— Матерь Божья, бомба взорвалась?!
Когда же самолет плавно набрал высоту, пробившись сквозь облака, и солнце осветило салон, а шум моторов почему-то уменьшился, старик впал в выжидательное молчание. Он по-прежнему сжимал подлокотники, словно думал, что таким образом лично поддерживает самолет в воздухе, моргал и вращал глазами, как птица в клетке, наблюдая за беззаботным поведением собратьев-пассажиров и членов экипажа. Постепенно он начал расслабляться, и процесс этот значительно ускорился при появлении тележки с напитками. Старик спросил ирландского виски и взял шотландское с таким язвительным замечанием, что стюардесса невольно улыбнулась и сунула ему две маленькие бутылочки «Хейга» вместо одной, что было неосмотрительно с ее стороны. Не прошло и пятнадцати минут, как все его страхи и самоконтроль улетучились, выпустив на волю неумолчный поток слов, который продолжался всю трапезу и не торопился иссякнуть: сначала старик обращался к своему многострадальному сыну, а затем переключил внимание на соседку справа — студентку из Калифорнии Джинни.
— Да, моя сестра Урсула эмигрировала в Штаты сразу после войны, она была... как это называется — невеста американского солдата, который находится в ее стране? — ну и вышла за этого янки, да только он оказался тем еще проходимцем, сбежал от нее с другой женщиной, детей у них, по счастью, не было, и ему пришлось платить ей эти, как их там, али-менты, так что она могла поселиться где душе угодно и выбрала Гавайи, при всем желании она не могла забраться дальше от своих родных, верно? А теперь вот при смерти, и именно мы должны тащиться через полмира, чтобы повидать ее...
В 1988 году Гавайи посетили приблизительно 6,1 миллиона туристов, потратив 8,14 миллиарда долларов и проведя там в среднем по 10,2 дня. Для сравнения: в 1982 году было 4,25 миллиона туристов и всего миллиона — в 19б5-м. Резкий рост числа туристов со всей очевидностью связан с появлением в 1969 году аэробусов. В 1970 году число туристов, прибывших морем, сократилось до 16735 человек, тогда как прилетевших самолетом было 2,17 миллиона, и в результате количество путешествующих морем туристов стало настолько незначительным, что после 1975 года эту графу убрали из таблиц. Роджер Шелдрейк хмурится, пытаясь сосредоточиться на статистике и отключиться от монолога старика. Тот факт, что старик и его сын не являются к тому же обычными туристами, раздражает его вдвойне, ибо он не может извлечь из этого сколько-нибудь интересных сведений для своего исследования.
— Говорили, что он лучший студент в своем выпуске в английском колледже в Риме... Мог бы чего-нибудь добиться. Стать монсеньором. Может даже, епископом. Но он все бросил. Впустую прожитая жизнь, вот как я это называю...
Старик говорит сейчас как бы доверительно, вполголоса, отвернувшись от сына, который, очевидно, и является темой разговора. Джинни, кажется, смущена этими признаниями, но Роджер Шелдрейк напрягает слух.
— Всего лишь преподает на полставки в каком-то, как же это называется, теологическом колледже... занятной теологии, наверно, можно научиться от таких, как он...
Роджер Шелдрейк наклоняется вперед, чтобы рассмотреть через ряд сидений объект данных откровений. Бородатый мужчина спит, или молится, или медитирует — во всяком случае, глаза у него закрыты, а руки свободно лежат на коленях. Грудная клетка вздымается ритмично.
— Вся-то теология, какая нужна, заключена в самом простом катехизисе, я так всегда и говорю...
Кто тебя создал?
Меня создал Бог.
Для чего тебя создал Бог?
Бог создал меня, чтобы я познавал Его, любил Его и служил Ему в этом мире и был бы вечно счастлив с Ним в будущем. (Примечание: о том, чтобы счастливым быть в этом мире, нет ни слова.)
По чьему образу и подобию тебя создал Бог?
Бог создал меня по своему образу и подобию. (Какая неуклюжая конструкция — наверняка должно быть «в соответствии с чьим образом»? Возможно, тут какой- то тонкий богословский смысл с этим предлогом.)
Это подобие Богу заключается в твоем теле или в твоей душе?
