Они пропадают навсегда и появляются в тот момент, когда ты перестаешь ждать, они держат тебя на длинном поводке, ты не можешь подойти совсем близко — не ты решаешь, но и не можешь убежать, потому что вы связаны, только чем, неясно. И знают ли они о том, что вы подчиняетесь этой силе притяжения? Или это одностороннее явление… А еще отношения с ними — это вечная игра. Как сказал бы Гоша, о котором вскоре пойдет речь: задумка хреновая, но графика обалденная. Такой мужчина претендует на все твои мысли, и две игры одновременно вести невозможно, и приходится выбирать, а сознательный выбор — это согласие платить или бартером, или болью. Ведь кто-то всегда проигрывает. В жизни обязательно кто-то будет идиотом, а в книгах кто-то умирает.
Алек, облокотившись на правую руку и собирая крошки с салфетки, с кем-то говорил по телефону. Он всегда звонил, когда был один. Но никогда мне. Пару лет назад я перестала ждать его звонков — он делал это спонтанно и всегда нелогично, мы часто меняли телефонные номера, и вот, казалось бы, невидимая ниточка, похожая на радиоволну, окончательно разрывалась и мы разбегались, — как вдруг пасмурное утро в кофейнях Москвы снова поощряло нас встречным поцелуем в щеку.
Я села за стол и стальной ложкой начала ковырять пирог. На этот раз он не казался мне вкусным, любое заведение со временем меняется, и то, что когда-то подавалось с сахарной пудрой и ягодами, теперь просто и невычурно поливалось клубничным соусом, заставляя сморщенные ягоды бликовать и обнажать свою швабристую форму.
— Ты ничего не ешь. А когда ты голодная — ты злая, — констатировал Алек давно известные факты моей физиологии, аппетитно насаживая на вилку куски пирога. И собирая облизанным пальцем крошки с края тарелки. На месте швабры я бы многое в нем переделала, но это не моя забота. И слава Богу… Или нет…
— Ты же меня знаешь.
— Нет, я тебя не знаю. Как и ты меня. Это все иллюзия. Вот ты смотришь на снимки. Думаешь, это жизнь? Да ни хера подобного, это так — красивая мизансцена, чтобы идиотам дальше жить хотелось.
— Ты не прав.
— Кто не прав, тот лев. А кто лев, тот может заниматься сексом сто тридцать раз в день. То есть круглосуточно, — он сам посмеялся над своей шуткой, прокрутив пальцем путь стрелки часов.
— Тебя на столько не хватит, — я ехидно улыбнулась отражению собственного сарказма.
Наверное, было забавно наблюдать, как двое в городе смеялись сами над собой только затем, чтобы быть осмеянными друг другом.
— Странный номер, не знаешь? — я показала Романовичу высвечиваемый на дисплее набор цифр, и он отрицательно покачал головой.
— Алле, — сказала я обычным голосом, на что в ответ получила странное опровержение людской уверенности в нескорых звонках случайных встречных.
— Это Макс. Скажи, а ты еще долго будешь там сидеть?
— Не знаю.
— Тогда жду тебя через час в «На лестнице».
От «Библиотеки» до «На лестнице» пять минут пешком, десять минут на машине и трое суток для запроса вертолетной площадки. Вот такая Москва. Никакой логики — и это прекрасно.
— Алек, — начала неуверенно, — я сейчас уеду. Просто уеду ненадолго и все. Я приеду. Не знаю во сколько, но приеду. К тебе. С тортом и DVD. А сейчас мне надо уйти.
— И что? — ударил он меня своими едкими, как жгучая краска для мелирования, словами.
— Я позвоню, — я подошла и поцеловала его в насупленный нос, потом в каждую их щек, потом где-то между. И ни разу в губы. Около шеи я остановилась и начала внюхиваться.
Официант неодобрительно на меня посмотрел. Так и хотелось показать ему fuck, имея в виду жест.
— Скажи, а ты сегодня надушен?
— Нет.
— Пусть пахнет Armani, и я примчусь к тебе на крыльях ночи.
И ушла.
Я спускалась по белой, утопленной среди синих стен и зеркал, лестнице и в каждом движении чувствовала только один запах…
Кафе «На лестнице» в тот момент еще не превратилось в молодежное rnb-месиво, и сюда частенько захаживали мужчины в самом расцвете сил и финансовых возможностей в поисках молодых тел и сердец. Интерьер кафе включал три зала: нижний, с меховыми потолками, круглыми столиками и свечками из «Окна в Париж», средний, сделанный по аналогу одноименного ресторана в Нью-Йорке и третий, в самом поднебесье, огороженный сначала диванами, а потом и шторами из летящей светлой органзы.
Я точно знала, что Макс ждет меня в среднем, нижний — для встречи тех, кто хорошо знаком, в свете и спокойствии, VIP точно был забронирован, и потом, откровенно говорил о намеке на бурную ночь. А такие люди в лоб не ударяют.
