— В жизни всякое случается. И каждый творит в ней не одно только добро. Сожги, Джейми. Ты давно стер это пятно своими делами.
Подойдя к камину, Хауден чиркнул спичкой. Держа программу за уголок, он молча смотрел, как огонь ползет по бумаге, пока язычки пламени не начали лизать ему пальцы. Бросив ее на пол, он дождался, когда догорят остатки, и растер пепел подошвой.
Маргарет торопливо рылась в своей сумочке. Отыскав наконец вырванный из газеты квадратный клочок, она протянула его Хаудену:
— Вот, попалось сегодня в газете. Специально для тебя сохранила.
Он взял обрывок газеты и прочитал: “Для рожденных под знаком Стрельца сегодня день их победы. Ход событий…”
Не дочитав, Хауден скомкал квадратик бумаги в кулаке.
— Мы сами хозяева своей судьбы, — заявил он. — Я предопределил свою в тот день, когда женился на тебе.
Без трех минут четыре. В правительственном холле его ждал Артур Лексингтон.
— Рассчитали все до секунды, — заметил он премьер-министру.
— Кое-какие дела были, — неопределенно объяснил Хауден.
— У меня плохие новости, — торопливо предупредил Лексингтон. — Сразу после вашей речи Несбитсон и пятеро других собираются перейти на сторону оппозиции.
Это был последний удар. Раскол в кабинете при шести отставках сам по себе был достаточно серьезным. Но переход шести бывших министров в стан оппозиции — крайняя форма отречения от правительства и партии — попахивал катастрофой. На протяжении целого поколения лишь, может быть, однажды могло случиться, чтобы один-единственный депутат переметнулся в самый драматичный и решающий момент. Но четверть кабинета сразу…
Хауден тут же понял, что этот шаг — как ничто иное — сосредоточит все внимание на оппозиции союзному акту и ему как премьер-министру.
— Они выдвинули нам предложение, — сообщил Лексингтон. — Если вы отложите свое выступление, они воздержатся от этой акции вплоть до нашей новой с ними встречи.
На миг Хауден заколебался. Времени практически не осталось, но он может еще успеть уведомить Вашингтон. Милли поддерживает непрерывную связь…
Но тут ему пришли на память слова президента: “Времени у нас нет. По всем прикидкам и логике мы его все исчерпали… И если у нас будет какое-нибудь время.., оно будет даровано одной только Божьей милостью… Я молю Бога.., даровать нам один только год… Все, что мы можем сделать для наших детей и для их детей, еще не рожденных…”
— Откладывать не будем, — решительно объявил он.
— Я так и думал, — спокойно ответил Лексингтон. И напомнил:
— По-моему, нам пора.
Палата общин была переполнена. Ни одного свободного места в рядах депутатских кресел, битком забиты все галереи. Публика, пресса, дипломаты, именитые гости теснились на каждом дюйме просторного зала. При появлении премьер-министра, сопровождаемого Артуром Лексингтоном, под его сводами взметнулся и стих взбудораженный шум. Державший речь “заднескамеечник” от правящей партии, не сводя глаз с часов, завершал свое выступление в строгом соответствии с полученными инструкциями.
Джеймс Хауден во второй раз за сегодняшний день приветствовал спикера поклоном и занял свое место. Он чувствовал на себе взгляды множества людей. Пройдет совсем немного времени, и, когда загудят провода информационных агентств и телетайпы начнут отстукивать срочные сообщения, к нему обратятся взоры Северной Америки и даже всего мира.
Прямо над собой, в дипломатической галерее, он видел чопорного, неулыбчивого советского посла, посла США Филиппа Энгроува, британского верховного комиссара, послов Франции, Западной Германии, Италии, Индии, Японии, Израиля.., еще с дюжину других.
Сегодня вечером их донесения — телеграфом или с дипкурьерами — поступят во все крупные столицы мира.
