Генерал с удивлением и растерянностью оглянулся на членов комиссии. Те тоже переживали состояние, близкое к шоку.
– Ну а что является возбудителем дизентерии?
– Возбудителем дизентерии является бактерия – неподвижная палочка рода Шигелла.
Москитов обратился к проверяющим:
– Товарищи офицеры, мы в военно-морском или в военно-медицинском училище?
Окрыленный успехом Пнев выдохнул:
– Не желаете осмотреть гальюн?
Все скучились в гальюне, хлорка выедала глаза, раковины блестели, а краны сияли, как шлемы пожарных. Дверцы в кабинках были открыты, демонстрируя девственную чистоту толчков.
– Ну что ж, с таким настроем, возможно, и карантин не понадобится.
Генерал вышел в коридор и повернул на выход. Прямо перед его взглядом висел огромный плакат: «ДИЗЕНТЕРИИ СИЛЕН НАКАЛ, ЧЕМ ЧИЩЕ РУКИ, ТЕМ ТВЕРЖЕ КАЛ!»
Вся комиссия зашлась в хохоте. То ли от хлорки, то ли от смеха по щекам лились слезы.
Успокоившись и вытерев платком глаза, Москитов обернулся к офицерам:
– Воистину, лучшее лекарство – это смех и сон. Но только не при поносе!
Учился на гидрографическом факультете Серега Мохнаткин. Личностью он был известной, о его родственных связях ходило много разных слухов: то ли он внук председателя Совмина, то ли племянник генсека, то ли сосед министра обороны, в общем, тумана вокруг него было много.
Педагоги и начальники относились к нему с почтительной осторожностью, ну а что, если и впрямь? Командир роты величал его исключительно по имени-отчеству – Сергей Степаныч – и периодически интересовался его мнением по различным вопросам. Выглядело это примерно так:
– Сегодня самоподготовку буду проверять лично. Сергей Степаныч, как думаешь, а?
Или:
– Молодцы наши в Афгане, дают просраться моджахедам! Сергей Степаныч, как полагаешь, а?
На учебу Серега особо не налегал, а точнее сказать, забил, понимая, что плохую оценку ему вряд ли кто поставит, а вот спорт он любил и занимался фехтованием профессионально. Его частенько можно было видеть в коридорах училища с рапирой под мышкой.
Четвертый курс, летняя сессия, какие к черту занятия? Погода шепчет, девушки, как шелкопряды, освободившись от своих коконов, порхали по улицам Питера, и даже Серега со своей неоднозначной внешностью (его улыбке мог позавидовать осел из «Бременских музыкантов») вполне уверенно мог рассчитывать на взаимность. Ну какая тут к черту учеба?! А тут еще экзамен по ИВМИ. Историю военно-морского искусства серьезным предметом никто не считал, а соответственно, никто всерьез и не готовился. Всех делов-то – не забыть прийти.
Мохнаткин и вовсе вспомнил о нем только в день сдачи. Ни на йоту не переживая и абсолютно не волнуясь, он дождался своей очереди, вошел в аудиторию, доложился, сделав акцент на фамилии, и взял билет.
Экзамен принимали старший преподаватель кафедры ИВМИ капитан II ранга Гололобов, старший преподаватель кафедры гидрографии капитан I ранга Дадашев и какой-то незнакомый каплей, адъюнкт кафедры ИВМИ, которому все было любопытно. Так вот они, в отличие от Мохнаткина, волновались и переживали, экзаменуемый-то не простой, как бы чего не вышло.
– Товарищ Мохнаткин, зачитайте, пожалуйста, вопросы билета.
Это Серега мог выполнить без проблем.
– Первый вопрос – «Римский флот, вооружение и тактика».
Второй вопрос – «Немецкие подводные лодки во Второй мировой войне, тактика «волчьих стай».
Третий вопрос – «Развитие авианосного флота США после Второй мировой войны».
Ответов Мохнаткин не знал, а потому решил резину не тянуть.
– Разрешите отвечать без подготовки?!
– Пожалуйста, это даже приветствуется.
Серега отвечал коротко и по существу поставленных вопросов. Про римский флот он рассказал, что тот был деревянный, вооружение у него было древнее, а тактика отсталая. По второму вопросу он пояснил, что подводных лодок у немцев было много, а тактика «волчьих стай» была фашистской и антигуманной. Про авианосцы он тоже не очень рассусоливал, поведал, что США являются мировым лидером в строительстве авианосцев и что являются они угрозой миру во всем мире.
– Доклад окончен!
Экзаменаторы в растерянности переглядывались. Дадашев нервно промокал платком внезапно взопревший лоб.
– Товарищ Мохнаткин, присядьте пока.
