— Опять сосиски с помидорами, мистер Чоун. Наверное, вы будете рады наконец оказаться на берегу.
— Тушеные помидоры? Отлично, — сказал Чоун. — Вы знаете, в детстве я очень любил тушеные помидоры.
— Вы любили тушеные помидоры?
— Очень.
— В детстве. А где вы его провели?
— В Бруклине.
— Ну, так вы должны чувствовать себя как на родине. Кстати, я заметил, что вы часто поглядываете на море. Тревожитесь?
— Вовсе нет. Просто привычка, в которую нельзя не впасть на вашем корабле. Все это делают, вот и я начал. Мне объяснили, что надо выглядывать перископ — что-то вроде белого перышка, скользящего по воде. Это верно?
— Верно — если подлодка проберется внутрь конвоя.
— Держу пари, что какая-нибудь да проберется.
— Мисс Биксби тревожится?
— Пока она со мной — нет.
— Да, разумеется, нет, — сказал он колючим голосом.
— Все зависит от самочувствия, — невозмутимо сказал Чоун. — А я считаю, что они уже дали по мне самый свой меткий залп.
Затем, поколебавшись, он оставил раздражающую самоуверенность и внезапно заговорил с мягким достоинством:
— Могу ли я затронуть кое-что личное, сэр?
— Конечно, мистер Чоун.
— Я искренне ценю, что благодаря вам всем мисс Биксби чувствует себя в полной безопасности, совсем спокойно и свободно. Ведь девушка в таком положении могла бы почувствовать себя здесь настолько лишней, что предпочла бы сидеть взаперти. Но она встретила… — он заколебался, подыскивая наиболее подходящие, тщательно взвешенные слова… — дружескую непринужденность. Вот именно. Дружескую непринужденность. Я очень ценю это. И она ценит, сэр. И мне хотелось бы думать, что мы сможем отплатить вам за гостеприимство… когда будем на берегу, в Лондоне. Мне хотелось бы, чтобы вы пообедали с нами в ресторане как следует, отдохнули бы от этой еды. Парадный обед со всеми винами… если вы сможете приехать в Лондон.
— Если я смогу приехать в Лондон?
— Совершенно верно.
— Вы будете там с мисс Биксби?
— Конечно.
— Ну-у-у… — Он замялся, путаясь в словах, нащупывая правильный путь. — А как вы со мной свяжетесь, мистер Чоун?
— Оставлю для вас письмо в «Америкен экспресс компани», чтобы вы знали, как нас найти. Договорились?
— Ах так, — сказал он, подавленный искренней, неколебимой уверенностью Чоуна, что ему ничто не грозит. Чоун явно не собирался спасаться бегством, когда они придут в порт. Значит, он в руках у Джины, беспомощный и беззащитный. Теперь надменная самоуверенность Чоуна вдруг представилась ему такой жалкой, что он чуть было не сказал: «Эх ты, простодушный дурень, если выберешься на берег, беги от нее, спасай свою шкуру». Но тут их взгляды встретились, и он понял, что Чоун не поверит, какая судьба ему уготована. Он только посмеется. И даже сейчас, пока они смотрели друг на друга, от Чоуна исходило ощущение веры в собственную силу и власть. Оно было в его могучих плечах, в наклоне головы.
«Он не всегда был таким», — сказала Джина. Значит, это ощущение собственной силы и власти пришло к нему после того, как он томился страстью возле Джины, томился и мучился. Он положил этому конец. Он взял ее. И тогда он обрел силу и власть в убеждении, что ему открылась самая суть ее существа и что она тоже это знает, а потому теперь все у них будет как надо, все обрело смысл. И, с бесконечным удивлением глядя на Чоуна, Айра Гроум не мог произнести ни слова. Затем он подумал: «До чего же он слеп», — и по его лицу, вероятно, скользнуло мрачное удовлетворение, потому что Чоун в свою очередь посмотрел на него с внезапным настороженным удивлением.
Штурман, дописавший свое письмо, встал из-за бюро и подошел к ним с обычной дружеской, безотказной улыбкой.
— Пожалуй, я выпью с вами, — сказал штурман.
— Мне пора идти, — сказал он резко, но в дверях вдруг почувствовал легкий озноб и обернулся. Не спуская с него нового, жесткого оценивающего взгляда, Чоун сказал:
— У вас холодные руки, мистер Гроум.
— Что?
— Археология, тоже мне! Могильщик вы.
— Не для вас, мистер Чоун.
И он ушел. Ему было ясно, что Чоун избавится от него — если сочтет нужным. Чоун найдет способ избавиться от него. Он был рад, что они еще в море. Он подумал: «Много себе позволяет, сукин сын! Одно словечко от него на борту, одно лишнее движение, и я посажу его под замок до самого порта, а если он и тогда попробует пикнуть, то увидит, что со мной шутки плохи!»
