Считается, что женщины чаще всего симулируют оргазм. Мужчины делают это не реже. Я издаю неправдоподобный стон и бегу в туалет, чтобы выкинуть чистый презерватив в унитаз.
Когда я возвращаюсь, Нина лежит на кровати, закутанная в простыню. Как и всем женщинам, после секса ей хочется слов.
— Что ты подумал, когда мы познакомились?
— Что ты джинн.
Она теребит край грязной простыни и вновь задаёт вопрос:
— Я похожа на блядь?
— На блядь? — виски делает меня ленивым к ответам. — Нет.
— А на дешёвую блядь?
— Разве есть разница?
— Конечно. Если ты дорогая блядь, то ты в почёте, если просто блядь, то всем всё равно, если дешёвая блядь, то ты презираема.
— Интересная теория.
— Это не теория.
Она берёт у меня бутылку виски и делает глоток. Протягивает мне:
— Допей.
— С удовольствием.
Я допиваю и чувствую себя пьяным.
— Есть ещё?
— Да.
Нина встаёт с постели и голая идёт на кухню. Я отмечаю чёрное пятно, размером с крупную сливу, чуть пониже её левой ягодицы. Во времена инквизиции такие считались верным признаком ведьмы. Нина возвращается с бутылкой виски.
— Почему ты пришёл?
— Ты пригласила.
— А ты всегда приходишь, когда тебя приглашают?
— Никогда.
— Я должна чувствовать себя польщённой?
— Твой выбор.
— Ты хороший, — говорит она.
— Чем же? — мне всё равно.
— Ты добрый. Хороших людей мало на свете, а добрых ещё меньше.
— Мне кажется, не бывает хороших или плохих. Всё зависит от обстоятельств. В различных ситуациях хороший может стать плохим. И наоборот.
Она подносит мне сигарету и огонь. Закуривает сама. Смачно затянувшись, она продолжает этот бессмысленный разговор:
— Каждая девушка хочет себе хорошего.
— Разве? Все девушки, которые попадались мне до этого, хотели себе богатого. Или хотя бы умного, — говорю я.
— Чепуха! — в её голосе слышится железная уверенность. — Не верь им! Это миф. Даже самая распущенная стерва хочет себе хорошего.
— Что-то в духе вечного мифа о принце на белом коне?
— Что-то вроде.
Чем больше я пью виски, тем больше погружаюсь в эту странную полемику. У Нины есть удивительная особенность — рядом с ней я не думаю о себе. Нет вообще никаких мыслей. Кажется, что все мои слова говорит кто-то другой.
— Хочешь мою историю?
— Да, — точно так же я мог бы сказать и «нет».
Она тушит сигарету в пластиковый стаканчик возле кровати и сразу же закуривает новую. Сизый дым облачком поднимается к облупленному потолку.
— Я жила с матерью-алкоголичкой. Каждое утро я видела её с разными мужиками. Довольно гнусными. В этой стране, если ты одна, то должна быть готова, с любым мужиком; главное — с мужиком. Я потеряла девственность в двенадцать. Меня изнасиловал отчим. С бородавкой на мошонке. Больше всего он любил, когда ему лизали эту бородавку. Мать знала о том, что он трахнул меня. Знала и ревновала, но он нашёл выход: стал трахать нас поочерёдно: день — меня, день — мать. Потом, видимо, решил экономить время и силы. мы стали трахаться втроём.
— И?
— Тебя это не пугает?
— Наверное, но не более чем остальное. И что с матерью?
— Мертва. Захлебнулась собственной блевотиной во сне.
— Сочувствую.
— Лучше поздравь.
Виски подходит к концу. Алкоголь делает меня разговорчивым.
— Ты сильная женщина, если пережила всё это, — я пытаюсь её поддержать.
— Сильная женщина в нашей стране звучит как приговор.
— Нужно сильное плечо, да?
— Сильное плечо и крепкий хер, — пошлит она и тихо добавляет. — Мне кажется, что ты тот самый.
— Как это?
— Ты мой принц.
— Думаю, жениться мне рановато, — я пытаюсь перевести всё в шутку.
— Упаси Бог, — Нина отмахивается. — Дело в другом. Ты можешь помочь мне. Ведь можешь?
— Да, — наобум говорю я и приканчиваю виски.
— Теперь ты не можешь отказаться. Ты согласился! — Мне остаётся только кивнуть. — В Африке шаманы вырезают у девочек клиторы, как только те достигают двенадцатилетия.
— Для чего?
— Чтобы девочки лишились дьявольской метки, которая полностью руководит женщиной, её греховной сущностью. Душа отвечает за наши помыслы и надежды, стремления и чувства. Она делает нас отличными от животных. Но, считается, душой наделены лишь мужчины. Женщиной же, всей ею, управляет клитор, который отвечает за её волю и разум, — поясняет Нина.
