— Хочу работать учителем физкультуры.
— Надеюсь, ты шутишь?
— Я серьезен, как никогда.
Зарядил бесконечный дождь. Интересно, как долго может продержаться на дистанции бегун? Пожарные, тренировавшиеся в саду, проявляли невиданное упрямство, но, если я ускорялся, оставались далеко позади. А кстати, почему бы мне не стать пожарным? Придется выяснить, нужен ли пожарному диплом? Все лучше, чем преподавать физкультуру слабакам. Я заметил Камиллу, когда пробегал мимо статуи Делакруа. Она стояла под деревом. Мы укрылись от дождя под грибком охранников.
— Я позвонила, и Жюльетта сказала, где тебя искать. Ты весь вымок.
— Люблю бегать под дождем.
— Еще она сказала, что ты решил стать учителем физкультуры. Надеюсь, это была шутка?
— Нет. Но я передумал. Решил стать пожарным.
— С ума сошел?
— Ты разве не знала, что все мальчишки мечтают стать пожарными и разъезжать на большой красной машине с сиреной? И вообще, какое тебе дело до моего будущего?
— Разве ты не рад, что сдал экзамен?
— Учти на будущее: Жюльетта способна кого угодно заговорить до смерти.
— Я была в твоем лицее, видела результаты. Рада за тебя… Мой брат не сдал.
Приговоренный к смерти стоит у столба с завязанными глазами, и вдруг… о чудо! Я понял, что почувствовал Достоевский, когда ему сообщили о помиловании. Он наверняка сделал несколько глубоких вдохов. Это так замечательно — дышать! Жаль, что люди этого не ценят. Я взмок от пота. Господи, какая же прекрасная сегодня погода! И до чего хороша Камилла.
— Значит, ему придется пересдавать?
— В Израиле. Мы завтра уезжаем.
Расстрельный взвод произвел залп. Я вздрогнул. Сколько секунд летит пуля? Почему я еще жив?
— Черт, Камилла, почему ты не хочешь остаться?
— Я не могу, Мишель.
— Твой отец сказал, что ты могла бы жить у его брата в Монтрейе.
— Он так сказал?
— Клянусь честью!
— Мой дядя живет в кибуце, на границе с Иорданией.
— Значит, он меня «сделал».
— Как тебе бисквиты моей мамы?
Я рухнул на скамейку.
— Тебе не следовало приходить, Камилла. Лучше бы я сейчас бегал.
Камилла села рядом, взяла мою руку и как-то странно посмотрела:
— Я люблю тебя, Мишель. Только тебя. Я думаю о тебе днем и ночью. Каждую минуту. Это невыносимая мука. Я так больше не могу. Я хочу жить с тобой, остаться с тобой, никогда не покидать тебя.
— Я тоже.
— Мы с тобой очень близки, понимаешь?
— Так почему ты пропала на целых две недели? Мне было ужасно плохо.
— Я писала тебе по два письма в день.
— Я не получил ни одного.
— Я их не отсылала.
— Тогда зачем вернулась?
— Это сильнее меня.
— Не уезжай, Камилла, мы что-нибудь придумаем.
— Не могу, Мишель. Мне шестнадцать. Я вынуждена последовать за родителями. Иного выхода нет. Я в ловушке.
— Я готов уехать с тобой.
— Это невозможно. Твои родители тебя не отпустят, мои не захотят взять тебя с нами в Израиль.
— Ну так давай сбежим. Все равно куда. Ты же сама предлагала. Я знаю, куда мы можем отправиться. Там никто нас не найдет.
— Погоди, Мишель. Скажи, ты меня любишь?
— К чему этот вопрос? Ты во мне сомневаешься?
— Ты будешь ждать меня, а я — тебя.
— Как долго?
— Не знаю. Долго. Мы должны выдержать испытание.
— Это будет пытка.
— Если сумеем, станем сильнее, и ничто нас не разлучит. Мы будем вместе до конца дней. Подумай сам — Израиль не на другом конце света находится. Может, удастся хоть изредка встречаться на каникулах. Согласен?
— Разве у меня есть выбор?
— Клянусь, что буду ждать тебя.
— Я тоже клянусь.
Она улыбнулась, достала из сумки книгу и протянула мне:
— Дарю ее тебе.
У меня в руках был экземпляр «Утра магов», подписанный Бержье и Повелем.
— Это мое самое драгоценное сокровище. Будешь читать и думать обо мне.
— Обещаю. Я с ней не расстанусь. А мне нечего тебе подарить.
— Забудь. Будешь писать?
— Каждый день.
Я достал бумажник, вынул из него сложенный в восемь раз листок и отдал Камилле. Она бережно его развернула и увидела… свой портрет-робот.
— Я знала, что ты его не порвал.
— Получилось не слишком похоже.
— А мне нравится. Даже очень.
