Придётся тестировать на себе. Не толкать же колёса втёмную. Если стафф окажется палевом, глаз на жопу могут натянуть элементарно, даже до момента расчётов.
Всё это крутилось в моей голове, пока я передвигался в потоке машин по направлению к офису. Когда размышления привели меня к необходимости попробовать таблетки, я обнаружил себя уже на набережной Обводного канала, недалеко от бизнесцентра, в котором располагался «Холод Плюс».
Я усмехнулся. Прощай, контора! И, вместо того чтобы свернуть с набережной направо, к бизнесцентру, я перестроился в левый ряд, переехал Обводный канал по мостику и рванул по другой стороне к морю.
Дорога была свободна. Пробка стояла в обратную сторону, из порта в город. Я быстро домчался до Канонерского острова и въехал в тоннель.
Это один из самых мрачных и страшных тоннелей на всём белом свете, в этом я уверен. Тоннель Канонерского острова длинный, плохо освещенный, непроветриваемый, а потому заполненный выхлопными газами.
Я вспомнил, как несколько лет назад шёл по этому тоннелю пешком. Мне было нужно попасть в Санкт-Петербургскую таможню, заверить платежи или подтвердить сертификат происхождения, я уже не помню. Это было ещё до моего поступления на службу в «Холод Плюс». Я подрабатывал декларированием грузов.
Мне нужно было в таможню, а на автобус я не попал, или автобуса не было, в общем, я шёл пешком от самого Балтийского вокзала до Канонерского острова и зашёл в тоннель. Мне кажется, я был одним из немногих людей, которые прошли этот тоннель пешком.
Я жался к стене, как тень усопшего в Аиде, мимо проносились грузовики, оглушая меня рёвом дизелей. Дышать было трудно, от выхлопов мутило и кружилась голова. Я шёл и шёл, еле передвигая ноги. Казалось, этому не будет конца. Может, я уже умер. «Это всё. И это будет вечно», – из Николая Гумилёва, но тогда я не вспоминал стихи. Я ни о чём не вспоминал, просто тупо двигался по тоннелю. И сначала даже не поверил, когда тоннель закончился и я вышел, щурясь на блёклое северное солнце, висящее в блёклом северном небе над блёклым северным морем. И этот блёклый выцветший мир показался мне таким ослепительно ярким и красочным!
Теперь я въезжал в тоннель на машине и всего через несколько минут вынырнул с другой стороны.
«Дай мне две таблетки…»[22]
Я оставил машину на заасфальтированной площадке перед водозаборной станцией, спустился по бетонным ступенькам к морю и присел неподалёку от вялой волны на старую корягу.
Это место было мне знакомо. Здесь я, бывало, ждал, пока в каком-нибудь отделе таможни рассмотрят принесённые мной документы либо когда закончится обеденный перерыв. Здесь же обедал сам, чем бог посылал и что можно было купить в ларьке неподалёку от автобусной остановки. Это было трудное время, тоже трудное и бедное, может, даже более бедное, чем сейчас. И всё же я вспоминал о нём с ностальгией. Ведь это была молодость, как ни крути. В молодости всё, даже бедность, – всего лишь приключение. В среднем возрасте бедность – это просто бедность как она есть.
Перед тем как запечатать машину сигналкой, я открыл заднюю дверь и поковырялся в дыре коробки, чтобы вытащить несколько таблеток. Теперь розовые таблетки лежали в кармане пиджака. Я не спешил. Ещё подумалось: а вдруг это действительно яд, и, приняв таблетки, я умру?.. Умирать было страшно, но не потому, что жалко было оставлять жизнь – такую жизнь оставлять не жалко. Просто умирать – это всегда страшно. И наверняка больно. Даже когда умирающий внешне не страдает. Когда как будто бы засыпает. Так кажется тем, кто рядом, но откуда им знать, что чувствует сам уходящий? Возможно, любая смерть сопровождается мучительной агонией, видимой или невидимой извне.
Но будь что будет. Я извлёк таблетку из кармана, положил на ладонь. Пару секунд смотрел на неё, потом закинул в рот и сразу проглотил. Немного подумал и отправил следом вторую таблетку. С поправкой на мой вес требуется двойная доза любого препарата.
Теперь всё. Оставалось только ждать прихода. Или других, менее приятных последствий употребления таблеток. Я откинул голову и прикрыл глаза, подставляя лицо слабому солнечному свету.
Я отключился, может быть, всего на минуту. Не уверен даже, что меня торкнуло именно от таблеток. Я мог просто вздремнуть на солнышке. Так или иначе, когда я очнулся…
…Собственно, ничего особенного.
У моих ног плескалась волна залива, чайки кружили над водой и оглашали воздух бодрыми криками. Тёплые лучи лились из опрокинутого стакана северного светила, прохладный морской ветерок кондиционировал атмосферу.
