— Я думаю, в книгах, — отвечает Феликс.
— В книгах? Я думал, в книгах написано только, когда была Вторая мировая война и всякое такое. Или о разнице между главным и придаточным предложением.
— Да, — отвечает Феликс, — и об этом тоже написано в книгах. Но я думаю, что в некоторых из них написано просто, какая она, жизнь.
— Ну и какая она, эта жизнь? — спрашивает Шарик.
— Требовательная.
Все начинают ухмыляться.
Янош:
— А мы тоже требовательные?
— Не знаю. Полагаю, что в данный момент мы находимся в фазе, когда следует найти свою нить. А когда найдешь нить, становишься требовательным.
— Этого я не понимаю, — Флориан возмущен. — Какие мы до того, как становимся требовательными?
— Я считаю, что до этого мы… Ищущие Свою Нить. Молодость — это Великий Поиск Нити.
— И все равно молодость — это дерьмо, — говорит Янош, — а впрочем, наверное, мне больше хочется еще поискать свою нить, чем становиться требовательным. Жизнь — штука сложная.
— Точно, — отвечает Флориан, — а все бабы развратные.
— И это верно, бабы развратные, но иногда они еще сложнее, чем жизнь сама по себе, — говорит Янош.
— А бабы — это не жизнь? — встревает Шарик.
— Они часть жизни.
— Какая часть? — спрашивает Шарик.
— От шеи до пупка, — это ответ Флориана.
— А жизнь, она женского рода? — интересуется тонкий Феликс.
— Наверняка, — откликается Шарик.
Янош выуживает из куртки Троя несколько банок пива. Он собирается презентовать их девушкам. Сразу, как только войдет в комнату. Хочет продемонстрировать, какая нелегкая работа — транспортировка пива наверх. Яношу кажется, что Мален клюет на парней, которым по плечу тяжелая работа. Якобы, это представляется ей сексуальным. Следовательно, я ей ничем услужить не смогу. А теперь и добряк Трой тоже. Он составляет многочисленные банки прямо на пол. Здесь коричневый паркет из прямоугольников размером с тарелку. Слышно каждый шаг. Но воспитательница живет в другом конце. Флориан думает, что она нас не услышит. Янош стучит в дверь. Звук получается тихим и дробным. В большом коридоре он тонет. Бабское крыло больше Развратного. Здесь шестнадцать комнат. Все в один ряд, друг за другом. Шарик считает, что здесь воспитателям трудно сечь. Слишком уж много помещений. И все они огромные. В шкафах и нишах так легко спрятаться! Даже тысяче воспитателей было бы не справиться. Янош стучит второй раз. На этот раз громче. Внутри раздается приглушенный звук. Голос Мален не спутаешь ни с чем: «Мы уже ждем. Заходите!»
Янош смеется. У него блестят глаза. Он делает глоток пива. Толстый Феликс подталкивает его плечом. Парочка быстро обменивается взглядами. Подбадривая, Янош кладет руку Феликсу на плечо. А потом входит в комнату. Остальные устремляются вслед. Даже Трой не боится показать, что спешит оказаться внутри. А вот я, наоборот, все еще жду. Остаюсь в коридоре. Медленно переминаюсь с правой ноги на левую. И разглядываю стены. Они белые. Несказанно белые. Здесь много картин. В больших четырехугольных стеклянных рамах. Фотографии за последние пять лет интернатской жизни. Там так написано. Это свидетельства печали и радости. Их около дюжины. На одной я узнаю Мален на сноуборде. Длинные светлые волосы развеваются на ветру. Вымученно улыбается. Спрашиваю себя, счастлива ли она. Янош говорит, что счастливых здесь нет. У всех неблагополучные семьи. Или же очень богатые. А это еще хуже.
Он говорит, что в интернатских проспектах должны улыбаться все. Так принято. Смеяться, чтобы потом другие несчастные имели возможность улыбаться с новых проспектов. Таковы в интернате порядки. Уже много веков.
— А новенький не хочет зайти к нам? — доносится из комнаты.
Я понимаю, что пора войти. Мне не хочется, чтобы они рассердились. Да и из коридора лучше уйти. Это может оказаться опасным.
— Конечно, он не против, — раздается голос Яноша. — Он весь вечер места себе не находил от нетерпения. Хотел даже лезть по пожарной лестнице.
Вхожу в комнату. Она раза в два больше нашей. Здесь три кровати. Они делят всю комнату на равные части. Стоит даже маленькая плита. Пол паркетный. Как в коридоре. Только чуть-чуть посветлее. Те же самые прямоугольники размером с тарелку. Три окна. Должно быть, днем здесь очень светло. Перед каждым окном — письменный стол в крестьянском стиле. Все три того же цвета, что и паркет. А еще три больших шкафа рядом с письменными столами. На стене постеры. Их так много, что невозможно сосчитать. Сплошь типы с накаченными мускулами, стягивающие с телок лифчики, или же Леонардо Ди Каприо. Я ненавижу Леонардо Ди Каприо. Но сам он тут ни при чем. Уж больно его любят все женщины. Одного этого достаточно. Каждый должен быть мужчиной хотя бы настолько, чтобы ревновать. Это же и дураку понятно.
