнуть из жизни Анны Рисуэньи. После него в ее постели перебывали еще несколько мужчин, но из этого ничего путного не вышло, кроме того, что родилась еще девочка, да над домом некоторое время витала тень любовного страдания. Временами мать Габриэля начинала тревожиться, отчего это сын ни с кем не разговаривает, хотя бы сам с собой. Но Флорентина Альба успокаивала ее, говоря, что об этом не стоит беспокоиться. Тот, кто молчит, ведет разговор с ангелами, так сказала бабушка. И с этого дня вся семья была уверена, что если Габриэль Анхелико куда-то опять пропал, значит, он гостит у крылатого воинства.
Когда Габриэль Анхелико впервые побывал в библиотеке, ему это место показалось волшебным. Все стены были уставлены знаниями, громада которых надвигалась на гулко шаркающего ногами по гладкому каменному полу ребенка. Он так и застыл перед полками с разинутым ртом, для него это было то же самое, что для других детей первая встреча с цирком. Сознание того, что все, что ему требуется знать, собрано тут в одном месте, преисполнило его всеобъемлющим спокойствием. Когда Габриэль Анхелико пошел в начальную школу, он стал бывать в библиотеке чаще, чем где бы то ни было, потому что в его родном доме никаких книг, кроме Священного Писания, не водилось. У мальчика была светлая голова, и в школе его сразу перевели на вторую, а потом и на третью ступень. Анна Рисуэнья смотрела весьма скептически на то, как ее сын, чуть улизнет со двора, вместо мессы отправляется в греховное книжное хранилище. Так много учености, собранной в одном месте, никого до добра не доведет, считала она. Зато Флорентина Альба была, напротив, даже довольна, что мальчонка нашел себе занятие по душе, несмотря на то что очень скоро у него испортилось зрение и неизвестно было, откуда взять денег, чтобы купить ему дорогие очки. Каждое утро Флорентина Альба молилась перед божницей, для удобства устроенной в открытом кухонном шкафу. Но, не дождавшись ответа, решила действовать сама и, вооружившись на всякий случай плачущим изображением Девы Марии из Фатимы, отправилась к жене оптика.
