– Дай мне месяц, и тогда я отвечу на твой вопрос. Ребята, которых нам присылает министерство, попадают сюда не случайно. Конечно, иногда сюда попадают такие, как ты, устраивают дурдом и ставят всех на уши. Но мы готовы к этому.
Я попытался возразить, но комендант решительным жестом приказал мне замолкнуть:
– На следующей неделе Тестадикане покидает казарму. Восьмой отряд заменит девятый. Настоятельно прошу, чтобы всю неделю в казарме были порядок и дисциплина, в противном случае нам придется прибегнуть к решительным мерам. Не создавай мне проблемы, иначе я сам тебе их создам. Ты меня понял?
– Если никакой ублюдок не заставит меня застилать его кроватку или делать что-нибудь в этом духе, я буду тише воды ниже травы.
– Но если это заставят делать кого-то другого, например, из третьего отряда, который скоро прибудет, не смей вмешиваться. Нам здесь не нужно благородных Зорро! Ясно?
– Вполне, господин комендант.
Я понял, что дедовщина одобрялась сверху, и решил сбавить обороты.
– Тем не менее придется наказать тебя. Дисциплинарный совет даст тебе пять суток в карцере за оскорбление лейтенанта. Можешь оправдываться, но я советую принять наказание без единого возражения.
– Я приму наказание, господин комендант, – ответил я, вытянувшись в струнку, и взял под козырек.
Комендант встал с кресла и улыбнулся мне, в его улыбке я прочел понимание. Я попрощался с офицером и вышел из его кабинета со смешанными чувствами. Я понял, что существуют вещи, которые можно говорить прилюдно, а есть те, которые стоит обсуждать лишь с глазу на глаз. Кроме того, я усвоил, что армейская жизнь разительно отличается от гражданской. Юнцы, прибывшие в казарму, должны были выйти из нее людьми, готовыми отдать жизнь за родину. И для достижения такого результата психологи и социологи годами вырабатывали особую систему.
Я вошел в кабинет полковника, где надо мной должен был состояться военный суд. Я надел новенькую форму, одолженную у приятеля. Зачитали обвинения, и полковник спросил, есть ли у меня замечания. Я вытянулся по стойке смирно и ответил, что возражений нет. Меня продолжали спрашивать, соответствуют ли обвинения истине. Я ответил, что соответствуют, и получил пять суток в карцере. По правде говоря, я еще дешево отделался. Несоблюдение субординации считалось в армии серьезным преступлением, и меня могли отправить в тюрьму, но, к счастью, лейтенант в своем отчете указал не все подробности.
– Надеюсь, в этом кабинете я вас вижу в последний раз, ясно? – сказал полковник отеческим тоном.
– Да, синьор! – ответил я, продолжая стоять смирно, пока мне не отдали приказ удалиться.
Я собрал вещи и направился к карцеру, маленькой каморке недалеко от сторожевого поста. И, пока я шел к месту заточения, все в казарме – даже некоторые деды, – увидев меня с простынями и одеялом в руках, подходили и хлопали по плечу в знак сочувствия. Перед карцером я встретил лейтенанта и вытянулся перед ним в струнку, как и полагается солдату. Он ответил на мое приветствие, пристально посмотрел мне в глаза и удалился. Нам больше нечего было сказать друг другу.
Вечером под окном карцера появился Тано, глава дедов. Он принес мне кофе. Я взял чашку, но пить не стал: побоялся, что тот насыпал или подлил что-нибудь в напиток. Тано умолял меня простить его. Он едва ли не рыдал, напоминая, что мы земляки и неправильно друг друга поняли. Стало очевидно, что он позвонил домой.
– Ты только сейчас вспомнил, что мы земляки? – взорвался я. – Тогда почему я сижу в карцере, а ты нет?
– Я пойду к коменданту и скажу, что ты ни в чем не виноват, что это ошибка…
– Брось, не стоит.
Однако он не стал меня слушать и помчался к коменданту. Я закричал ему вслед, чтобы он никуда не ходил, но Тано не послушался. “Из-за этого кретина я снова нарвусь на неприятности”, – подумал я. Ведь меня наказали за оскорбление офицера, а не за ушат с дерьмом.
Позднее я узнал, что комендант обругал Тано последними словами – его брань была слышна на всю казарму. Комендант сказал ему, что ничего не знал про ушат, а потом вышвырнул Тано из кабинета, обозвав слизняком.
Никто из ребят не знал про мою месть, а Тано во всеуслышание заявил, что я облил его дерьмом. Последние дни в казарме стали для Тано кошмаром. Он по три раза на дню бегал за кофе или шоколадками для меня. Спесь слетела с него мгновенно.
