Я попыталась лететь и тут же упала на землю, как неуклюжая курица. Никто не в силах мне помочь. Милосердие Андрея действенно, он готов оказать любую реальную помощь, а мне нужны нежные, утешительные слова, но не поступки. Он не умеет выражать свои эмоции. Он закармливает меня фруктами, дарит подарки, таскает по ресторанам, но все это лишь суррогат утешения. Одна моя подруга уверяет меня, что это карма, плата за прошлые грехи. Но не верю я в карающего, беспощадного бога, который способен отомстить жалкой грешнице, лишив права на жизнь ее дитя.
Мои груди еще болят, будто верят, что скоро наполнятся молоком. Но жизнь несет меня дальше, как исхлестанное штормом, утлое суденышко, и безжалостно швыряет по волнам.
2 июля
. Я с мамой в Турции, в Анталии, на берегу моря, в прелестном пятизвездочном отеле. Я приехала сюда с целью восстановить пошатнувшееся здоровье и набраться сил для дальнейших схваток. Солнце здесь так и пышет жаром, словно сдобный круглый пирог, только что вынутый из печки. Моя кожа уже оценила титанические солнечные труды, покрывшись легким румяно-коричневым загаром.
Каждое утро я хожу в гости к обезьяньему семейству – оно живет в большой клетке в саду. Там вечно толпятся дети, умиляясь ужимкам обаятельных ловких животных и восхищаясь их прыжками. Недавно в семействе появилось прибавление – родился крохотный малыш, обезьяний ребенок. Я подолгу стою у клетки, рассматривая, как мама-обезьяна кормит свое дитя, ласкает его или журит за проделки.
К настоящему я отношусь с опаской, но заглядывать вперед тоже не тороплюсь. Я повисаю между прошлым и будущим, в бездумном временном промежутке – скольжу по жизни, как по зеркальной поверхности воды.
3 июля
. Мне страшно, мне действительно страшно. Сегодня загорала под лучами ослепительного жестокого солнца и внезапно почувствовала неладное. Какой-то толчок изнутри. Я поднялась с лежака и увидела, как на белом пляжном полотенце расплывается кровавое пятно. В висках застучало: "Не может быть!" Я торопливо собрала вещи и побежала в номер, под спасительную прохладу кондиционера. Я залезла под душ, чтобы смыть кровь, и зеркало в ванной отразило мое бледное испуганное лицо, которое показалось мне совершенно чужим.
Кровь выходила из меня толчками. Я легла в постель, твердя себе, что я просто перегрелась на солнце, что это нелепая случайность, а не грозные последствия неудачного аборта. Меня бил озноб. Я натянула на себя одеяло, чтобы согреться, и через некоторое время забылась неспокойным сном.
Очнулась я под вечер, когда жара пошла на спад. Мне хотелось пить, я испытывала странную сладкую слабость. Я приподнялась на локтях и увидела, что, несмотря на все предосторожности, постель испачкана кровью. Меня охватила паника. Надо срочно лететь на Родину, в больницу, я не могу оставаться в Турции, под безжалостным великолепием ее солнца.
Вечером мама позвонила нашему гиду и выяснила, что никакой возможности улететь в Москву нет. Все рейсы уходят заполненными. Мы можем уехать только по нашим билетам, через неделю.
4 июля
. Мне все время хочется спать от слабости. Кровь вытекает из меня медленно, капля за каплей. Сегодня руководительница нашей туристической группы Наташа повела меня к местному врачу. Я шла под палящим солнцем и боялась, что потеряю сознание и упаду прямо на улице. Я слышала свирепое дыхание огненных легких солнца и чувствовала, как одежда облепляет мое потное тело.
Кровь испачкала платье, и я даже видела, как одна капелька, сорвавшись, упала в песок. Но мне уже было все равно.
У частного врача Мухамеда в его чистеньком элегантном кабинете я перепачкала кровью все стулья. Меня отправили в ванную, но и там я оставила кровавые пятна.
Мухамед оказался очень приятным улыбчивым человеком, по-восточному красивым. Он работал в этом маленьком курортном местечке под Анталией как семейный врач, то есть являлся специалистом широкого профиля. В гинекологии он смыслил ровно столько, сколько должен понимать в этой области обычный врач-неспециалист. Он вколол мне лекарство, сокращающее мышцы матки, и объяснил, что сейчас кровь пойдет обильнее, но к завтрашнему утру она должна остановиться. "Если кровотечение не прекратится, – сказала Мухамед, – завтра я повезу тебя в Анталию к частному гинекологу, и он будет решать – де- лать тебе повторную чистку или нет". Мысль, что мне придется лечь на вторичный аборт в чужой стране, привела меня в ужас. Может быть, это объяснялось моей общей слабостью, но я не смогла сдержать слезы. Никогда в жизни я не была так близка к отчаянию.