Это подобие в основном заключается в моей душе. (Обратите внимание на уточнение «в основном». Не «исключительно». Бог в виде человека. В виде Отца. Длинная белая борода, белые волосы, которые надо подровнять. Разумеется, светлокожее лицо. Немного хмурый, словно может рассердиться, если Его спровоцировать. Сидит на своем троне на небесах — Иисус справа, Святой Дух витает над головой, хор ангелов, Мария и святые стоят рядом. Ковер из облаков.)
Когда ты перестал верить в Бога?
Вероятно, когда еще готовился стать священником. И уж наверняка, когда преподавал в Святом Этельберте. Точно не помню.
Не помнишь?
Кто же помнит, когда перестал верить в Деда Мороза. Обычно это происходит не в какой-то конкретный момент — когда, например, застаешь родителей за подкладыванием тебе подарков в изножье кровати. Это ощущение, вывод, к которому ты приходишь в определенном возрасте или на определенной стадии взросления, и ты не признаешься в этом немедленно и не наседаешь в открытую с вопросом: «А Дед Мороз существует?», потому что втайне избегаешь отрицательного ответа — во всяком случае, предпочитаешь продолжать верить, что Дед Мороз существует. В конце концов, это как будто помогает, подарки продолжают поступать; и если ты получаешь не совсем то, что хотел, что ж, всегда можно найти безболезненно разумное объяснение, когда подарки приходят от Деда Мороза (возможно, он не получил твоего письма), но если они идут от твоих родителей, возникают всевозможные затруднения.
Ты приравниваешь веру в Бога к вере в Деда Мороза?
Нет, конечно нет. Это просто аналогия. Мы теряем веру в дорогую сердцу идею задолго до того, как признаемся себе в этом. А некоторые так и не признаются. Я часто думаю о своих однокурсниках по английскому колледжу, о своих коллегах в Этеле... Возможно, никто из нас не верил по-настоящему, и никто из нас в этом не признался бы.
Как ты можешь по-прежнему преподавать теологию будущим священникам, если больше не веришь в Бога?
Чтобы преподавать теологию, вовсе не обязательно верить в Бога из катехизиса. На самом деле истинно верующих, достойных уважения современных теологов очень и очень немного.
В какого же Бога они в таком случае верят?
В Бога как «основу нашего существования», в Бога как «высшую заботу», в Бога как «высшего средь нас».
И как же молиться этому Богу?
Хороший вопрос. Разумеется, ответы есть: например, такая молитва символически выражает наше желание быть религиозными — быть благодетельными, бескорыстными, неэгоистичными, менее самолюбивыми, свободными от вожделения.
Но зачем кому бы то ни было становиться религиозным, если нет личного Бога, который вознаградил бы его за это?
Ради себя самого.
А ты религиозен в этом смысле?
Нет. Но хотел бы. Когда-то я думал, что был таким. Я ошибался.
Как ты узнал?
Полагаю, встретив Дафну.
Бернард открыл глаза. Пока он дремал, или размышлял, или грезил, поднос со всеми пластмассовыми останками унесли, и пассажирский салон аэробуса погрузился в нечто вроде искусственных сумерек. Шторки иллюминаторов опустили, огни притушили. На видеоэкране, закрепленном на перегородке в начале салона, дергалось и мигало изображение в пастельных тонах. Полным ходом шла автомобильная погоня. Машины беззвучно, с балетной грацией огибали углы улиц, подпрыгивали в воздух, переворачивались и взрывались в языках пламени. Мистер Уолш уснул и громко храпел, уронив голову на грудь, словно сломанная кукла. Приведя сиденье отца в относительно горизонтальное положение, Бернард приподнял голову старика и подложил под нее подушку. Мистер Уолш что-то протестующе проворчал, но храпеть перестал.
Бернард захватил с собой монографию по теологии процесса, которую рецензировал, но читать почему-то не хотелось. Надев наушники, он подключился к звуковой дорожке фильма и быстро разобрался в сюжете. Героем был американский полицейский, собиравшийся на пенсию: из-за путаницы с медицинскими анализами ему по ошибке сказали, что он неизлечимо болен, и обреченный коп ринулся выполнять самые опасные задания в последнюю неделю своей службы в надежде, что его убьют на посту, — тогда жена, живущая отдельно, получит достаточно большую пенсию и сможет отправить их сына в колледж. Полицейский, к собственной досаде, не только не погиб, но стал в глазах общественности героем и удостоился всяческих почестей, вызвав изумление и зависть своих коллег, которые всегда считали его перестраховщиком.
