Когда всю жизнь возишься с детьми, которые играют в кубики и не растут, теряешь счет времени.
Я уже не знаю, кто я такой, где я, сколько мне лет. По-моему, мне всегда было тридцать. Я большой шутник. Надо всем смеюсь. Словно живу в нескончаемом анекдоте, поэтому всерьез ничего не воспринимаю. Говорю и пишу ерунду. И лучше уже не будет. Дорога привела меня в тупик, а жизнь оставила в дураках.
Мой папа никогда не убивал
Посвящаю эту книгу моей матери
Я часто просил Иисуса сделать так, чтобы мой папа в пьяном виде случайно не убил маму. А на Рождество плюс к этому я еще просил подарок.
Помню, однажды я взмолился о револьвере. Я точно представлял, какой именно мне нужен, – револьвер марки «Солидо». Но для Иисуса я специально не уточнил. Мне сказали, он и сам все знает и умеет читать мысли, так что я решил его проверить.
Я не получил «Солидо», мне достался простой револьвер, и папа продолжал пить до конца своих дней.
Люди, которые пьют, часто злятся и бьют своих жен и детей, такое показывают в черно-белом кино. Но папа нас никогда не бил. Даже меня, а меня он не очень любил. Когда он на меня злился, то делал мне больно словами.
Однажды он написал мне очень неласковое письмо и обозвал козявкой. Думаю, он не слишком гордился своей жизнью и чувствовал, что я это понимаю, наверное, это его не радовало.
Папа ударил меня только один раз, при рождении, так что я совсем этого не помню.
Мама рассказала, что, явившись на свет, я не дышал, и тогда папа схватил меня за ноги, словно кролика, и хлопнул по спине – так я наконец решился на жизнь.
В семейном альбоме есть одна фотография, которая мне особенно нравится, на ней – папа и я.
Папа лежит на диване, читает, я сижу рядом. Мне, наверное, около годика, я выгляжу счастливым, со мной не может произойти ничего плохого, потому что я с папой.
Папа молодой, красивый, у него маленькие очки в металлической оправе, он похож на ученого, он внушает доверие, видно, что с ним должно быть хорошо, к тому же он доктор, рядом с ним спокойно, с ним можно не бояться смерти.
Почему же теперешний папа такой грустный, старый, почему он не разговаривает с нами, почему он грубо обращается с мамой и порой по-настоящему нас пугает?
Куда делся папа с фотографии?
Он лечил людей, небогатых людей, которые часто не могли ему заплатить, но угощали его, например, стаканчиком спиртного, потому что мой папа любил выпить, и даже не один стаканчик, а несколько, и вечером, вернувшись домой, выглядел усталым. Иногда он говорил, что убьет маму, а потом меня, потому что я был старшим и не самым любимым ребенком.
Когда папа сильно напивался, он делался слегка безумным, но не злым.
Мой папа никогда никого не убивал, а только болтал. А многих он вообще спас от смерти.
Впрочем, на машине он чуть не передавил уйму народу, но ведь не передавил же! Под его колесами погибали утки и курицы. Коровы и бараны – никогда.
Однажды папа на своем авто въехал в целое стадо. Задел нескольких барашков, но пастуха не тронул, остановился прямо перед ним.
Мой папа был не таким, как другие доктора. Он ужасно одевался. Всегда носил широкую куртку-канадку и свои вечные башмаки.
Башмаки служили папе столько лет, что спереди у них отклеились подошвы, казалось – ботинки улыбаются.
Чтобы закрыть им рот и не разбить себе череп, папа перехватил башмаки резинкой, которую бабушка использовала, когда закатывала консервы.
Красная резинка перетягивала носы черных башмаков, это выглядело очень забавно, доктора так не ходят.
Клиенты смеялись, мама – нет.
Однажды маме все это надоело. Она выбросила папины башмаки в мусорное ведро.
Тогда папа стал навещать пациентов в тапочках.
Мой папа лауреат факультета
На входной двери висела медная табличка. А на ней надпись «Доктор Фурнье». И чуть ниже – «Лауреат факультета».
Лауреат – это тот, кто выиграл в конкурсе. В детстве мы радовались, что наш папа победитель. Конечно, речь шла о конкурсе докторов, ведь папа самый лучший доктор.
В доказательство скажу, что, например, если кто-нибудь заболевал и другие врачи не могли определить болезнь, в качестве консультанта звали папу, и он часто находил ответ. Все считали, что папа хорошо диагностирует, даже когда очень устает.