По галерее спикера прокатился шумок — Маргарет Хауден заняла оставленное ей место в первом ряду. Она посмотрела вниз и, встретившись взглядом с мужем, улыбнулась. По другую сторону центрального прохода застыл в ожидании Бонар Дейтц, весь внимание. За его спиной, неловко скорчив искалеченное тело, сидел Арнольд Джини, обводивший зал возбужденными, горящими глазами. На правительственной стороне, справа от Хаудена, недвижимо застыл упорно глядевший прямо перед собой Адриан Несбитсон: плечи вызывающе расправлены, на щеках красные пятна.
Посыльный почтительно вручил премьер-министру записку. Милли Фридмэн сообщала: “Совместная сессия конгресса в полном сборе, и президент вошел в Капитолий. На Пенсильвания-авеню его задержала ликующая толпа, но выступление он начнет вовремя”.
Задержала ликующая толпа. Джеймс Хауден ощутил острый укол зависти. Позиции президента были твердыми и продолжали упрочиваться, его собственные начинали шататься.
И все же…
Никакое дело нельзя считать проигранным до самого последнего мгновения. Если ему суждено уйти, он будет бороться до самого конца. Шесть министров кабинета — это еще не вся страна, и он обратится прямо к народу, как поступал и прежде. Возможно, в конце концов он еще может выжить и победить. Хаудена охватило чувство собственной силы и уверенности.
До четырех осталось десять секунд. Палата общин замерла в напряженном ожидании.
Здесь порой властвовали банальности: скука и вялость, посредственность и заурядность, сведение мелких счетов. Но в случае необходимости палата могла подняться и до осознания важности момента. Вот как сейчас. Это был момент, который останется в истории — сколько бы лет ей ни было отпущено.
“В каком-то смысле, — подумал Хауден, — мы есть отражение самой жизни: со всеми нашими слабостями и мелочностью, но все же за всем этим всегда остаются высоты, которых может достичь человек. Свобода в любом проявлении и любыми средствами — одна из таких высот. И если для того, чтобы обрести большее, приходится отказываться от малого, подобная жертва целиком и полностью оправданна.
Я сделаю все, на что способен, чтобы найти нужные слова и указать им путь”.
Куранты Бурдон-белл на Пис-тауэр начали величественно отбивать четыре часа.
Спикер объявил:
— Премьер-министр.
Не зная, что ему уготовило будущее, Хауден поднялся, готовясь обратиться к палате общин.
Миля — 1,6 километра.
Фунт — около 453 граммов.
Так принято называть представителей британских доминионов в Англии; фактически посол.
Британский галлон — около 4,5 литра.
Так проходит слава (лат.)
Нижняя палата парламента.
Этьен Брюле (1591—1633) — французский путешественник, впоследствии переводчик исследований о Канаде С. Шамплейна.
Самюэль Шамплейн (1567—1635) — французский исследователь Канады, основатель Квебека (1608).
Стиль мебели XVIII века.
Популярный руководитель оркестра и композитор.
Прозвище уроженцев восточной части Лондона.
Фут — около 30 сантиметров.
Ярд — около 91 сантиметра.
Дюйм — около 2,5 сантиметра.
Так сокращенно называют город Сан-Франциско.
Большой мягкий диван с подлокотниками.
Система внутренней связи.
Имеется в виду штат.
Традиционное рождественское украшение.
Здесь — ведущие музыкальных радиопрограмм.
Рождественский хорал Ф. Грубера и Дж. Мора.
Декоративный и строительный камень.
Производное от имени персонажа романа Диккенса “Дэвид Копперфильд” Микобера, отличавшегося неунывающим оптимизмом.
Уильям Франклин Грэм — баптистский проповедник, организатор миротворческих “походов” в различные страны мира, дважды (1982 и 1984 гг.) побывавший в СССР.
Менандр (ок. 343 — ок. 291 гг. до н.э.) — древнегреческий поэт-комедиограф.
Унция — примерно 28 граммов.
Знаменитый ковроткачеством город на юго-востоке Ирана.
Авраам Линкольн (1809—1865) — 16-й президент США (1861—1865), адвокат по профессии, один из организаторов Республиканской партии, выступившей против рабства.
Стили мебели XVIII в.
Всемирно известная марка роялей высшего класса.