Ребята устраиваются на полу. Девушки специально для этого расстелили голубое шерстяное одеяло. Оно замечательно гармонирует с паркетом. И вот сидим. Оба Феликса, Янош, Трой и Флориан. Рядом Мален, Анна и эта Мария. Мне кажется, что они уже порядком поднабрались. На полу валяется не меньше трех пустых бутылок из-под вина. Да еще и маленькая «Баккарди». Теперь народ хлещет пиво. Мален уже, наверное, вторую банку. Янош считает, что девушки вообще пьянь. Якобы в женском отделении попойки устраиваются часто. Это их развлекает. Приходится признать, что я сам пью мало. У меня всегда такое чувство, что если я пью, то что-то теряю. Не исключено, что потерянное могло бы мне еще пригодиться. Например, разум. Понятия не имею, почему так происходит. Но сегодня я нажрусь. Эта Мария просит меня сесть. Тут же у меня в руках оказывается пиво. Я разглядываю Марию. У нее круглое лицо. Ядовито-зеленые глаза. Слегка загорелая кожа. Длинные темно-каштановые волосы заколоты наверх. Полные губы. Видимо, специально для сегодняшнего вечера она выкрасила их в кроваво-красный цвет. Но может быть, это от вина. Зубы белые. На них не видно ни единого пятнышка. Над ресницами она поработала тушью. Над веками — тенями.
Она очень худенькая. Совсем потерялась в своей черной, как смола, ночной рубашке. Груди большие. Насколько можно судить. Под рубашкой не очень видно. Но к грудям я еще вернусь.
— Ну и как тебе здесь понравилось? (Это она спрашивает.)
— А как тебе было во вторую ночь?
— Сегодня и есть моя вторая ночь, — отвечает она.
У меня аж в горле запершило.
— Ну и как? — проясняю я обстановку.
— Как? Выпивка везде одинаковая.
Она смеется. И при этом отворачивается. Вижу ее затылок. На нем огромный засос. Довольно оперативно для двух суток. Делаю глоток пива.
— Как тебя зовут? — шепчет она.
— Бенджамин.
— Бенджамин, как того политика?
— Да, Бенджамин, как того политика.
— Это красивое имя.
Она делает глоток пива. Банка почти пуста. Допивает. Потом давит загорелой рукой. Раздается скрежет. Мне видны только ногти. Они выкрашены в красный цвет.
— Не я его придумал.
— Понимаю. Но почти любое имя может рассказать о человеке, который его носит. — Она встает. — Даст мне кто-нибудь еще банку пива?
Медленно Мария подходит к своему письменному столу. Ее немного штормит. И все равно походка у нее элегантная. Мне эта девушка кажется красивой. Из ящика она выковыривает пару свечей. Обе красные. Не меньше пяти сантиметров. Я смотрю на Мален. Она сидит рядом с Яношем. Он наверняка этому рад. На полу валяются две банки. Янош придвигается к Мален все ближе. На ней белая шелковая кофточка. И трусики в тон. Красивые ноги вытянуты на полу. Яношу очень хочется к ним прикоснуться. Это сразу видно. Осуждать его не приходится. Мален действительно хороша. Она напудрила лицо. Глаза глубокого синего цвета похожи на лазерные пушки. Так и стреляют. Моментально попадаешь в плен. Ногти на руках и ногах покрыты бирюзовым лаком. От них исходит некий странный свет. Волосы она, как и Мария, подняла наверх. Затылок свободен. Через шелковую кофточку просвечивает лифчик. Янош все еще не осмеливается прикоснуться к ее ногам. Его рука все время дергается в каком-нибудь сантиметре. Мой кореш явно не в себе. Шарик говорит, что Янош часто психует, когда дело касается девушек. И ничего не может с этим поделать. Разве что изображает из себя джентльмена. Но и это у него не очень получается. Он становится просто нервным. Не таким отвязным, как обычно. Он перестает быть крези.
Немного прислушиваюсь к их разговору. Это скорее лепет. Они уже достаточно поднабрались. Спрашиваю себя, как же мы теперь спустимся по пожарной лестнице. Делаю еще глоток пива. И с первой банкой покончено. А оно крепкое. Заполняет всю голову. Обычно я пью немного. Это сразу видно. Снова прислушиваюсь к разговору. Речь идет о неудачах при сексе. Цитируется свободно по Вероне Фельдбуш. В этот момент говорит Мален: «У этого парня началась эрекция. Сильнющая эрекция. И он около часа не мог расстегнуть мне лифчик. Вот ужас-то!»
