— Ну, — неуверенно протянул я, — предположим.
— Ну да, конечно. А потом выясняется, что тюремщик казнил мерзавца, убивавшего и насиловавшего детей, а оператор дал электричество в дома, не задумавшись о правилах безопасности. Несколько домов сгорело, потому что в них не успели сделать необходимую проверку. Люди остались без крова и имущества. И все потому, что оператор поторопился. Или просто голову не включил.
— А зачем брать крайности?
— А почему не брать крайности? Мы же говорим об абстрактных и абсолютных добре и зле как явлениях. Почему не рассмотреть явления всесторонне, не исключая и крайних ситуаций?
— Ты меня запутала. При чем тут ангелы и демоны?
— При том же самом. Добро и зло не существуют абстрактно и в чистом виде. То, что кажется на первый взгляд добром, может обернуться злом, и наоборот. Так какая разница между ангелом и демоном? Они выполняют одну и ту же работу, а как относиться к ней — зависит от конкретных обстоятельств. Наивный доктор Фауст думал, что исполнение желаний можно поставить на службу человечеству, и спешил сделать как можно больше открытий в области, которая оказалась тупиковым развитием науки. Не повезло. Просто не повезло. Поэтому принято считать, что к нему приходил «злой демон», чтобы украсть его душу. А к Лоту приходили ангелы. Помнишь, чем это кончилось? Изнасилованные дочери, гибель целого города, потеря жены, инцест. При этом Лот — праведник, а Фауст — продал душу дьяволу.
— Ты опять передергиваешь. Я согласен, что понятия добра и зла достаточно размыты и во многом спорны. Но между служением человечеству — уж прости за пафос — и продажей души дьяволу есть разница.
— Никакой, — устало сказала Наташа и зевнула.
— Я понимаю, что утомил тебя, но мне ж покоя не будет, пока я не докопаюсь до сути. Потому как — и именно ты мне это сообщила — речь идет о моей жизни и смерти. Ну раз уж ты исполняешь мои желания, то терпи и веди со мной эту мудрую философскую беседу, а то я даром, что ли, столько лет праведником прожил.
Она засмеялась:
— Хорошо, будем вести беседу. Уговорил.
— Отлично. Продолжаем разговор. Итак, на одной чаше весов у нас бескорыстное служение человечеству, на другой — продажа души дьяволу за несметное количество личных благ. Ты утверждаешь, что между этими понятиями нет разницы?
— Глупости, ничего подобного я не утверждала. Я говорила, что нет разницы с нашей точки зрения. Не с точки зрения вашего человеческого подхода к этим понятиям — что ты и отметил, кстати, — а с нашей. У нас все достаточно просто: есть ряд специальных… — она замялась, — ну, я не знаю, как это назвать, существ, что ли, и эти существа призваны выполнять различные функции. Как ты их назовешь: ангелы или демоны — не суть важно, важно, что они эти функции выполняют, и выполняют исправно. Это понятно?
— Пока понятно. И какие это функции?
— А вот этого я тебе не скажу. Частично из-за того, что нельзя, частично из-за того, что и сама толком всего не знаю. Вот про себя я знаю все.
— Тогда рассказывай про себя. — Я знал, что лучший способ расположить к себе собеседника — это начать говорить о нем самом. С людьми это работает. Интересно, а с ангелами?
— С ангелами это не работает, — все так же неожиданно ответила Натаниэла. — Но я тебе и без этого все расскажу, тут секрета никакого нет. Моя задача следить за равновесием, за балансом. Пока в мире живут тридцать шесть праведников, я могу, как вы бы сказали, пить-гулять-отдыхать. Но как только случается сбой, мне необходимо мгновенно обнаружить первого в списке, отделить его от остальных, выдать компенсацию, — а это иногда занимает значительное время, — и затем вернуться к прежнему наблюдению. С одной стороны, это просто, не сложнее, чем кочегару следить за давлением в котле, с другой — требуется постоянная концентрация внимания, ежесекундная готовность и невозможность расслабиться. А еще иногда бывает мегасбой, когда вдруг рождаются целых два новых праведника — вот тогда приходится попотеть!
— А что, и такое бывает?
— Конечно. Как раз с доктором Фаустом и Нострадамусом так и вышло, до сих пор вспоминаю, как носилась…
И вот тут я остановился, где шел, потому что совсем охренел, грубо говоря. Сразу вспотел, и это при том, что внутри стало холодно, тоскливо и безысходно. Старый ужас вернулся ко мне, и вернулся триумфально: теперь во мне не было ничего, кроме этого унылого ужаса.
— То есть этот самый «куманек» — это ты?
— Ну да! — спокойно сказала она. — Я. Неужели ты еще не понял?