Мне подумалось: «Всё хорошо. Зачем я загонялся этими депрессивными мыслями? Я ещё молод, и всё у меня будет. И то, что есть, – не так уж плохо! Стабильная и хорошо оплачиваемая работа в офисе, возможность профессионального роста. Удачное начало литературной карьеры. Нет, это не просто: жив, здоров и на свободе – три повода для настоящего русского счастья. Это гораздо больше. Это удача. Удача, да. Так что позитив! Надо смотреть на мир позитивно. Позитивно. И тогда с тобой будут происходить позитивные вещи. Да. Ну, вы сами всё знаете. А эта бредовая идея… сбежать из „Холода Плюс“, продать коробку таблеток… нет, всё это незачем. Ничем хорошим не закончится. Лучше сейчас сесть в машину и просто вернуться в офис. Свое отсутствие я легко оправдаю пробками. Сейчас я сяду в машину и вернусь в офис, отвезу коробку, и всё будет хорошо. Всё хорошо. Только вот… картошка. Везде эта картошка! Виктор Степанович прав, мы заказываем её слишком много…»
Перед моим взглядом встали бесчисленные паллеты с мороженым картофелем, заполнившие холодильные камеры и все проходы на складе. Когда я сел в машину, мне на мгновение показалось, что коробками с картошкой заставлен и салон моего автомобиля, от задних сидений до самой крыши.
Но я сморгнул, и видение прошло.
Только коробка таблеток по-прежнему лежала на заднем сиденье, но как-то зыбко, будто парила, и её очертания были размыты.
Надо было такому случиться, что как раз когда я стоял у лифта, запаренный, с расстёгнутыми (двумя!) верхними пуговицами сорочки, галстуком на плече, с дурацкой коробкой в руках и идиотской улыбкой (улыбка-то откуда взялась?) на искривлённой физиономии, я снова столкнулся нос к носу с богиней весны, секса, плодородия и прочей фигни.
– Вы работаете грузчиком? – спросила она и тоже улыбнулась.
Мать вашу!
– Да, грузчиком мозгов. Ещё я умею ездить по ушам на троллейбусе и развожу мосты.
Так себе шуточка. Но богиня сделала вид, что ей смешно. И показала мне ручкой вот так: пока-пока! Когда выходила из лифта.
Здесь я должен рассказать о сексе.
Уже вовсю идёт девятая глава, развернулся сюжет, а о сексе ещё ничего не было сказано. Это может навести на подозрения.
Со всей ответственностью заявляю: я, Максимус Семипятницкий, не педераст и не метросексуал (есть какая-то разница?), не виртуал или какой-нибудь извращенец. В этом смысле я нормальный мужик. По крайней мере, был таким, пока не стал работать в корпорации «Холод Плюс».
У меня даже есть девушка. Вернее, была девушка. Ещё совсем недавно.
Она собрала свои вещи и ушла к маме.
А если точнее, она собрала мои вещи и выставила меня за дверь. Потому что она и так жила в квартире, которую её мама сдавала нам двоим за скромную плату, по-родственному.
Нет, она очень переживала. Чёрт, не мама, девушка переживала. Может, мама тоже переживала, почём мне знать? Хотя мама скорее обрадовалась. Да шут с ней, с мамой, вот привязалась, прости господи!
Я о девушке. Она даже плакала. Она говорила: «Мак!» Это только она могла меня так называть. Меня зовут Максимус, и никому, слышите, никому не позволено называть меня этими урезанными собачьими кличками: Максим, Макси, Макс. Но она называла меня Мак, ей я разрешал.
Так вот, она говорила: «Мак, я очень люблю тебя, я действительно тебя люблю».
Слышите, она любит меня, она сама так говорила.
«Мак, я тебя люблю. Но я больше не могу так».
А почему?
«Потому что мне нужен секс, грёбаный секс, каждый день, лучше, если четыре раза, каждый день, а не раз в две недели после трёхчасового скандала! Я не смогу так! И ты, и я это понимаем. Разве будет лучше, если я начну тебе изменять? Если я начну трахаться с водителем на работе, с приятелями из клубов, со знакомыми подружек на день-рожденьях и шашлык-на-дачах? Я стала жить с тобой только для того, чтобы чаще заниматься сексом. С тобой, дурак, с тобой, потому что я тебя люблю, ещё люблю, но я с этим справлюсь. Я думала, что если мы будем жить вместе, нам ничего не помешает постоянно заниматься сексом, я всегда мечтала об этом. Но вышло наоборот. Сначала мы занимались сексом каждый день, даже когда у меня были месячные, потом мы стали пропускать месячные и понедельники, конечно, понедельник – очень тяжёлый день. Потом для секса остались только выходные, ведь ты так утомляешься на своей работе. Теперь даже не каждые выходные могут тебе помочь. А мне – мне всего двадцать четыре. Я ещё молодая, я хочу секса, и это нормально! Поэтому, прощай, Мак! Прощай, ничего не говори, ничего, просто уйди, так будет легче нам обоим, просто уйди, Мак!»