Я знал лишь, что у инков существовал храм, где поклонялись идолу в виде Дракона, пожирающего скорпиона. Как писал католический священник, Дракон символизировал жизненную силу Создателя, а жало скорпиона — женский клитор. Потому у инков практиковался обычай обрезать девочкам клитор. Видимо, в Африке подход ещё более радикален.
Интересно, откуда Нина знает так много про метафизику клитора?
— Выходит, женщина без клитора — свободная женщина? — говорю я.
— Да, — соглашается Нина, — она свободна от самой себя, от подчинения собственным страстям. После удаления клитора воля и разум женщины освобождаются.
— Причина страдания, если верить буддистам, в страстях, — размышляю я. — Стало быть, женщина без клитора избавляет себя от страданий, и, по сути, достигает подобия просветления.
— Ты вырежешь мне его? — в её собачьих глазах мольба.
Мой отец всегда говорит мне, что каждый поступок не может быть просто эпизодом; он неизбежно порождает следующий поступок. Звенья одной цепи, любит повторять он. Моя жизнь в последнее время — череда безумств. Возможно, это всего лишь совпадения, но разве их последовательность нельзя назвать судьбой? Рыцарский девиз гласит: «Делай, что должен, и будь, что будет!». Я иду от обратного. Жду, что будет, и только после этого делаю, что должен. Порой мне кажется, что должен я совсем другое.
— Я не медик. Мне будет сложно, — говорю я.
Это идиотская отговорка. Стоило бы сказать другое: «Я вижу тебя всего третий раз и не могу вырезать тебе клитор. В принципе, я вообще не могу вырезать клиторы». Но мои слова будто диктуются мне кем-то, и этот загадочный чревовещатель произносит:
— Но у меня есть идея.
Инна приезжает через час. К этому времени я и Нина успеваем изрядно напиться. Происходящее начинает казаться мне очередной забавной игрой. Я чувствую подобие азарта. Инна, одетая в извечную красную юбку, с порога, не вынимая тонкой сигареты изо рта, заявляет:
— Вообще-то я не имела дела с женскими половыми органами. Только с мужскими.
— Уверен, ты справишься, — успокаиваю её я, вспоминая, как она орудовала скальпелем в морге.
На улице бушует настоящий ливень. Я думаю об Африке: шаманах и экваториальном климате. В руках Инны аккуратный чемоданчик. Она ставит его на стол и извлекает медицинские инструменты. От их вида я начинаю трезветь. Нина сидит на кушетке, голая и задумчивая.
— Нагрей воду! — говорит мне Инна.
— Для чего?
— Для операции нужна вода, — только сейчас до меня доходит, что должно произойти.
— Ты медик? — Нина обращается к Инне.
— Да.
— Я тоже, — видимо, они нашли друг друга.
Я иду на кухню, чтобы нагреть воды. Из подходящей посуды — эмалированная кастрюля. В ней плещется подобие супа. Я выливаю его в раковину и наполняю кастрюлю водой. Ставлю её на газ.
В комнате Инна осматривает промежность Нины. Она надела очки, в которых стала похожа на героиню дешёвого порнофильма. Нина спокойна. Даже счастлива. Кажется, что клитор будут вырезать кому-то другому.
Я приношу кастрюлю с горячей водой. В ней плавают остатки супа. Инна с сомнением осматривает воду, но ничего не говорит. В её руках скальпель, который она нагревает на спиртовке, принесённой с собой. Рядом лежат использованные шприцы.
— Обезболивающее, — поясняет Инна, видя мой испуганный взгляд.
— Дайте выпить, — доносится глухой голос Нины.
Я даю ей стакан водки с чаем. Она выпивает его залпом и тут же закуривает сигаретой. Старый школьный метод закуски.
Инна склоняется над Ниной и говорит мне:
— Дай ей что-нибудь в рот.
— Что? — я думаю о своём члене.
— Палку, линейку, ручку — что угодно, лишь бы она не кричала.
— Не буду, — заявляет Нина ровным голосом, и мы верим ей.
Я стараюсь не смотреть вниз. Стараюсь не слышать тяжёлое дыхание. Стараюсь не вдыхать запахи. Я бы ушёл, но Нина просит быть рядом. Говорят, многие мужчины падают в обморок, когда видят роды. Как бы они восприняли подобную ситуацию?
Лицо Инны напряжено. Кажется, она решает математическую задачу. Мой взгляд невольно падает вниз, и я вижу кровь на медицинских перчатках. Опять гениталии. Опять кровь.
Не знаю, сколько времени длилась эта сюрреалистическая операция. Мне кажется, что время, как и я, растаяли, словно на знаменитой картине Дали.