Внизу на табличке значилось: «Бывший экстерн больниц Лилля». Нас это смешило, потому что мы были экстернами школы Сен-Жозеф. Я думал, раз папа такой умный, его дети просто не могут быть глупыми. Даже я.
Табличку чистили раз в неделю, она становилась почти зеркальной.
Мне нравилось, что на табличке о папе написали только хорошее.
Мой папа и робкие пациенты
Каждый день после полудня папа принимал пациентов дома. Поскольку денег на горничную у нас не водилось, дверь обычно открывала мама, а иногда – на каникулах – мы.
Мы провожали пациентов в маленькую комнатку, где стояли стулья и валялись старые номера журнала «Пари Матч», мы называли ее приемной. Оттуда папа забирал пациентов в свой кабинет.
Однажды мама открыла дверь и увидела на пороге женщину, явно из деревни и очень робкую. Пациентка оказалась первой за день, поэтому мама сразу отвела ее в папин кабинет.
Спустя час набежали другие пациенты, а женщина все не выходила из кабинета. В конце концов мама решила пойти посмотреть, что происходит. Она постучала в дверь – никто не ответил. Она открыла дверь: женщина сидела перед папиным столом, держа сумку на коленях и не смея шелохнуться, – не хотела шуметь.
Папа тоже сидел за столом, перед пациенткой, и… спал как убитый.
Папе нравилось себя убивать. Он несколько раз пытался совершить самоубийство.
Частенько он прощался с жизнью по воскресеньям, в полдень, предпочтительно – во время праздничного обеда, когда все в сборе.
Папа вооружался скальпелем и перерезал себе вену на сгибе руки. Чтобы не пачкать скатерть, он делал это под столом.
Сначала мы переживали, боялись, что папа умрет. Мама, давно привыкнув к папиным выкрутасам, не обращала на него никакого внимания и продолжала с нами разговаривать. Кровь текла ручьем, а мама расспрашивала нас о школе, о друзьях…
Папа, видя, что никто им не интересуется, нервничал и стремительно убегал в свой кабинет, чтобы перевязать руку.
Позже, когда папа повторял ритуал, мы уже не боялись. Мы привыкли и думали: это, наверное, ради смеха.
Папа был не злой, но когда все-таки злился, делал забавные вещи.
Помню, однажды мы сидели за столом и уже перешли к десерту, а папа рассердился, встал, схватил с блюда персики и принялся нас обстреливать. Мы, дети, залезли под стол, а мама с бабушкой остались на своих местах, они закрывали лицо руками, чтобы не получить персиком в нос или в глаз.
Снизу мы слышали, как фрукты шмякались об стену.
Мы смеялись, но с опаской. Ведь папа мог взяться за более тяжелые предметы. Слава богу, персики попались спелые и мягкие, они буквально впечатывались в стену, не то что булыжники какие-нибудь.
Стоило запасу снарядов иссякнуть, папа ушел в свой кабинет – лечить больных. Тогда мы вылезли из-под стола. В маму с бабушкой папа обычно не попадал, плохо целился.
Помню, на стену прилипли ошметки персиков. Мы их счистили, но следы оставлись надолго. Избавились мы от них, лишь сменив обои.
Папа плевал на деньги.
Серьезно, он не только не брал денег с пациентов, которые не могли заплатить. Он еще и заполнял их больничный лист, чтобы им возместили расходы. Папа платил налоги с дохода, которого не имел, и мама постоянно на него за это ворчала.
Впрочем, иногда у папы в карманах находились даже крупные купюры. Однажды мама попросила у папы денег – для нас, и он рассвирепел.
Он сказал маме, что ей вечно нужны деньги. Он сказал, что ему на деньги плевать. Выхватил пачку денег, включил газ и бросил купюры в огонь.
Мы с мамой смотрели, как в огне исчезают банкноты. Было грустно. Как будто горели новые туфли, красивые вещи, подарки…
Когда папа вышел из комнаты, мама быстро выключила газ, и мы собрали пепел. Не все купюры сгорели полностью, помню, несколько штук удалось спасти.
И пока мы с мамой пытались вернуть к жизни почерневшие бумажки, папа выкладывал на барную стойку в кафе новые, еще не растраченные банкноты.
Папа не понимал, почему нам все время надо покупать одежду. Мама всегда хотела нас одевать хорошо, но ей удавалось это с трудом, потому что денег не было.
Мои братья более-менее наплевательски относились к одежде, а вот я боялся выглядеть уродцем, и мне не всегда нравились наряды, которые выбирала мама. Но сказать об этом я не мог – у нее проблем и без того хватало.
Частенько нам доставалась одежда, сшитая какими-нибудь родственниками, – гораздо хуже, чем из магазина.
