При этих словах он посмотрел на Ирину с ужасом.
– Берет следующий распылитель – там тоже игла неродная, темная, нешлифованная. Они давай все проверять, а там все – брак!
Глаза его блестели в черных глазницах, как блестит вода на дне глубоких колодцев – черным зеркалом. Как и из темного колодца, казалось, из его глаз сейчас полезут чудовища. Ирине стало не по себе. Она подошла к куче коробок, и увидела, что все они вскрыты. Бумажные, похожие на пулеметные, ленты были распотрошены, и небольшие блестящие железки валялись под ногами.
– Все брак! 10 тысяч плунжерных пар! Их можно только как ремонтный фонд продать – по рублю за штуку…
На этих словах он засмеялся, закатил глаза к потолку и забормотал:
– Я им отомщу… Я им отомщу…
«Как ты отомстишь? – подумала Ирина. – Кому ты отомстишь? Мститель»… Она вдруг поняла, что Грядкин сейчас очень похож на ее сына Мишку – когда того однажды побили мальчишки во дворе, Мишка точно так же, уткнувшись ей в плечо, говорил: «Я им отомщу! Я им отомщу!». Это был едва ли не единственный в их жизни эпизод, когда он уткнулся в ее плечо. После этого Мишка и пошел в хоккей. Отомстил ли он потом своим обидчикам, не говорил – может, и не до них уже стало?
– Тебе бы отвлечься чем-нибудь… – вспомнив про хоккей, проговорила Ирина.
– Чем? – спросил с горечью Грядкин. – Запить на неделю?
– Ну не знаю… – нерешительно сказала она.
Оба помолчали.
– Останешься сегодня? – вдруг спросил он, взглядывая на нее.
– Останусь… – кивнула она, давно уже это решив. – Останусь.
Она чуть было не сказала «Маленький мой», но сдержалась. Только погладила его по голове и прижала к груди. Грядкин затих. И даже стиснутые пальцы разжались, расцепились, и он обнял Ирину так, как не обнимал никогда…
– Ну так как, Ирина Алексеевна, сознаваться будем? – спросил, позевывая, Бушуев. В открытое по причине ночной духоты окно залетел мотылек и стал биться о лампочку на потолке.
«Вот дурак, – подумала Ирина. – Сам за решетку прилетел».
Сколько времени шел допрос, она уже не знала. Адвокат приехал, но лучше от этого не стало – выяснив, что заплатить за его услуги Ирина не сможет, адвокат тут же ушел с Мельниковым курить. Потом он уходил курить с Бушуевым. Опера менялись, только Ирина была одна и та же. Мельников на нее кричал, Бушуев уговаривал и даже дал ей воды.
– Какая-то упорная попалась вам «трупова жена»… – сказал адвокат Мельникову во время одного из таких перекуров. – Чего вы с ней возитесь – посадили бы в камеру, пусть задумается о судьбе.
– Я-то что, я бы посадил… – ответил Мельников. – Это Бушуев чего-то завелся. Хотя я его понимаю – изобличающих улик-то нет. Мотив есть, а улик нет. Так хоть признание будет.
– Явка с повинной – царица доказательств? – кивнул адвокат на висевший в курилке потрет Дзержинского и надпись под ним «Если вы еще на свободе, то это не ваша заслуга, а наша недоработка!».
– Ага, она самая… – подтвердил Мельников. – Да и нечисто что-то в этом деле. Если бы он начал ее колотить, там вся квартира была вдребезги, а у нее вся рожа в синяках.
– То есть, ты думаешь – умышленное? – уточнил адвокат. – Подпоила, а как мужик расслабился – чик его ножиком.
– Может и так… – задумчиво сказал Мельников. – Но уж больно удар хорош. Меня ведь как учили: если женщина убивает, тем более, которая натерпелась, то она будет резать покойника за всю свою загубленную жизнь. У женщины рука слабая, она берет не качеством, а количеством. Двадцать ударов ножом, а смертельный – один.
– Ну да… – подтвердил адвокат. – Знакомая картина. Так убивают женщины и подростки.
– А тут-то удар один! – торжественно, словно предъявляя главную улику, заявил Мельников. – Зато какой! Там ведь и мужик-то – не мужик, а слон. Как может слабая женская рука пробить такой (он показал пальцами) слой жира и такой (снова показал пальцами) слой мяса?!
– То есть, она кого-то прикрывает? – уточнил адвокат.
– Может, и прикрывает… – пыхнул сигареткой Мельников. – А может и правда так давно об этом думала, что нынче перемкнуло и сила в руке появилась. С другой стороны, сынок-то говорит (к этому времени Мишка уже был допрошен), что мамка резала овощи да закуску, а папка на нее в этот момент бросился и вот со всего маху на ножик и напоролся.
