— А что случилось? Где жизнь трещину дала? Клара изменила? — спросил Иван.
— Не только в ней дело. Все облажались, — помрачнело лицо Степана. Он курил уставясь в окно, за ним лил серый, нескончаемый дождь. Струи слезами стекали по стеклу И срывались вниз на землю холодным горестным потоком.
— Ты помнишь, ко мне отец приезжал из Карелии. Вдруг ему приспичило свидеться со мной. Уж и не знаю, с чего вдруг вспомнил. Мы с ним к тому времени лет десять не виделись. Нас, детей, в семье шестеро. К каждому не наездишься, нынче гостевание удовольствие дорогое, многим не по карману. Конечно, будь папашка иным, даже деньги на билет послали б. Тут же, сущий зверюга! Иначе не назовешь. От его приезда добра никто не ждал. Ну и я не исключение. Он всегда находил к чему придраться, за что покатить бочку. А тут козыри в руки, женился без благословения, и о сыне промолчал. Короче, обошел вниманием полностью. Ну старика, понятное дело, заело за самое живое. Он как вошел и увидел Клару, враз зашелся и наехал:
— Что ты тут воняешь, пугало облезлое? Чего надобно в доме сына?
— Кларе, сам знаешь, на хвост не наступи. У нее язык сущая бритва. Вот и послала его во все неприличные места, без остановки и пересадок. Так отбрила, что папаша онемел. В своей семье ему никто не перечил. Грубого слова не говорили, а тут отборный мат. Да еще дверь перед ним открыла, велела выметаться, сама за швабру схватилась и, не спросив, кто такой, зачем тут появился, вытолкала на лестничную площадку и закрыла дверь на ключ.
— А отец как, куда делся? — спросил Иван.
— На работу ко мне завалился. Такой шухер поднял! Меня при всех отборным матом обложил, что какую-то проститутку в дом привел, и эта сука его выперла. Пытался успокоить, объяснял, что она моя жена, у нас общий ребенок растет, но пахан ничего слышать не хотел, зашелся до синих огней. Всегда таким был. Случалось, дома наедет на кого-нибудь, все, ищи пятый угол. Все кишки вымотает на кулак, а зубы в жопу вгонит. Такого лучше не трогать, слова поперек не скажи. Свою родную мать средь зимы из избы во двор выталкивал ночью и до утра держал на холоде!
— Бухой был?
— А он и трезвый такой был. Ни совести, ни жалости не имел. Меня трехлетнего порол ремнем до полусмерти. Ну как к такому относиться? Я боялся его даже взрослым, — признался Степан.
— Он жив?
— А что такому сделается? Живет и как раньше озорует. Пьет, по бабам ходит, если кто-то косо глянул, иль, не приведись, едкое слово сказал, мигом кулаки в ход.
— Сколько ж ему лет?
— Скоро семьдесят. Но годы его не берут. Здоров, что паровоз. Ему все по хрену.
— Ну и пусть у себя в деревне дышит. А ты причем? Сам уже мужик. Неужель до сих пор отец в указках?
— Эх-х, Ванька! У всех людей отцы, а у меня отморозок! Я ж его в тот день со своей работы кое-как увел. Притащил домой, хотел с женою помирить. Да не тут-то было. Нашла коса на камень. Скажи, какая баба стерпит матерное о себе, да еще незаслуженно. Тут же не просто баба, а сама Клара! Ей палец в рот не клади! Контролером в автохозяйстве работала, на автобусных маршрутах отлавливала безбилетников. Чуешь, какая у нее глотка! Разве она смолчит? Весь базар перебазлать могла. А тут какой-то деревенский лопух варежку отворил. Перед нею город замолкал. Конечно, обидно стало, да к тому ж ни за что наехал и обозвал. Ты б видел, что за цирк они устроили, когда папашку в дом вернул. Он как с цепи сорвался. Я и не ожидал, что на мою бабу с кулаками полезет. Клара ему в пах ногой слегка долбанула и приказала лежать тихо. Я тем временем сказал, чтобы не лез со своим норовом в мою семью и не мешал, не разбивал нас. А он в ответ:
— Не дам этой шишиге с тобой жить. Не позволю в нашей семье сучке прижиться. Все силы положу, а ее отсель выкину! Не бывать тому, чтоб какое-то говно на меня лапоть разевало. Не быть ей в моих невестках, а из жен твоих тож вышибу!
— У нас ребенок! Сын! Одумайся! Разве не боишься Алешку сиротить? — напомнил ему.
— Короче, скандалили всю ночь. Сын плакал. Клара устала брехаться, взмолилась, просила, чтоб угомонили отца. А как? Я с детства помнил, что всей семьей угомонить не могли. А выкидывать родителя из дома прав не имел. В деревне дети такого себе не позволяли. Хотя у многих отцы случались лютыми, все терпели, сцепив зубы, и руку на родителей не поднимали никогда. Хотя бывало и не правы были. Они требовали от всех покорности и послушания…
— Ни хрена себе! Молчать, когда ни про что материт? — округлились глаза Ивана.
