«Вести из нашего универа, отделение иностранных языков.
Калуга по весне что твоя Венеция. То есть дерьма – море разливанное, чистым в любом случае больше 100 метров не пройдешь. Народу у нас много учится, иностранного в том числе, и вот один америкос приперся в храм науки, возвышающийся над всем этим весенним безобразием, в модельных лакированных ботиночках на тоненькой такой подошве.
А наши ему и говорят: что ж ты, на хуй, такие ботинки нацепил? Они ж развалятся потом через два дня! К тому же копыта отморозишь.
У адресата в глазах тихая паника. Он начинает вертеться и осматривать себя с такой энергией, как будто ему шмеля в штаны засунули. Я-то подумала, это у него реакция на критику такая, ну, и утешаю: не плакай, мол, родной, можешь ходить в чем угодно, у нас свободная страна, тебе просто дружеский совет дали.
А он так заговорщически отводит меня в сторонку и говорит, попеременно краснея и зеленея: что совет дали, это как раз ясно; только я не понял кое-чего:
1. С чего он взял, что я на хуй что-то надевал?
2. Почему на вышеуказанном месте у меня, по его мнению, ботинки?
3. Почему они должны развалиться?
4. И где это на хую копыта?
С весенним приветом, Ольга».
«Да, это опять я. Нынче пойдет мое повествование о нашем Илюше, бывшем военном летчике, ныне торгпреде и куростреле по совместительству (в том смысле, что он курями стрелял по авиационному стеклу, чтобы на прочность проверить).
Так вот, несмотря на пенсию и песочные медали, Илюша еще очень даже молодой.
Он еще о-го-го! Вот и устроился на работу. Работа, надо сказать, еще чуднее предыдущей: бывший военный летчик стал инструктором по разным там способам передвижения на массовых гуляниях. И ходил он такой гордый этой работой, как будто его облобызал сам однорукий кайзер.
А между тем, Илюша на такой работе – это стихийное народное бедствие.
Такого ужаса не было со времен Олафа Лохматого, который заказал десять тысяч касок рогами внутрь.
Есть у нас в окрестностях небольшой парк столь же небольших самолетиков, и вот заезжим распальцованым товарищам захотелось, вишь ли, полетать. А поскольку один из них полетел с Илюшей, то он разом понял, из какого места выделяется адреналин, и почувствовал себя птицей, то есть летел и гадил.
Когда перед полетом перед славным Илюшей кинули здоровую пачку баксов и заказали «шоб все было на полную», у него возникло жгучее желание расстараться.
Ну, нельзя говорить ему: «Ямщик, гони!»
Забудем все фигуры пилотажа, которые были сейчас же проделаны с обделавшимся по самые верхние ухи новым русским в кабине. Веселее был конец этой истории.
«На полную», по Илюшиным понятиям, включает такой жирный заключительный штрих, как катапультирование клиента. Нет, он не убийца, конечно, поэтому он знает, с какой высоты и как надо выкинуть человека, чтоб он не расхерачился о землю-матушку, даже если впервые в жизни парашют видит.
Только вся проблема в том, что рычажки на катапультирование (2 штуки) клиент должен дернуть сам.
А они находятся в аккурат между ножками этого самого клиента.
А среди пилотов сие священнодействие называется «рви яйца». Понимаете, к чему я клоню, да?
Когда Илюша, после всех трюков, поворотив к клиенту распаренное лицо с дикими глазами, зычно гаркнул: «Рви яйца!» – клиент проделал именно то, что его просили.
Может, на рефлексе, а может, он подумал, что этот маньяк в форме только с таким условием опустит его на землю, не знаю, но выполнил он эту команду очень исправно.
Почему я знаю, что исправно?
Ну, потому что я видела, как клиент вывалился из кабины и побрел враскаряку.
Так ходят исключительно те, кому организовали в штанах омлет.
Потом этот бедолага упрашивал Илюшу не рассказывать его корешам, в чем там было дело.
Но я ж говорю, что Илюша не убийца, конечно, он обещал не говорить. Только вот мы все включая Илюшу, теперь удивляемся, как это можно было через джинсы ухватиться и дернуть себя так, чтоб так знатно себе все повыворотить?
Наверное, очень уж на землю хотелось».
«Сань, забыла написать: в одном журнале мне редактор сказал, что Покровский пишет про подлодки Бог знает какого поколения, и что сейчас и психологи есть, и возможности отдыха на подлодке, и масса всяких других вещей для реабилитации экипажа. Так ли это?»
«Значит, по порядку, Люсь.
Редактор – мудак. Я б его, дурака, засунул на лодку с сауной, бассейном (2х2 метра), кают-компанией с птичками, рыбками и записью голосов ветра, птиц, дождя и листвы. Эта лодка называется «Акула», катамаран. Там и углекислый газ по всем отсекам 0.1 % (я плавал 0.3–0.50.8). Только когда «Акулу» хотели затащить под воду на 120 суток, то в эту автономку пошли медики и стали брать кровь на анализ у всего экипажа, и оказалось, что примерно на сотые сутки похода у народа чуть ли не безвовратно менется состав крови. Медики охуели, а «Акулам» оставили обычную автономность (не более 90 суток) и еще сделали цикл – 60-30-60. 60 суток в море, 30 – на берегу, межпоходовый ремонт делают, и потом опять в море на 60 суток. Те же 120, только через жопу. На ребят было страшно смотреть. Напоминали они загнанных лошадей. С такими же синими кругами под глазами.