Прежде чем попрощаться со мной, за день до отъезда, Тано спросил меня, могут ли теперь его родные в деревне чувствовать себя спокойно. Я ответил, что на этот счет он может не волноваться, и даже протянул руку. Когда моя узкая ладонь утонула в его лапище, по моей спине пробежал холодок. Случись нам схватиться в настоящей драке, он убил бы меня. Перед тем как окончательно уйти, Тано обернулся и махнул мне на прощанье рукой.
“Черт возьми, – подумал я. – Тино потрудился на славу, доконал этого медведя…” Мне было любопытно, что же сделал мой друг, чтобы так запугать деда.
Итак, я вышел победителем из этой маленькой войны. Более того, одним выстрелом я убил двух зайцев – избавился от произвола дедов и обеспечил себе уважение остальных солдат и даже начальства.
Деды избрали нового главаря – калабрийца, такого же дубину, как Тано. Однако он предпочел держаться подальше от меня и моих приятелей. Впрочем, двое сардов не дали бы себя в обиду и в мое отсутствие. В результате с восьмым отрядом у нас установился нейтралитет.
Наконец нам дали отгул, я хотел наесться до отвала и переспать с какой-нибудь красоткой.
Выходя из казармы, я услышал клаксон. Обернувшись, я увидел за рулем машины лейтенанта, которого тогда оскорбил. Он пригласил меня выпить. Я поблагодарил, но отказался, поскольку уже договорился о встрече с друзьями. Лейтенант обиделся, и я поспешил объяснить ему, предельно вежливо, что отношусь к числу людей, для которых договор дороже денег. Лейтенант понимающе кивнул и отложил нашу встречу до лучших времен. Прежде чем пойти с приятелями к шлюхам, я позвонил Тино. Смеясь, он рассказал, что произошло. Вместе с рабочими он отправился на своем грузовичке в деревню деда. Некоторым из рабочих мой друг велел нацепить маски, объяснив, что это нужно для розыгрыша. Машина остановилась перед домом Тано, и Манчино с Гроссо, изображая наемных убийц, запугали до полусмерти дедовых родителей. Притащив бидон с бензином и спички, они грозились поджечь дом, если их сын не уважит земляка. Перепуганные старики пообещали немедленно позвонить сыну.
– Ублюдки, – сказал я Тино. – Это слишком жестокий розыгрыш.
Но все же поблагодарил товарища, а он сказал:
– Оставь спасибо при себе. Потом мы пошли к Пеппе взять два ящика креветок. Ну и намекнули ему, что ты угощаешь. Правда ведь?
– Правда, – рассмеялся я.
Друзья явно перестарались, исполняя мою просьбу, но сделанного не воротишь.
Потом Тино добавил:
– Летом я женюсь, запомни. А также заруби себе на носу: в качестве подарка я принимаю только одно – деньги. Деньги и еще раз деньги!
– Циник и материалист! – выпалил я. – Во сколько же мне обойдется твоя свадьба? Заметь, это ты женишься, а не я.
Мы попрощались, поклявшись друг другу в вечной дружбе. Это была наша клятва с детства, и мы всегда оставались ей верны. Потом я позвонил кузену и попросил его зайти к рыбаку Пеппе, чтобы передать деньги за два ящика креветок.
Я изголодался по плотским наслаждениям, особенно после пяти суток в карцере. Я хорошо заплатил одной профессионалке, и ей, бедняжке, пришлось честно отработать денежки. Я сразу сказал ей, что мне не нужен быстрый секс. Я хочу по полной программе. Качественно.
Я провел с ней весь вечер. Заказал ужин в номер, а в конце она отвезла меня в казарму на собственной машине. Мы договорились увидеться снова, и встречались еще несколько раз. Она не желала терять выгодного клиента, а я – отличную проститутку. Черт возьми, она была горячая штучка!
Стоило мне переступить порог нашей комнаты в казарме, как я оказался мокрым с головы до ног. К счастью, меня всего лишь окатили водой. Приятели решили отомстить мне за то, что я оставил их на целый вечер. Я посмеялся вместе с ними.
Через несколько дней меня торжественно объявили капралом, а спустя еще несколько месяцев назначили майором.
Повышение в звании добавило мне хлопот: приходилось следить за сменой караула, за вооружением и обмундированием подчиненных. И за весь непорядок отвечал я. Словом, начальство навязало мне роль, которую я ненавидел. Впрочем, им самим приходилось иметь дело со сложными людьми вроде меня.
Друзей я предупредил:
– Наказывать вас я никогда и ни за что не стану, но учтите – если по вашей вине я окажусь в карцере, вы разделите эту участь со мной. Идет?
Товарищи согласились и не подводили меня.
Наш отряд всегда был на высоте. Ни одна жалоба не доходила до ушей коменданта: любую сложную ситуацию мы улаживали между собой цивилизованным путем. Месяцы проходили легко и весело. Мне нравилась такая служба. К тому же, рассудил я, подобный опыт выпадает лишь раз в жизни.