— То есть ты… — Я не хотел говорить это слово, но как было иначе?.. — Ты и есть… дьявол?
Она снова засмеялась. При взгляде на нее сразу становилось понятным выражение «дьявольски красива». Ну а какой еще она могла быть?
— Вот ты смешной! Назови меня дьяволом, Мефистофелем, Вельзевулом или ангелом небесным — что от этого изменится? По сути все останется точно так же. Так какая разница, как ты меня назовешь или как я сама себя назову? Дьявольски красива или ангельски красива — какая разница?
— И ты лишишь меня бессмертия, отобрав мою душу?
— Ага. Предварительно опоив настоем цикуты и наведя порчу. Все-таки прав был старик Шломо, «во многом знании многая печали». Ты слишком много читал книжек.
— Есть такой грех.
Мы подошли к ее дому, поднялись в квартиру, она с наслаждением скинула босоножки, разлетевшиеся в разные стороны, и пошлепала босиком на кухню.
— Будем пить кофе! Или ты хочешь чай?
— Все равно. Слушай, — отправился я за ней, — так объясни же мне, как теперь я жить-то буду?
— Хорошо ты будешь жить, — сказала она, гремя посудой и как-то быстро управляясь с кухонными шкафчиками, стаканами, ложками и многочисленными баночками в разных местах. — Сладко ты будешь жить. Все твои желания будут исполняться — в разумных пределах! — и будет это продолжаться, покаты не достигнешь абсолютного, всепоглощающего, совершенного счастья. Того, что на Востоке называют нирваной. Тогда моя миссия выполнена.
Я очень не хотел задавать следующий вопрос, но набрался мужества и спросил:
— И что тогда?
— А тогда ты умрешь, — спокойно ответила Наташа. — И что ты так испугался-то? Все вы когда-то умираете. Рано или поздно. Часть из вас — и немалая — умирает в муках, причем в таких муках, что люди сами удивляются: «За что?!» Часть страдает, но недолго. А редкие счастливцы уходят мгновенно. Но только избранным даруется привилегия уйти на пике наслаждения, уйти счастливыми, просто заполненными счастьем, уйти радостно, раствориться в небытии, а это — поверь — вовсе не мало. Это очень много. Я бы даже сказала, что это — всё.
— И когда это произойдет? — сухими губами прошептал я.
— Ну, скажи мне, родной, чего ты так боишься? Не завтра и не послезавтра.
Вы будете смеяться, но при этих словах я испытал некое облегчение, как в кабинете у дантиста, когда тебе говорят, что удалять нерв будут не сегодня, не завтра и даже не послезавтра. А в понедельник.
— Только тогда, когда ты сам этого захочешь, понимаешь? Захочешь через сто лет — через сто. Захочешь через двести — через двести. Захочешь в понедельник — в понедельник. Все зависит от тебя и твоих желаний.
— А что будет после того, как я уйду? Куда я попаду?
— В смысле, в рай или в ад? А ты куда хочешь? — Она издевалась, но это и понятно. Все козыри были у нее на руках, наверное, на ее месте так поступил бы каждый. Я-то точно язвил бы напропалую, не жалея собеседника. А вот оказаться на другой стороне было не очень приятно.
— Я-то? В рай, естественно!
— Ну вот и славно! Только я тебе ничего сказать не могу о том, что будет потом. Не могу, не имею права.
— А то что? Уволят?
— Хуже. — И это было сказано серьезно.
— Какие желания мне можно загадывать, а какие — нельзя?
— Это неважно. Ты спрашивай, а я буду корректировать.
— Понятно. То, что теперь с деньгами у меня все будет в порядке, это я уже понял.
— Правильно понял. Деньги можно.
Я задумался. И что мне было просить? Когда-то я, наверное, попросил бы нам с женой крепкий большой дом с хозяйством, но где теперь та жена? Все, что с ней связано, все эти Ави, скандалы и ссоры, казались чем-то ватным, мутным. Ну да, была у меня когда-то жена. Собственно, только вчера еще была. А сегодня — нет. И вчера это казалось трагедией. А сегодня — нет. И вообще, это вчера было чудовищно давно. Как в прошлом веке.
Были бы дети — я бы просил им здоровья, счастья и много игрушек. Но с детьми у нас не сложилось. Был бы я влюблен, попросил бы соединить меня с возлюбленной, чтобы жить счастливо… Стоп! Вот как раз этого-то было делать и нельзя! Это ж смерть!
— Каждый раз одно и то же! — пропела Наташа и соскочила с кресла. — До чего ж вы, люди, предсказуемые существа! — И она ушла в спальню. А я продолжил размышлять, не обращая внимания на колкости.