5 июля
. Ночью мне снился тоскливый сон – как будто кровь из меня хлынула мощным потоком, заполнила всю комнату и вытекла множеством ручейков на улицу. Я проснулась и села на кровати. Часы показывали три. Простыня подо мной увлажнилась от крови. Я решила, что умру на рассвете, капля за каплей из меня вытечет жизнь. Ночь все драматизирует и возводит любое событие в кубическую степень. Я зарыдала от жалости к себе и разбудила плачем маму. Она испуганно спросила: "Что случилось?" Всхлипывая, я объяснила, что боюсь к утру истечь кровью и незаметно, во сне умереть. "Это тебе так кажется, – успокоила меня мама. – Просто ночью приходит страх. Давай померяем, сколько из тебя вытекает крови". "Как это?" – заинтересованно спросила я. "Стаканом, – ответила она. – Поставим его между ног и посмотрим, сколько набежит за час. Тогда будет ясно – вызывать нам врача сейчас или можно подождать до утра".
Сложность измерительного процесса отвлекла меня от ерных мыслей. Через час в стакане было две чайных ложечки крови. "Значит, не умру", – сделала я вывод и легла спать со спокойным сердцем. Но утром кровотечение усилилось. Осмотрев меня, Мухамед нахмурился и сказал, что надо ехать в Анталию. У меня упало сердце. Он повез меня в город и всю дорогу пытался развлекать легкими беседами, но я не нашла в себе сил поддерживать разговор.
Меня сопровождали мама и русская переводчица Лариса, милая толстушка с простонародным лицом, вышедшая замуж за турка и живущая в Анта-лии, сама беременная на шестом месяце.
В приемной у гинеколога было чисто и прохладно, везде стояли кадки с деревьями.
Напротив нас сидели турецкие женщины, закутанные до самых ушей, – живые комья из тряпок и шалей. Они мне напоминали узлы с бельем, которые сдают в прачечную.
Вскоре меня вызвали к врачу, молодому мужчине в очках, весьма интеллигентного вида, с правильным лицом и жестким ртом. Он осмотрел мое чрево с помощью ультразвукового прибора и сказал, что, по его мнению, внутри ничего не осталось, может быть, это кровоточат крошки детского места. Надо осмотреть на кресле.
Гинекологическое кресло – это тот крест, на котором распинают несчастных женщин в течение всей их жизни. Старуха турчанка привязала мои ноги и руки к креслу, чтобы я не дергалась. Это наполнило меня страхом, мне показалось, что сейчас без наркоза, не обращая внимания на мои крики и протесты, гинеколог хладнокровно сделает аборт. Лариса стояла рядом, я вцепилась в ее руку и закричала, чтобы она перевела врачу – я не согласна на чистку. "Никто не будет тебя чистить, – успокоила она меня. – Тебя просто осмотрят".
Я почувствовала отвратительный холод инструментов внутри себя и увидела, как гинеколог запускает в меня руки в резиновых перчатках с длинными пальцами. Я взвыла от боли и дернулась, турчанка вцепилась в меня железной хваткой и удержала на кресле. Мама потом рассказывала, что от первого моего крика содрогнулись все женщины в приемной, ожидающие своей очереди.
Мне казалось, что гинеколог засунул в меня руки по локоть. Не обращая внимания на месиво моих стонов, он безжалостно давил на матку изнутри и сверху. У меня сложилось ощущение, что он хочет выжать матку пальцами, как мешочек с кровью. Я орала от адской боли, как зверь, попавший в капкан, и слезы градом бежали по моему лицу. Все кости в моем теле перемешались.
Наконец пытка кончилась. Гинеколог извлек из меня инструменты, содрал с рук перчатки и сказал, что, может быть, все обойдется. "Ты будешь пить гормональные таблетки в течение десяти дней, – велел он. – Если кровь не остановится через два дня, будем делать повторный аборт".
На дрожащих ногах я встала с кресла и увидела лужу крови под собой – результат маленькой медицинской бойни. Шатаясь и трясясь как в ознобе, я вышла в приемную в перепачканном кровью платье. Мухамед усадил меня в машину, я показала ему, что могу оставить кровавые следы на сиденье. "Пустяки, – радостно заявил он, чуть ли не приплясывая. – Главное, что прогноз благоприятен. Вот увидишь, все обойдется.
Как я рад!" Мухамед высадил Ларису, маму и меня около нашего отеля и велел нам позвонить ему на следующий день. Нетвердой походкой я добралась до номера и упала на свою кровать. К вечеру кровотечение остановилось. Кошмартсончился.
