Ознакомительная версия.
Жених – шкаф квадратный – в классической американской тройке, с чёрным цилиндром на голове. Невеста – невысокая стройная фигурка в чём-то неприметном и скромном, лицо скрыто за тёмной вуалью.
Привычно, не запнувшись ни разу, отец Джон довёл обряд до установленного Свыше финала:
– Если кто-либо из здесь присутствующих знает причину, по которой этот брак не может быть заключён, то пусть встанет и громко сообщит нам об этой причине!
В храме повисла чуткая тишина, через минуту разрезаемая на части звонким девичьим голосом:
– Я знаю непреодолимую причину, не позволяющую этому браку быть заключенным! В соответствии со всеми правилами и канонами, установленными нашим Создателем!
К своему громадному удивлению – и отец Джон, и немногочисленные свидетели церемонии – вдруг, осознали, что это говорит сама невеста.
А девушка, тем временем, продолжила:
– Этот человек – мой двоюродный брат! И поэтому я отменяю эту дурацкую свадьбу!
Вуаль отлетела далеко в сторону: озорные голубые глаза, длинные, блестящие – даже в полумраке церковного зала – каштановые волосы…
Глаза священника округлились в нешуточном изумлении, губы – непроизвольно – приоткрылись…. Горячие девичьи пальчики резко, но – одновременно – и нежно, коснулись нижней челюсти отца Джона. В ту же секунду крепкие белоснежные зубы ревнивца громко цокнули друг о друга, имеется в виду – «верхние о нижние».
Совсем рядом раздался негромкий смех, и прозвучала сакраментальная фраза:
– Лузеру – саечка!
Занавес, господа мои. Занавес!
Белоснежный многоярусный красавец «Конте Гранде» – знаменитый на весь мир океанский лайнер – медленно и важно, словно надуваясь от собственной значимости гигантским мыльным пузырём, подошёл к причалу.
Вечернее солнце, заставляя западную часть неба нестерпимо пылать кроваво-алым, осторожно коснулось своим краем линии горизонта. С противоположной стороны над портом нависали силуэты величественных небоскрёбов, знакомых Денису по красочным туристским проспектам, беспорядочно разбросанных по всем многочисленным корабельным помещениям: Каванаг, неуклюжая башня Министерства общественных работ, Атлас…
За пирсом неподвижно застыли горбатые портовые краны, резкий холодный осенний ветер настойчиво и неучтиво пытался забраться за воротник тонкого плаща.
«Май месяц на дворе, а ветер-то – осенний…», – непроизвольно отметил про себя Денис. – «В южных широтах май месяц – это поздняя осень, а его последняя декада, и вовсе, уже ранняя и суровая зима. Вот, такие пироги-перевёртыши, сюрпризы южного полушария…».
Корабль пришвартовался на много раньше расписания, поэтому нужной машины около сходней он не обнаружил. Пришлось ещё часа два с половиной провести в порту. Денис неторопливо ходил от причала к причалу, внимательно рассматривая спящие океанские суда, полной грудью дышал солёным морским ветром. Было тревожно и почему-то немного грустно…
Наконец, негромко тарахтя, подъехал старенький светло-лимонный «линкольн» с нужными номерами. Шофёр-метис, скупо кивнув лохматой головой, помог уложить два новеньких чемодана кремовой кожи в багажник. Дорожный баул с ноутбуком и другими полезными вещами, Денис, расположившись на переднем пассажирском сиденье, поставил себе на колени.
Поехали с ветерком. Одно только немного огорчало пассажира – за автомобильными стёклами царила непроглядная темень, а, ведь, хотелось и полюбоваться на пейзажи новой для него страны.
Шофёр всю дорогу невозмутимо молчал, на что Денис отвечал аналогичным молчанием и совершенно не обижался, мол, может, у метиса были такие инструкции, или же он просто был немым – от самого рождения….
Только когда машина резко притормозила у слабо освещённого крыльца приземистого трёхэтажного здания, и водитель сделал знак рукой, однозначно свидетельствовавший об окончании маршрута, Денис ненавязчиво поинтересовался названием населённого пункта, в который они прибыли.
– Талар, сеньор, – вылезая из машины, трескучим фальцетом неохотно ответил метис.
Хозяин гостиницы – длинный и худой старик с седыми моржовыми усами и лиловыми глазами молодой горной ламы – также оказался записным молчуном. Чуть слышно пожелав новому постояльцу доброй ночи, он выложил на деревянную стойку массивный бронзовый ключ и кратко сообщил:
– Комната сеньора – на третьем этаже, направо по коридору, крайняя дверь у окна.
После этого старик развернулся и, громко шаркая кожаными подошвами сандалий по каменным плитам холла, скрылся за чёрной потрескавшейся дверью.
