Снял Павел Семенович фильм о православной вере. Я там играю такого старичка истопника, который тачечку возит, чего-то там бормочит, а раз – взял парнишку, исцелил. Сам не понимает, чего с ним творится. А Виктор Иванович (имеется в виду исполнитель роли Сухоруков) – настоятель монастыря. И вот я его в кочегарку свою привлек, заманил обманом и как начал дымить там, бесов гонять. Он заметался-заметался (Виктор Иванович), он маленький такой, с бороденочкой, такой прямо малюсенький. А я лопатой подкидываю-подкидываю. Говорю, бесов сейчас будем гонять. Каких бесов? Заморишь меня, падла? Что такое подвиг юродивого? Самый высший подвиг в христианстве, когда человек обрекает себя на полное поношение, полный позор, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не увидел в нем святость. Вот Василий Блаженный бегал голым – зачем? Бесы в него вселились? Нет. Чтобы ему все говорили – ты самый мерзкий, ты самый грязный. По нашей вере это благо, это дает смирение. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. То, что вы называете провокациями, он совершает не со зла, а для вразумления, для того, чтобы люди очухались. Вот он перед приходом отца-эконома мажет дверную ручку дегтем, потому что тот загордился своим положением, или поджигает матрас настоятеля, чтобы вывести его из состояния полной благостности, которую так блестяще сыграл Виктор Иваныч Сухоруков.
Такой вот фильм сняли.
Я не понимаю, почему люди смотрят фильм «Остров» и плачут в кинотеатрах, а то, что происходит вокруг нас, никого не волнует. У меня сосед, там, в провинции, где я живу, проиграл все деньги в игровом автомате, взял в банке аванс и его проиграл, потом проиграл дом, потом повесился. И вот над этим никто что-то не плачет.
Знаете, о чем этот фильм? О том, что нужно относиться друг к другу с благоговением. Как к иконе. Каждый человек – это не просто какой-то козел, а Человек, удивительный, со своим внутренним миром.
«Остров» на втором месте после новогоднего выступления президента в зрительском рейтинге на ТВ оказался. Зацепило народ наше кинцо-то. Значит, жива Россия.
Конечно, после фильма Мамонова то и дело спрашивают, не тянет ли его самого в батюшки. С ответом он не медлит:
– Давайте все сейчас будем батюшками! Вот священник со мной рядом сидит, он не даст соврать: если батюшка согрешит, грех ложится потом на множество поколений его родственников. Нет уж, увольте!
В нашей деревне после фильма «Остров» меня соседи стали отцом Анатолием звать. Только какой из меня святой?! Стих вот сочинил.
Я как американский флаг – весь звездно-полосатый. На самом деле – все не так. Я – таракан усатый…
1980-е годы: «Звуки Му»
СТИХИ МАМОНОВА
Ночью я совсем не сплю, ночью я бухать люблю.
Устало ты дышала и еле текла,
Но ты меня любила до самого дна.
Ногтями впивался я в бедра твои,
Тебя нагибал и просил: «Повтори!»
Бутылка водки! Бутылка водки!
У каждой бабы есть свои люляки,
И если ты не любишь темноты,
Смотри на женщин с жадностью собаки,
И уверяю я: увидишь ты
Эти люляки баб,
Жирные люлякибаб, сочные люлякибаб…
Люлякибаб…
Я так люблю бумажные цветы,
Я так хочу, чтоб голая ходила ты.
В детстве я так не любил ходить в школу,
В детстве я так любил свою кровать.
В детстве я так любил лежать на ней голым —
Голому намного удобнее себя чесать.
Но кончились деньги, лосьонов не купишь.
Толстые пальцы сложены в кукиш.
Кукиш большой и знакомый давно.
Вместо лосьонов нюхай говно.
У нас была любовь,
А теперь ремонт.
Ты целый день орешь.
Я устал как черт.
Ты не говоришь, как ты хочешь меня,
Ты думаешь о том, где бы нам денег занять.
Если твой запах – запах водки,
Если зубы – мягкий воск,
Если глаза цвета белого неба —
Скажи, зачем ты плывешь, Корабельный Пес?
И мы взяли вина, и так клево пошло,
И свое ремесло ты вспомнила, Люся,
Ты вспомнила, Люся!
Ты связалась со мной, как не попала домой,
В этом сизом дыму ты кричала: «Хочу!»
Я серый голубь.
Я самый плохой, я хуже тебя,
Я самый ненужный, я гадость, я дрянь.
ЗАТО Я УМЕЮ ЛЕТАТЬ!
Летит над нами самолет,
Но он не сядет никуда.
Напрасно думает пилот,
Что не подействует трава.
(Из песни «Цветы в огороде», которая считалась визитной карточкой «Звуков Му».)
Знаешь, что все это значит,
Вся твоя самоотдача?
Ноль минус один, ноль минус один.
Ну что, теперь тебе лучше?
О ненаписанном он так: «Я пропил, скажем, 500 песен, которые людям, может, помогли бы. Втоптал в водку, в грязь. Кичиться этим, что ли?»
ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА. В ЖАНРЕ ПРОПОВЕДИ
«Я посредством даденного мне Господом таланта рассказываю вам дни моей жизни, как у меня душа живет, что у нее болит, что ей кажется, она устроилась, хотя на следующий день все сыплется, как дела вот лично, конкретно со мной.
Я рос на Большом Каретном, и у нас было принято в начале 1960-х – выходили во двор ребята лет по 20 вечером, стояли, курили – и разговор часа на два. И вот в том числе, наверное, Высоцкий там стоял, он как раз в те годы там жил.
Я эмоциональный человек, я с 13 лет начал пить – портвейн и все это прочее. Я в ужасе: на что я потратил собственную жизнь, на какую ерунду я истратил свою жизнь – на эти все песни, пьянки, гулянки, беготню постоянную по домам, флэтам. Мы же по улице Горького как: выходишь утром в 11 на «Пушку», до «Трубы» вниз-вверх, и так до 11 вечера. И все было интересно, все было весело, (всего) хватало. Друзей встретишь, там по 20 нааскаешь на портвейн… было модно, драться там… Бывает, ходишь похмельный, без копейки денег – что хорошего? Пить – это очень тяжело, большая воля нужна. Намного легче не пить. Пить – это очень мужская, строгая вещь.
Ну ладно, так годик поживи, но не 10 же лет так вот метаться.
А потом иное, типа, пошло: журналистика, ну и что, там, в «Артеке» этом, пьяные ползали все по кустам за детьми? Можно, конечно, анекдоты рассказывать об этом, да, будет хи-хи, ха-ха.
Когда Элвис Пресли лежал, словно жирная жаба, на своем черном диване в Грейсленде и медленно умирал от наркотиков, как поступил Джерри Ли Льюис? Взял винтовку и пытался перелезть через забор особняка Пресли со словами: «Если Элвис не бросит наркотики, я его пристрелю». Может, и убил бы, если бы его полиция не схватила. А ведь были лучшими друзьями. Вот это дружба!
У меня такое тоже было. Я работал грузчиком в магазине «Грузия» у зала Чайковского. Утром придешь с похмелья и клянчишь у завсекцией: «Вить, ну дай! Помираю». А Витя отвечает: «Сейчас дам тебе ломом меж лопаток – и все пройдет». Но смена кончилась, он подзывает, наливает стакан: «Вот теперь – пожалуйста». Воспитывал, потому что относился по-дружески.
Вот, к примеру, когда человек в запой впадает, его можно вытащить двумя способами: или в больницу, или так… Но так – это значит, что с ним надо пару недель сидеть. Постоянно. Вот был бы такой друг, который приедет и скажет: «Петь, вижу, ты маешься, давай я с тобой дней десять поживу, помолимся вместе, побеседуем, как-нибудь да справимся вдвоем!»
На самом деле ужасно, караул. Вот результат перед вами. Я просто жил, пил, дрался, гулял, с девчонками женился-разводился, работал в типографии, был грузчиком, спекулянтом, хипповал и только в двадцать семь лет начал осознанную жизнь.
В тяжкий момент взялся за гитару – хотел сделать что-то вроде «Виноградной косточки» Окуджавы. Но вышло: белое вино – белая горячка – первая песня, очень простая, под названием «Красный Черт». Я когда пил, тогда и орал: «Бутылку водки», брызгал слюной…
Ночью мне поет Кобзон,
не пойму, где я, где он.
Ночью я совсем не сплю,
ночью я бухать люблю.
Я не считаю себя глупым и безвольным, но не могу с утра больше пяти минут продержаться без слов типа «я», «хочу». Каждый день праздничек себе устраивал – то стаканчик, то косячок. Обкуривался, опивался. Ни фига не вышло. Кайфы не помогли. В 45 лет, когда все кайфы надоели, уперся в стенку своим щенячьим носом. В пустоту. Оказался в полном тупике, мне стало незачем жить. Я весь себя испил, у меня душа как губка дырявая… Любимые работа, жена, дети надоели. Господь все подал щедрою рукой: и талант, и материальное благополучие, и семью прекрасную, – а ничего не надо, хоть в петлю лезь.
А у меня есть двоюродный брат – строитель. Как раз тогда он строил поселочек людям, которых уважал. Лене Филатову и другим. И брат сказал мне: «Петь, возьми участочек». А я всю жизнь в городе – зачем мне участок? Он говорит: «Ты хоть приедь, посмотри». Я приехал, увидел эту неописуемую красоту, эти сосны, речечку и говорю: «Вот я здесь и останусь».
Никуда я не стремился… Вдруг меня Господь сюда в деревню поселил. Под Москвой. Я приехал гордый такой, крутой. Пальцы оттопыривал… внутренне, конечно. И отгрохал дом 13 на 15 метров в фундаменте. И пришлось строить его двухэтажным. Громадный – 600 квадратных метров. Такой мавзолей построил. И я думаю: «Ну и чё? Чё я, сумасшедший, чтобы жить в таком доме?» Пожинаю плоды греха. Детям это не надо. Теперь буду делиться, звать людей обездоленных. Одному мне, дураку, такая махина не нужна. Мне самому ничего не надо.