Мы сидели и молчали, мечтая, чтобы этот момент длился вечно. Потом встали. Глаза у Камиллы были красными от слез. Я обнял ее, прижал к себе. Так сильно, как только мог. Она поцеловала меня в губы. Я вздрогнул всем телом и закрыл глаза, а когда открыл, Камиллы уже не было. Дождь превратился в ливень.
Мадлен Маркюзо вернулась в Париж уже в понедельник — она терпеть не могла Овернь. Дети не захотели продолжить семейное дело, управляться с «Бальто» в одиночку ей было не под силу, и она решила продать заведение троюродному племяннику. Мадлен представила нам Патрика Бонне как нового хозяина бистро. Тридцатилетний ресторатор был полон грандиозных планов: он собирался расширить террасу, продлить часы обслуживания и вообще сделать заведение более шикарным. Патрик объявил, что сделает косметический ремонт, не тронет столы для настольного футбола, но заменит оба электрических бильярда на новые. Он проставился, и мы выпили за упокой души Альбера. Было решено, что Мадлен поможет Патрику освоиться, а в октябре откроет ресторанчик в Левалуа, поближе к дому дочери.
* * *
Я ждал своей очереди сыграть партию в футбол, когда пришел Саша. Я трижды навещал его, пока он болел, приносил продукты и сигареты. Саша осунулся, глаза запали, он как минимум две недели не брился.
— Зачем вы встали? Вам еще рано выходить на улицу, иначе никогда не поправитесь.
— У меня кончились сигареты.
— Вы должны бросить курить, вам это вредно.
— Вы милый мальчик, Мишель, хоть и зануда.
Саша купил две пачки «Голуаз» и вернулся. Мадлен, готовившая в кухне блюдо дня, увидела его, вышла, они расцеловались и обнялись.
— Простите, что не заглянул раньше, Мадлен, я слегка приболел.
— Ничего страшного, я все понимаю. У вас и впрямь усталый вид.
— Я хотел принести вам свои соболезнования. Уход Альбера потряс меня — вы ведь знаете, как я любил и уважал вашего мужа.
— Он тоже очень вас ценил.
— Альбер был настоящим другом. И хорошим человеком. Его смерть — ужасная потеря.
— Я чувствую себя виноватой. Альбер был слишком грузным, но на диету садиться не хотел, а я не сумела настоять.
— Не терзайте себя, Мадлен. Альбер был счастлив.
Неожиданно за нашими спинами раздался крик:
— Какого хрена ты тут делаешь?
Мы обернулись и увидели красного от злости Игоря.
— Я предупреждал — не смей здесь больше появляться!
— Я пришел повидаться с Мадлен.
— Двери этого бистро для тебя закрыты!
— Да пошел ты!
Озверевший Игорь кинулся на Сашу и со всего размаха влепил ему пощечину. Саша с трудом устоял на ногах. Игорь схватил его за воротник, выволок из «Бальто» на авеню Данфер-Рошро и принялся избивать, нанося удары по телу и голове. Мы были так потрясены происходящим, что сначала даже не попытались вмешаться — просто стояли и смотрели на них через стекло витрины. Саша не сопротивлялся. Не пытался защититься. Он рухнул на колени, а Игорь дубасил его по лицу, держа за лацканы пальто. Кровь лилась ручьем, но Саша даже не заслонился ладонями. Я бросился к Игорю и начал молотить его кулаками по спине. Он был выше и сильнее и просто оттолкнул меня, я повис у него на руках, заставив наконец отпустить свою жертву. Саша повалился лицом на асфальт, но Игорь не успокоился и продолжал с размаха пинать его ногами по ребрам.
— Прекрати! Ты что, совсем рехнулся?
Мне удалось отогнать Игоря от Саши метра на два, но я с трудом удерживал его на месте, потому что никто и не подумал прийти мне на помощь. Игорь орал, что убьет Сашу, и отталкивал меня. Я ударил его кулаком в солнечное сплетение. Изо всех сил. Он изумился. Стоял смотрел на меня потрясенно-недоверчивым взглядом и хватал ртом воздух, а потом отступил назад, держась руками за живот. Я встал на колени рядом с Сашей. Его лицо было в крови, в сознание он так и не пришел. У входа в «Бальто» разгорался скандал — Мадлен не давала Игорю войти.
— Вон! — кричала она. — Убирайтесь немедленно!
Она повернулась к Патрику Бонне:
— Этот негодяй больше не переступит порог заведения, таково непременное условие нашего договора!
— Я не желаю тебя здесь видеть! — грозным тоном произнес Патрик, нацелив на Игоря указательный палец. — Появишься — пеняй на себя.
Игорь пошел к площади Данфер-Рошро. Саша тихо стонал. Я отер ему кровь со лба носовым платком. Подошли Мадлен и Жаки.
— Нужно вызвать полицию и «скорую», — сказала Мадлен.
