Я забрал большую часть своей выручки, оставив кое-что в общей кассе; впрочем, мы все были убеждены, что ремесло пора менять. Кроме того, я заплатил долг за квартиру и со слезами на глазах попрощался с друзьями: меня ждал год в армии.
Я не сомневался, что целый год будет вычеркнут из моей жизни. И утешал себя мыслью о том, что научусь обращаться с оружием и усвою азы военной дисциплины. Однако покинуть любимый Гамбург, привычный мир и знакомых – вот что по-настоящему расстраивало меня. Но выбора не было.
Почему я так убивался из-за года армейской службы? Сейчас кажется странным, что меня страшили жизнь в казарме, неприхотливый солдатский быт, необходимость подчиняться приказам, маршировать, драить пол и уборные.
Если поразмыслить над тем, как я прожигал жизнь в юности и как бесславно кончил, то по сравнению с этим год военной службы представляется годом истинной свободы, беззаботности и веселья.
Настает час обеда. Еду приносят прямо в камеру. Не то что в армии, где приходилось с подносом в руках отстаивать очередь, в грязной казарменной столовой. Но тогда этого требовала солдатская дисциплина, которая помогала мне расти и развиваться.
А сейчас я в тюрьме! И это наказание. И хотя условия здесь, пожалуй, получше, чем в армии, – точнее, менее ужасны, – страдания от этого не уменьшаются, просто пытка стала более утонченной. Не все понимают важность тюремных правил. Многие заключенные их не признают, находясь в постоянной борьбе с теми, кто должен поддерживать установленный здесь порядок.
Не все осознают эту разновидность свободы. Свобода – не только желание выйти из тюрьмы. Свобода – это способность мыслить и действовать независимо. По-моему, свобода лежит за пределами устава, придуманного мафией, “Коза Нострой” или “Стиддой”. Свобода – это когда человек имеет выбор и волен решать сам, как ему действовать.
У меня не было свободы выбора, я не мог ничего решать. Я лишь боролся за свою жизнь. И я думаю, нет ничего ценнее жизни.
“Антонио Брассо, родился 18 марта 1965 года в Казамарине, родители – Тото и Реале Франческа. Рост – метр семьдесят два сантиметра, глаза карие, волосы черные. Документы в порядке, судимостей не имеет. К военной службе годен”.
Я пытался придумать себе серьезную болезнь, только бы избежать армии, – но бесполезно. Медики, привыкшие к таким уловкам, не обратили бы никакого внимания на мои мнимые хвори. Я пошел и другим путем, попробовав подкупить врача, но это стало известно моему отцу, который отрезал: “Иди-ка послужи. Чуток дисциплины пойдет тебе на пользу”.
Я хотел возразить, что сам он не служил в армии. Но предпочел промолчать, иначе отец поколотил бы меня за дерзость. Я-то чувствовал себя взрослым, а для отца оставался избалованным мальчишкой. Мне хотелось крикнуть ему – мол, я уже совершеннолетний, но в нашей семье таким доводам не придавали значения. Дед мог надавать затрещин своим сыновьям, поэтому даже мой отец не осмеливался оспаривать его решений. Хотя со мной дед почему-то всегда был исключительно ласков.
Я должен был пройти медосмотр и проверку знаний – ее выдержали помимо меня всего пятеро ребят. Поражала простота вопросов: сколько сторон у прямоугольника, назови столицу Италии, в какой области ты живешь, помножь девять на девять, как вычислить площадь квадрата.
Я даже подумал, что над нами смеются. Однако более половины призывников сдали чистые листы, некоторые ответили на пару вопросов, и только пятеро сдали на “отлично”. Так выяснилось, что среди моих ровесников есть куда бóльшие невежды, чем я. Конечно, это была заслуга моего отца, который перед обедом и ужином гонял меня по школьной программе. Спорный метод преподавания, но, без сомнения, эффективный.
Я прибыл в призывной пункт в Риме днем раньше даты, указанной в повестке. Казарма оказалась огромной, размером с целый город. Снаружи она напоминала тюрьму. Не хотелось даже переступать порог, но выбора не было.
На месяц – столько длилась военная подготовка – я снял комнатку неподалеку от казармы. На самом деле, отлучаться из казармы запрещалось даже на ночь, но все мои вещи едва ли поместились бы в крошечной тумбочке. К тому же в свою комнату я мог привести девушку или передохнуть в свободное от учений время. В деньгах недостатка я не испытывал, имея в кармане пару миллионов лир, тогда как простой солдат в те времена получал не больше тысячи лир в день на расходы.