Начался совет в Филях, обстановка была приближена к боевой. Выбор был невелик, решали, что поставить: «хорошо» или «отлично».
Неопытный адъюнкт изумленно поинтересовался:
– Вы это серьезно?
От него отмахнулись, как от неразумного дитяти. Гололобов высказал свое предложение:
– Ну что, твердая четверка?
Дадашев, продолжая отпотевать, выразил сомнение:
– Нас не поймут, Мохнаткин – отличник учебы, кандидат в члены КПСС и сами знаете еще кто.
После долгих мучительных поисков выхода из сложившейся ситуации было решено задать дополнительный вопрос. С извинительными нотками в голосе Гололобов огласил решение:
– Товарищ курсант, чтобы поставить вам твердую пятерку, мы должны задать дополнительный вопрос.
Серега такого коварства не ожидал и выступил со встречным предложением:
– Товарищ капитан II ранга, а можно не твердую пятерку, но без дополнительного вопроса?
Дадашев с Гололобовым растерянно переглядывались, этот вариант они не обсуждали. Вмешался нахальный адъюнкт:
– Нельзя, товарищ курсант!
Старшие товарищи глянули на него с укором. Перед Гололобовым стояла непростая задача, он должен был задать такой вопрос, чтоб и по теме, и чтобы Мохнаткин гарантированно на него ответил. Идеальным был бы основной вопрос при допросе немцами партизан – «Как тебя зовут?», но об этом можно было только мечтать.
Решение пришло неожиданно. Прямо перед Мохнаткиным находился стенд, посвященный открытию Антарктиды. На нем посередине был изображен Южный континент, справа от него мелким шрифтом был текст, в котором описывалось, кто, когда и на каких судах открыл Антарктиду, а слева внизу были две большие фотографии – гидрографическое судно на фоне антарктического берега, это была экспедиция 1959 года, и фото молодого усатого старшего лейтенанта с пингвином на руках и подпись под ней: «Ст. лейтенант Дадашев, Антарктида, 1959 год».
Гололобов с облегчением задал вопрос.
– Кем и когда была открыта Антарктида? Мохнаткин, можете подойти к стенду.
Большего не смогла бы сделать и родная мать. К стенду Серега подходить не стал, все, что нужно было увидеть, он разглядел.
– Антарктиду открыл старший лейтенант Дадашев в 1959 году!
Придавленный неожиданно свалившейся на него славой Дадашев на мгновение почувствовал себя первооткрывателем.
К водолазной подготовке на флоте относились серьезно, особенно подводники. Ею занимались системно, регулярно проводили занятия, сдавали зачеты, задачи и получали допуски. Исключением не была и вторая флотилия атомных подводных лодок. В аудитории учебно-тренировочного комплекса принимали зачет у экипажа К-251. Молодых офицеров драли с особым тщанием, понимая всю ответственность и важность предмета. Саня Мухин отвлекся, залюбовался пейзажем за окном. Заснеженные сопки вдали и небесного цвета бухта Крашенинникова настраивали на романтический лад. Красота! Что-то на него накатило, и он стал мурлыкать себе под нос «Растаял в далеком тумане Рыбачий…».
Романтика на флоте все равно что неубранный гальюн, так же бросается в глаза и так же раздражает. Раздался пугающий рык заместителя командира 45-й дивизии атомных подводных лодок по электромеханической части:
– Лейтенант!
Саня вскочил и встал по стойке смирно.
– Товарищ капитан I ранга, лейтенант Мухин.
– Мухин, какие знаете регенеративные ребризеры?
Ответ Мухин знал и в правильности не сомневался.
– Изолирующий дыхательный аппарат ИДА-59 ЕБТЬ.
Зам комдива опешил, покраснел и, наконец, проорал:
– Лейтенант, ты что, страх потерял?!
Лейтенант Мухин находился в полном недоумении и растерянности. Что, собственно, не так???
* * *
На четвертом курсе училища по кафедре теории, устройства и живучести корабля начинались занятия по водолазной подготовке. Занятий ждали, это было интересное, живое дело, и что-то подсказывало, что, в отличие от высшей математики, физики и начертательной геометрии, на флоте это может пригодиться.
Занятия вел старый полковник медицинской службы, фронтовик Савчук. Невысокого роста, в мешковатой форме, с постоянно слезящимися красными глазами, старик щедро сорил междометием «ебть». В его устах это не выглядело ни пошлым, ни грубым и не звучало ругательством. Все было очень органично, просто он так разговаривал.
И курсанты, и преподаватели между собой называли его не иначе как полковник ебть, при этом относились к нему с глубочайшим уважением. На его лекциях всегда был аншлаг, слушали не отвлекаясь и добросовестно вели конспекты, даже штатные сонливцы на его занятиях не позволяли себе медитировать.