17
Солнце зашло, горизонт подкрадывался все ближе, и суда конвоя преобразились в неясные тающие тени, а когда сомкнулась настоящая темнота и вверху не загорелись звезды, стало холодно. Небо, воздух, море слились в одно толстое, черное, холодное, насквозь сырое одеяло, которое окутало их, леденя кожу под толстыми бушлатами. И нигде никакого движения: словно человек проснулся ночью, а в комнате непроницаемая тьма.
Когда он направлялся к мостику, к нему подошел йоркширец и сказал, точно рапортуя:
— Разрешите обратиться, сэр?
— В чем дело?
— Видите ли, сэр, у меня очень важная и полезная профессия. Я моторист.
— Очень хорошо. Вы моторист. И что из этого?
— Я все думаю, не мог бы я пригодиться? Все так обо мне заботились. Не могу ли я пригодиться, сэр?
— Хорошо. Спасибо. Скажите боцману, что я вас прислал, — сказал он, хлопнув его по плечу.
На мостике, где капитан то и дело подносил к глазам бинокль, Айра Гроум уставился в черный густой мрак, твердя себе, что у него исключительное зрение и он все-таки видит воду. Поднялся легкий бриз. Сперва он налетал порывами, потом стал крепчать, задул ровно, ледяной и жесткий, но тумана не рассеял. Такой холодной ночи еще не было за весь переход. Он отошел к автоматической пушке системы Эрликон. Оттуда был виден абрис головы штурмана. Лампочка нактоуза отбрасывала на его лицо блик света, и казалось, что туловища у штурмана вообще нет. Узкая полоска света падала и из гидролокационной рубки. Все на мостике стояли неподвижно в холодном, безмолвном мраке.
Примерно за час до зари, когда они немного отошли от конвоя, справа по борту взвилась ракета — сигнал бедствия, — пронизав одеяло ночи немыслимой лентой огня.
— Ну вот. Прорвались-таки, — сказал капитан.
— Далеко на правом траверзе, — сказал он, глядя в небо, озаренное крутыми пересекающимися траекториями быстро гаснущих ракет. Акустик в гидролокационной рубке молчал — значит, лодки он не нащупал. Слева судно, полыхнув оранжевым пламенем, загорелось, языки пламени развернулись веером и заколыхались в ночи.
И тут акустик Крикнул:
— Сигнал, сэр, очень слабый. Возможно, она всплыла.
Загремели колокола громкого боя, корабль сразу ожил, матросы разбежались по боевым постам. Тут он с удивлением заметил, что на мостик поднялся Чоун — как поднимался каждый день с тех пор, когда капитан в первый день пригласил его. Он встал в стороне, в углу у трапа.
— Можете дать направление? — спросил капитан у акустика.
— Примерно тридцать градусов по левому борту, сэр.
Капитан вошел в гидролокационную рубку, он тоже, и они решили, что немецкая подводная лодка находится слева по носу, курсовой угол тридцать градусов, ярдах в семистах.
— Осветительными, номер первый, — сказал капитан, и он негромко скомандовал орудийному расчету:
— Слева по носу, курсовой угол тридцать, дистанция семьсот ярдов.
— Слева по носу, курсовой угол тридцать, дистанция семьсот ярдов, — донесся ответ, и стодвухмиллиметровое орудие повернулось. Голоса были четкими, но негромкими.
— Осветительным, осветительным, осветительным, — скомандовал он. — Огонь, огонь, огонь.
Первый осветительный снаряд взмыл, как великолепная римская свеча, на мгновение завис, и его сияющее отражение превратилось в золотую чашу света на черной полированной воде, чаша становилась все меньше, меньше и исчезла, дорожки света, которые вели к ней, погасли. Орудие сделало четыре выстрела. Четвертый осветительный снаряд раскрылся удивительно красиво, длинные мерцающие дорожки света побежали к золотой чаше. И тут он увидел ее. Увидел! Она была как черный жук, сползающий в золотую чашу, и он удивленно вскрикнул:
— Я ее видел! — Никто не обратил на него внимания. — Этот ее накрыл! Я ее видел! — заорал он.
— Вы уверены, номер первый? — спросил капитан.
— Осветило, как жука, — сказал он. — Идеально. Я ее видел.
— Где?
— Вон там.
— Я ничего не вижу, — сказал капитан, наведя бинокль на указанное место.
— Поглядите еще, сэр, — сказал он капитану вполголоса, словно отдавая приказ. — Поглядите еще, сэр.
Его охватило такое напряжение, что он не мог удержать взгляд на этой точке. Капитан, посмотрев на него, быстро повернулся к гидролокационной рубке.
— Засечена? — крикнул он акустику.