Днем позже, скрепя сердце, я предстал перед воротами казармы, одетый с иголочки: фирменные туфли и костюм, сумка со сменным бельем и принадлежностями для бритья, – чем сразу позабавил солдат у входа. “Хорошенькое начало”, – подумал я.
Войдя через ворота в казарму, я почувствовал себя Данте, вступившим в Ад. Я пересек дворик и оказался перед строем марширующих в ногу солдат. Меня провели в комнатенку, где находились еще шесть призывников: двое сардов, двое апулийцев и двое уроженцев Кампаньи. Сардам, казалось, все нипочем, а вот остальные парни выглядели потерянными, хотя и были одного со мной возраста. Я разозлился и подумал, что мне не место в компании этих сопляков, которые постоянно ноют и жалуются, тоскуют по родной деревне, семье, любимой девушке.
Дни напролет мы маршировали, и я, всегда носивший удобную, сшитую по мерке обувь, вынужден был мириться с волдырями от солдатских сапог. Но такие сапоги носили все, а значит, должен и я.
Мы собирали и разбирали оружие. Целыми днями занимались одним и тем же. К концу подготовительного курса мы выучились ходить строем и с закрытыми глазами разбирать и собирать винтовку.
Вечерами нас отпускали из казармы, и каждый вечер я приглашал товарищей на ужин к хозяйке, у которой снимал комнату. Мы наедались до отвала, особенно жадно ели апулийцы, точно они всю жизнь голодали. Постепенно я начал привязываться к этим ребятам. После ужина я поднимался к себе в комнату, переодевался в чистый и элегантный костюм, и мы отправлялись на прогулку. Приятели думали, что я миллиардер в отпуске. Я платил за билеты в кино и за шлюх. С последними я заключил негласный договор, определявший, сколько денег полагается за их старания. Я сделался настоящим лидером нашей компании.
Перед отправлением на службу по месту назначения мы условились о том, как следует вести себя с так называемыми “дедами”, то есть солдатами, которые почти отслужили срок и помыкали новичками, заставляя тех выполнять разные работы вроде заправки коек. Все во мне сопротивлялось таким порядкам, но мы решили, что лучше не нарываться на неприятности и соблюдать сложившуюся издавна традицию.
В студеное, хотя и солнечное мартовское утро мы с товарищами прибыли в Поджиано, горный поселок в провинции Бари. Не успели мы устроиться в казарме, как деды подскочили к нам, вопя, точно безумные, приказывая немедленно вылезти из кузова грузовика и выстроиться в шеренгу.
В сравнении с Поджиано наша римская казарма казалась райским садом.
Деды хрюкали от смеха, наблюдая за нашими неуклюжими маневрами. Они заставили нас забраться в другой грузовик и отвезли в казарму. И все время покрикивали, командовали. С пинками и пошловатыми шутками нас отвели в назначенные нам подразделения. Бросив рюкзаки в комнатах, мы тотчас поспешили на сбор. Мы прождали почти час, пока не пришел старший офицер и не разъяснил нам:
– Вас определили в эту казарму, потому что вы все находитесь под следствием. Вы не можете находиться среди цивилизованных людей: все вы негодяи и должны понять, что значит исполнять долг. Запомните, – добавил он, – если кто-то попытается бежать, его немедленно переправят в Гаэту и посадят на шесть месяцев в тюрьму. Затем ему придется заново проходить службу здесь. Делайте выводы сами, насколько вам выгодно бежать отсюда.
Речь офицера была достаточно убедительной – никто из нас даже не попытался бежать.
На несколько дней нас оставили в покое, наказав привести в порядок комнаты, заправить койки, отдраить тумбочки – правда, инспекция каждый раз заявляла, что они по-прежнему грязные.
В первые дни нас гоняли вовсю. Кроме того, приходилось убирать и разбирать койки дедов.
Однажды приятель какого-то деда, военный невысокого звания, пришел ко мне и скомандовал пойти прибрать кровать одного из главных дедов – ему, мол, показалось, будто я веду себя слишком развязно.
Я сказал, что пусть тот сначала придет в мою комнату и сделает мне минет.
– Что-о-о-о? – заорал солдат, медленно наступая на меня.
Оставаясь предельно спокойным, я схватил его за горло и сжал пальцами то место, где находилась трахея. Не прошло и минуты, как его лицо посинело, а колени подогнулись. Я ослабил хватку, ведь еще немного, и я придушил бы его. Наблюдая, как он корчится, хватаясь за горло, я сказал:
– Пусть в следующий раз твой главный посылает настоящего мужика, а не бабу. Так ему и передай, понял?