Психологи? Бывших замполитов переделали в психологов, и через ту же «еб твою мать» они теперь все объясняют с «психологической точки зрения».
В «Шизе» все написано. Не хочу повторяться. Отдых должен быть на берегу, а не на лодке, и должен он превышать время нахождения в море. Вот и вся реабилитация.
Американцы это хорошо знают. У них 56 в море и 4 на переход до базы в надводном положении. Всего 60. Потом на 75 в Майями с семьями. Вот это отдых.
А наших за жопу и на учения. А потом у них «Курск» тонет. А они все, бедные, думают: «Отчего бы это могло случиться?» ЗАЕБАЛИ! Вот отчего.
И любой мудак у нас специалист по расслаблению и реабилитации.
Какое на лодке может быть расслабление? Там над башкой у меня десять лет лампа дневного света висела, и от нее поток излучения в несколько раз перекрывал норму.
В искусственном воздухе отсека по некоторым данным содержится до трехсот различных ароматических соединений. Даже если все они на уровне ПДК (предельно допустимая концентрация), то это все равно много. Они не витамины. И очистка их не берет, это концентрации проскока, то есть они на фильтры не садятся. Вот и дышим. ДЕРЬМОМ.
Этот клоун смог бы 90 суток расслабляться в общественном туалете?
Запахи те же. Нос их не чует. Атрофируется чувствительность. Человек нажирается чеснока (там, кстати, обалденный чесночный голод. Я мог головку сожрать), а рядом стоящий человек не чувствует запаха у него изо рта. Хоть вплотную нюхай. Мы это случайно установили.
Скажи этому козлу, что я пишу про наши лодки. И про наших людей. Которых ЕБУТ («реабилитация» – хех, уморил).
«Возможности отдыха на подлодке» – он хоть понимает что говорит?
В так называемой «зоне отдыха» на все той же «Акуле» живут не обычные, а специально выведенные птички. Привыкшие к нашему воздуху. Спецразработка. Сдохнет – не заменишь. Списываются они так же, как и любое железо: по акту.
Замучаешься списывать. Так все эти птички давно поперемерли. А рыбкам ни дай Бог воду в аквариум дольешь из того дистиллята, что мы там пьем – немедленно окочурятся.
И потом, как можно отдыхать, зная что лодка в любую минуту может утонуть или ебануть? Со мной в одну автономку парень из конструкторского бюро ходил, так он всю автономку спал в полглаза. Все боялся аварийную тревогу проспать. Мелких возгораний на 90 суток – примерно 5–6. Это норма. Провалов на глубину, когда все обсираются, – 2–3. Заклинок рулей, когда носом в палубу и лодка летит в бездну – 34 за поход.
Вот мудак, а?
Из-за таких вот козлов на лодках людей по десять лет держат вместо положенных пяти».
«Игорь! Только что передали по ОРТ. В Баренцевом море в 4 часа утра утонула при буксировке апл «К-159». На борту было 10 человек. Одного спасли, двое погибли, что с остальными – неизвестно.
Утонул корабль отстоя. Тащили в завод. Глубина 170 метров.
Черт знает что! Почему вели на понтонах? Она что, насквозь дырявая? Если так, то почему на борту были люди?
Их упрямо назвали вчера в «Новостях» на ОРТ «швартовой командой».
«Швартовая команда» стоит на верхней палубе и швартуется, а на переходе – это команда перехода, недаром она полностью из офицеров и мичманов состоит. И сидит она внутри пл. А если она внутри, то в темноте полнейшей, что ли? Надо же хотя бы на батарее сидеть, чтоб аварийное освещение было. А с ним и так не все видно. Как же они осматривали отсеки? Никто не спал, что ли? Раз в полчаса доклад, что в отсеках «замечаний нет». У них в центральном черти кто был: командир и целый комплект механиков. А если они осматривали отсеки как положено, то 10 человек на переход мало. Минимум в два раза больше надо. И то они двусменку будут нести. Переход-то в таком виде всяко больше суток. А волнение моря? А скорость буксировки 1–2 узла (лучше один, чтоб трос не лопнул)? Значит, не двое, не трое, а четверо суток! Они что там, не спали? Или они все спали? А проверка прочного корпуса на герметичность? Она все равно должна проводиться. Гниет лодка у пирса десять лет или двадцать. Без этого в море нельзя выходить. А если выходите и на понтонах, то людей убирайте! Это же элементарные вещи! Что там люди делают в полутьме? А волнение моря? Там же волны? Триста дней в году по пять метров! Это какое-то всеобщее ущербление умов. Блядь, как овцы на заклание! А послать начальство на хуй? Оно же на смерть отправляет!»