— На то они родители! Их не обсуждали, их слушались. А мне хотелось покоя и тишины. Я устал от скандала и велел Кларе уйти в спальню, чтоб не раздражать отца. Думал, что он успокоится. Но не тут-то было! Он опозорил нас на весь дом и двор. Клара утром ушла на работу разъяренная, повела сына в садик, а меня попросила, чтобы к вечеру очистил квартиру от папашки.
— А что ему нужно было от Клары? Тебе виднее, с кем жить. Главное, чтоб самого устраивала женщина и любила бы тебя и сына. Какое ему дело до нее? Или ты совсем лопух, что старику позволил в своем доме вольницу? Вышвырнул бы во двор, врубил бы пинка под задницу, чтоб до самой деревни без остановки летел. И все на том! Ведь ты не пацан, взрослый мужик, почему позволил семью свою опозорить?
— Он отец! Какой ни на есть, первый после Бога!
— Выходит, Клару не любил и не дорожил сыном! Нормальный человек не станет порочить своих, — возмущался Иван.
— Ты говоришь о нормальных. Мой — исключение из правил. Такого ни смерть, ни могила не исправит. Не только мне судьбу изгадил. Ведь вот только по его слову и разрешенью женились и выходили замуж в нашей семье. Один я нарушил это правило, женился самовольно.
— Ты говорил, что и сестра всех удивила, оставила богатого мужика и ушла к другому, любимому. Живет счастливо. Как же с нею отец смирился? — напомнил Иван.
— Сам из петли вытащил. Потому рукой махнул на нее. Пусть как хочет, лишь бы жила! Он испугался за нее впервые. Ну а я мужик. В петлю соваться совестно, да и спасать было б некому. А самое главное — мой Алешка! Кто его растить будет? — уронил голову на сцепленные кулаки.
— Так ты из-за него с женой развелся? — не верилось Ивану.
— Тут уж все в кучу собралось и покатило снежным комом. Чем дальше, тем страшнее. Жена затаила злобу, что не защитил достойно и дал в обиду лаптю, какой уехал победителем и даже не извинился, а пригрозил ей. Ребенка и того обидел. Дал по попке так, что Алешка чуть ли не зубами в угол вцепился. Клара отцу в горло, чуть кадык не вырвала. Всю его личность исцарапала. Я их водой еле разлил. Сцепились, словно звери. У Алеши нервный приступ. Соседи милицию, я скорую помощь вызвал, — вздохнул Степка:
— Когда посадил отца на поезд и вернулся домой, понял, Кларка мне никогда не простит приезда папаши. И результат его визита мне еще не раз отрыгнется. Так оно и получилось! — крутнул головой человек:
— Не простила меня Клара. Особо за сына. Возненавидев отца, выбросила и меня из сердца. Охладела мигом. Перестала доверять, советоваться. А ведь жили душа в душу, как лебеди! — дрогнули плечи человека.
— Так отец еще приезжал к вам?
— Был пару раз. Клара с Алешей к подруге уходила ночевать на это время. Я как мог сокращал его визиты, самому было невмоготу терпеть. Ну он на мне оторвался. А в последний раз я не вынес. Выгнал из квартиры. Как бешеного пса. Он, уходя, проклял всех нас. И нажелал такое, что сказать горько. Но самое обидное — каждое его пожелание сбылось…
— Вот это финт!
— А папашка все злобствует, ему мало моих горестей!
— Глупо! Разбегаться из-за дурного старика! Ну что он значит в вашей жизни? Он был, и его нет. А вы друг у друга остались! Забыть придурка нужно, вместе с проклятьями, пусть все ляжет на него!
— Поздно. Случилось самое плохое. Он отнял нас друг у друга навсегда. Кларка не просто не верит, она перестала уважать и возненавидела меня вместе с отцом. Ей стало обидно, что я не расквасил отца за нее и за сына. Больше не видит во мне мужа и мужчину. Понимаешь, что это такое? Для отца — кураж. А для меня полный крах. Семьи нет. Лишь видимость. Он лишил меня уважения и на работе, и дома. К себе в карельскую деревню тоже приехать не могу. Там все живут по одному заведенному порядку и правилу: дети, хоть у самих борода, не перечат родителям. А я выгнал отца из квартиры, значит, сам не могу переступить его порог. Он до смерти не простит. Это уж точно.
— Ты жене рассказывал об отце перед тем, как женился?
— Говорил. Но это касалось только меня. Ее он не должен был обижать, Алешу и тем более. Именно он проложил пропасть меж нами, и примирения не получилось. Клара вскоре сказала, что не может простить меня, что я предал семью, позволил старику опозорить, глумиться над нею и сыном, да еще распускать руки. Она вскоре подала на развод. Но я ей сказал, что сына не отдам. Мы долго спорили, с кем жить Алеше. Он слышал все. Вышел из комнаты и сказал, что хочет жить с обоими.