– Так может быть? – спросил адвокат.
– Ну а чего ж? – жиганисто пожал плечами Мельников. – Такая туша. Он сам с размаху наделся на лезвие – запросто. Но что интересно, на ножике, который Бушуев нашел на кухне, следы крови есть, а отпечатков пальцев – нет. Случайно или нет, а вытер кто-то, хватило у кого-то мозгов!
– То есть, явно не состояние аффекта? – уточнил адвокат.
– Может, и не состояние аффекта. А может и состояние… – пожал плечами Мельников. – Нынче человек столько смотрит криминала в фильмах, в новостях, в разных дурацких программах, что, думаю, уже любая старушка знает, что грабить надо идти в перчатках и в маске, и что после убийства надо вытереть орудие убийства. Про то, что сморкаться надо в платок, люди нынче не помнят, а вот про то, что надо с ножика отпечатки стереть – помнят.
– Это да… – засмеялся адвокат. – Тут ты прав на все сто!
– В общем, понятно, что ничего не понятно… – подытожил Мельников. Они погасили окурки в большой пепельнице и пошли назад в кабинет.
Сидевший перед Грядкиным коммерческий директор строительной фирмы был тот еще жук. Внешне – человек как человек, серенький, с блеклыми глазами, в обычном пиджачке и неприметной рубашке. Но Грядкин еще в военной прокуратуре видел немало таких, и знал, что их всегда выдает какая-то деталь. Желание «намекнуть» на свою особенность неудержимо, и даже если для работы у такого гражданина есть специальный комплект старой заношенной одежды, то надо только присмотреться, и обязательно обнаружишь или несуразно дорогие часы, или заколку для галстука, которая, если не воровать, должна бы стоить этому директору годового дохода. У этого часы были как часы, а галстука не было вовсе. Но когда он взял поданные Грядкиным бумаги, на мизинце блеснул перстенек с тремя камушками. Глаза Грядкина тоже блеснули, как эти камушки. Мгновенно человек этот стал ему ясен как школьное расписание.
– И что у вас? – лениво и даже как-то брезгливо начал коммерческий директор. Грядкин знал эту игру, это было как на базаре, где продавец расхваливает свои помидоры, а покупатель говорит, что они какие-то мятые да и уж больно красные – уж не краской ли их наширяли через шприц, но не уходит. И из того, что не уходит, уже ясно, что все равно купит, а про шприц – это так, ритуал, да чтобы цену сбить.
– Стройматериалы, стекло – огромный ассортимент… – неторопливо, солидно сказал Грядкин.
– И что у вас из этого есть? – спросил директор, листая прейскурант.
– Все! – подчеркнуто ответил Грядкин. – Есть все.
– Дороговато… – протянул коммерческий директор, выпячивая губы. – Это что же у вас кирпич таких денег стоит?
– Побойтесь Бога, у нас кирпич на 10 копеек дешевле, чем у всех! – даже как-то укоризненно сказал Грядкин.
– Бросьте. Вон на кирпичном заводе в (он назвал городок) мы берем кирпич за (он назвал сумму)… – сказав это, он выжидательно уставился на Грядкина.
Грядкин знал этот кирзавод и знал, что таких цен там нет – директор привирал, чтобы сбить цену. «Что же, так и сказать ему, что он врет?» – подумал Грядкин, понимавший при этом, что соображать надо быстро.
– Слушайте, Вадим Борисыч… – начал он, лихорадочно в голове просчитывая разные варианты продолжения разговора. – Может, вы на этот завод уже не заезжали некоторое время. Нынче кирпич там стоит дороже моего…
Глаза директора блеснули. Грядкин понял: точно, знал директор про кирпич и без него. «Ну ладно…» – приободрился Грядкин. Хитрость директора показывала, что пока этот парный танец они оба танцуют верно. Они разговаривали, будто пазлы составляли. Оба уже поняли друг друга, раскусили, оба знали, к какому результату они хотят придти, и теперь легко, совсем чуть-чуть, словами, междометиями друг друга к этому результату подталкивали. При этом каждый понимал, что неверная интонация у одного может быть неправильно истолкована другим.
По подбадривающим интонациям директора Грядкин понял, что можно добавить в разговор ясности.
– Понимаете, нам надо товар срочно реализовать, предприятию уж больно деньги нужны… – заговорил Грядкин немного даже извиняющимся тоном. – Давайте мы цену поднимем…
– И что? – с любопытством уставился на него директор, глазами приглашая «ну ты договаривай, договаривай»…
– Ну… – на губах у Грядкина появилась улыбка, говорившая: «Вы же меня понимаете». – Ну… Там же будет разница… Между той ценой, за которую вы купите кирпич, и той, которая на бумаге.
– И что? – опять спросил директор.