Гостиничный номер был очень уютным: пять метров на четыре, светлая мебель, пахнущая свежими сосновыми стружками, ванная комната, выложенная светло-бежевой керамической плиткой, тёплая вода, текущая тоненькой струйкой из никелированной трубы, прохладное, в меру накрахмаленное постельное бельё.
Только, вот, заснуть быстро не получалось: по металлической крыше что-то громко шуршало и звенело, а по оконному стеклу беспрестанно скреблись своими острыми коготками невидимые слуги чёрной аргентинской ночи…
Проснулся Денис на удивление бодрым, мельком бросил взгляд на наручные часы – было семь утра по-местному. Соскочив с широкой кровати, он сделал несколько приседаний и наклонов, раз пятьдесят отжался от пола, ловко перекувырнулся через голову и, вскочив на ноги, распахнул двухстворчатое окно.
Воздух…. Чем же он пах, этот воздух? Чуть-чуть горчинкой, совсем немного вчерашней дождевой водой. И ещё – чем-то незнакомым, неопределяемым так сразу…
«Наверное, Аргентиной», – решил про себя Денис.
Сразу же прояснилась и причина ночного скрежета-шуршания. Это лёгкий утренний ветерок гнал по тротуарам и крышам домов плотные стаи сухих листьев платанов. Сотни тысяч, а может, и миллионы миллионов жёлто-бурых и лимонных листьев летали повсюду, закручиваясь, порой, в самые невероятные спирали. Листья были везде, всё пространство за окном было заполнено ими.
Предместья Буэнос-Айреса – в первых числах мая – это один сплошной листопад…
Завтрак был чем-то созвучен этому печальному листопаду: свежайшие пшеничные булочки с белым укропным маслом и яичница-глазунья с бело-розовым беконом, причём, «глаза» у этой яичницы были непривычно нежно-алого цвета, цвета весенней утренний зари.
Кофе. Да, это был настоящий кофе…
– Очень редкий сорт, – любезно пояснил хозяин гостиницы, заметив, что напиток произвёл на постояльца неизгладимое впечатление. – Называется «Оуро Верде». Это бразильский кофе, контрабандный, конечно же…
До условленного времени оставалось ещё целых два часа, Денис решил немного погулять, осмотреться. По узкой улочке, мощенной неровными булыжниками, он прошёл два квартала – мимо разномастных двухэтажных домов под красно-коричневыми черепичными крышами – и оказался в пампе…
Пампасы? Нет, это название совершенно не подходило для увиденного.
Именно – пампа.
Именно – она, женского рода, как у русских – степь…
Только русская степь, она ровная, с отдельно стоящими курганами, осенью жёлтая, пахнущая полынью.
А пампа – сплошные холмы и холмики, заросли полузасохшего чертополоха, колючий кустарник, пыль, летающие тут и там разноцветные стайки сухих листьев, и незнакомый тревожный запах…
Чем пахнет в пампе? Какой глупый вопрос.
В пампе пахнет – пампой…
Он долго сидел на ближайшем пологом холме, подставив лицо под порывы прохладного свежего ветра, и – до рези в глазах – вглядывался вдаль.
Голубое и светлое, почти – белое. Голубое небо, белые облака, светлая даль…
Бело-голубая страна. Аргентина…
Он проснулся от громких звуков клаксонов. За окном безостановочно, невежливо перебивая друг друга, сигналили машины.
Сигналили на разные голоса: вот, вздорная легковушка заголосила тоненьким старческим фальцетом, а это какой-то солидный «кадиллак» заявил о своих правах на беспрепятственный проезд по столичной улице, и тут же всех остальных участников дорожной драмы прервал могучий бас наглого американского грузовика.
Завтрак в ближайшем ресторанчике предложили стандартный: свежие пшеничные булочки, коровьи и козьи сыры в ассортименте, ветчина и разнообразные копчёности, тонко нарезанное варёное мясо вчерашней варки, на десерт – кофе двадцати сортов на выбор. Спиртных напитков – по патриархальным аргентинским понятиям – утром не полагалось, но Денис, сугубо из устойчивой нелюбви к строгим и незыблемым правилам, заказал «два пива».
Пожилой официант, посматривая строго и неодобрительно, принёс на крохотном подносе две бутылки «Кильмес-Кристаль», покрытые тончайшим светло-голубым слоем инея, и с сердитым стуком поставил их на стол перед «неправильным иностранцем».
«Пошли вы – вместе с вашими традициями – куда подальше!», – мысленно ответил консервативному официанту Денис, после чего весело подмигнул Хуану Перрону, пристально смотрящему на него с большого поясного портрета, висевшего на неаккуратной кирпичной стене, мол: – «Лучше бы навели порядок на дорогах. А господин Перрон – тот ещё субчик. Сразу видно, что среди его ближайших родственников и тощие степные волки числятся…».
Ознакомительная версия.