Около получаса я ходила по улице и слушала радио. Я вообще дурочка и люблю задавать вопросы. И волна FM отвечает мне словами и музыкой, которую я понимаю так, как хочу понимать. Вот такая фантасмагория. А как иначе? Попала на get out right now. Leave. Да, на улице действительно холодно.
Охранник помог снять тяжелое пальто, вместе с ним соскочил и джинсовый пиджак. Туда ему и дорога.
Если вы не были в «На лестнице», то вы, наверное, ничего не потеряли, хотя не мне об этом говорить. И не вам об этом судить.
Макс сидел на дальнем диване и пил что-то красное, но не вино. Из бокала для коньяка, но не коньяк, без трубочки, но не коктейль. Что-то кровавое, одним словом.
— Я знал, что ты придешь.
Села.
— Почему?
Встала поправить платье.
— Ну а почему бы тебе было не прийти?
Я опять села и заказала мохито.
— Что ты пьешь?
— Хочешь? — он протянул мне свой бокал.
Но это уже было слишком.
— Нет. Я не пью из чужих бокалов. И не докуриваю сигареты. И не пользуюсь чужой косметикой. И не читаю чужие книги, а покупаю такие же.
— Ну как хочешь… Слушай, а я же тебе нравлюсь, — уже мягким, но достаточно дерзким голосом сказал он и улыбнулся. Как я улыбаюсь бабушке, когда она спрашивает у меня, почему в ванной моется некоторое тело, мужское по природному рассмотрению.
— И не отрицай, я все равно не поверю, — добавил.
Он взял мою руку и посмотрел на ногти… Я вспомнила про Elle и французский маникюр. Макс двумя руками провел по моей ладони и опустил обратно на по-нью-йоркски деревянный стол. Уже не отпуская.
— Кушать хочешь? — и опять улыбнулся.
Он выдавал любой выбор за единственно верный, не давал сказать ни слова, говорил за меня, называя процесс телепатией. Я давно не испытываю дрожи в коленках при общении с мужчинами, а здесь все иначе.
— А кто ты?
Он засмеялся, как будто я спросила у министра по делам печати, сколько стоит «вот эта булочка».
— Я, — гордо ответил он, — и больше никогда не задавай этих вопросов.
— Armani. Aqua di Gio.
— Тонко. Так ты живешь ароматами?
Он курил красный Marlboro, пользовался Siemens’ом и водил BMW, видимо, любил что-то из современного, но неизвестного. Много занимался сексом и любил кино. По-другому и другого я не знала. Пока.
— Ты мне понравилась еще на похоронах, но ты зачем-то ушла, просто испугалась и ушла. Чего ты побоялась, маленькая?
— Ты задавал лишние вопросы.
— Лишних вопросов не бывает. Сколько тебе лет?
— Девятнадцать.
Молчание.
— Серьезно?
— Как инфаркт.
— А мне тридцать шесть.
То есть когда я ходила под стол пешком, он раздевал на этих столах молодых девушек, когда я учила алфавит, он осваивал кибернетику, а когда я дошла до столов и секса, он, наверное, уже трижды как был женат. Но детей у него нет. Он не отец. Это невооруженным глазом видно.
Мне принесли мохито. Холодный до мурашек и капель итога конденсации на странном икеевском стекле. Я хотела отнять свою правую руку от стола и пододвинуть стакан, но он не отпускал, а сам переместил коктейль ближе ко рту и поднес трубочку к моим губам.
А совсем рядом, в пятнадцати домах отсюда, угрюмый и ненадушенный Романович сидит за компьютером и, как всегда, что-то стирает, что-то набирает и стирает опять. А может, просто ходит по квартире с чашкой чая. И не звонит.
Я сделала глоток ледяного мохито. В трубочке застряла косточка лайма.
— Я вспомнил. Я видел тебя здесь почти два года назад. Я сидел за соседним столом с Кирой, а ты, в голубом свитере, пила шампанское с какими-то обычными людьми и не знала, что есть я, а я не знал, что есть ты.
— А к чему ты это сказал?
— К тому, что мы не случайно встретились. Поверь. — И добавил: — Хочешь кушать?
— Нет. Я мало сплю и почти ничего не ем, — я впервые улыбнулась. И даже искренне.
— У тебя ямочки на щеках.
— Вот так вот! Просто моя мама занималась сексом во время беременности.
Он все также держал мою руку.
— Скажи, а что будет завтра? — спросил странным голосом Макс.
— А завтра я пойду смотреть на офорты Сальвадора Дали, и будет суббота, и будет тепло. Или холодно.
— Или пойдет снег. И тогда я пойду с тобой.
Он отпустил мою руку, и я пошла в уборную.
