— Ты что, привел меня к дамской комнате?
— Все в порядке, папа. Здесь туалеты общие.
— Вам понравился фильм? — спрашивает Сью, чтобы скрыть замешательство. — Меня совсем сбила с толку последняя сцена — похороны.
Старик молчит.
— Он только что проснулся и неважно себя чувствует, — объясняет бородатый сынок. — Ты справишься сам, папа?
— Конечно справлюсь.
— Чего же тогда ты ждешь?
По сердитому взгляду, брошенному в ее сторону, Сью догадывается — старик ждет, чтобы она испарилась, прежде чем он войдет в кабинку. Она возвращается на свое место рядом с Ди, которая читает бесплатный экземпляр «Космополитена».
— Я только что на выходе из туалета встретила того старика-ирландца с сыном.
— Вот уж не думала, что они поместятся там вдвоем.
— Да нет, глупая твоя голова, я имею в виду, что это я выходила из туалета. А они ждали. Он довольно милый, в смысле сын, тебе не кажется? Он бы тебе подошел, Ди.
— Да что ты говоришь? Ему на вид лет пятьдесят.
— Я бы не сказала. От силы сорок пять. Трудно судить из-за бороды.
— Ненавижу бороды. — Ди слегка передергивается. — Когда целуешься, словно вляпываешься в темноте в паутину.
— Он мог бы ее сбрить. Он очень внимателен к своему старому папочке. Мне нравятся добрые мужчины.
— Ну и возьми его себе, если он тебе так нравится.
— Ди! У меня есть Дес.
— Гавайи очень далеко от Харлоу.
— Ди! Ты невозможна, — хихикает Сью.
— В любом случае, — не сдается Ди, — он, скорее всего, женат.
— А мне почему-то так не кажется, — возражает Сью. — Хотя, может, он вдовец. У него вид человека, который много страдал.
— Это он от своего старика страдает, — говорит Ди.
Время тянулось медленно, очень медленно. Начался еще один фильм. На этот раз — история о взаимоотношениях подростка и его лошади, действие происходило в Вайоминге. Фильм показался Бернарду нестерпимо сентиментальным, но он все равно смотрел, надеясь, что отец последует его примеру. За опущенными шторками ярко светило солнце. Оно залило салон, когда шторки подошли и вторично подали еду — легкую закуску. Оно по-прежнему сияло, по уже тускло, сквозь пелену смога, когда самолет приземлился в Лос-Aнджелесе — в четыре часа дня по местному времени и в полночь по часам пассажиров. Путники медленно, с трудом переставляя затекшие ноги, шли по ковровому покрытию переходов; молчаливо стояли на движущихся пешеходных дорожках, словно багаж на ленте транспортера; терпеливо выстроились в очередь для паспортного контроля в огромном тихом зале, поделенном на секции переносными турникетами и плетеными веревками. Что же напоминают подобные места? Они напоминают, решил Бернард, образ потустороннего мира или ведущего к нему коридора: он видел что- то подобное в кино — в Брикли, в дешевом кинотеатрике своего детства и отрочества. В тех фильмах только что погибшие в сражении летчики невозмутимо поднимались по лестницам, ведущим в своего рода небесную приемную с белыми синтетическими стенами и изогнутой литой мебелью, и отмечались там у услужливого небесного клерка. Популистский pareschaton[14].
— В отпуск? — спросил чиновник, разглядывая карточку высадки Бернарда.
Тот ответил утвердительно, как советовал ему молодой человек в бюро путешествий, — тогда, скорей всего, не возникнет никаких сложностей с получением визы.
— Этот старик с вами?
— Он мой отец.
Чиновник посмотрел на одного, на второго, потом на карточку высадки.
— Вы остановитесь в «Вайкики серфрайдере»?
— Да. — Бернард заранее уточнил название гостиницы в своем «Тревелкомплекте».
Чиновник проштамповал их паспорта и оторвал корешки у карточек высадки.
— Желаю хорошо отдохнуть, — сказал он. — Будьте осторожны во время сильного прибоя.
Бернард слабо улыбнулся. Мистер Уолш не заметил иронии, как и всего остального. От усталости он уже ничего не чувствовал, руки его безжизненно висели вдоль тела, плечи ссутулились, покрасневшие глаза остекленели. Бернард старался не смотреть на него — вид отца вызывал у него чувство вины. К счастью, на таможне их не задержали, чего нельзя было сказать о рыжеволосом семействе — к немалому возмущению главы семьи.
— Это же абсурд, — кипятился он. — Мы что, похожи на контрабандистов?
— Если бы контрабандисты были похожи на контрабандистов, наша работа здорово упростилась бы, Дружище, — сказал таможенник, перебирая вещи в чемодане. — А это что? — Он с подозрением принюхался к одному из свертков.
- Чай.
— А почему он не в пакетиках?
— Мы не любим чай в пакетиках, — ответила мать семейства. — И ваш чай мы не любим.
К Бернарду и его отцу подошла утомленного вида чернокожая леди в форме «Тревелуайз» и сказала:
— Привет, как дела? — Не дожидаясь ответа, она продолжила: — Посадка на ваш рейс до Гонолулу из седьмого терминала. Следуйте по указателям к выходу, а там сядете в трамвай-челнок. Будьте осмотрительны — сегодня жарко.
Бернард с отцом вышли из «чистилища» — зала прилета международных рейсов — и очутились среди шума и сутолоки главного помещения аэровокзала. Здесь явно ощущалась другая страна и другое время суток: люди в самой разнообразной одежде — от деловых костюмов до спортивных трусов — энергично и целеустремленно сновали вокруг, или сидели за столиками — пили и ели, или покупали всякую всячину в киосках. Бернард оперся о тележку с багажом, размышляя: у него возникло чувство, что он для них невидим, как призрак.
— Это Гавайи? — спросил мистер Уолш.
— Нет, папа, это Лос-Анджелес. Нам надо пересесть на другой самолет до Гонолулу.
— Ни в какой самолет я больше не сяду, — заявил мистер Уолш. — Не сегодня. И вообще никогда.
— Не говори ерунды, — бросил Бернард, имитируя небрежно-шутливый тон. — Ты же не хочешь до конца своих дней остаться в лос-анджелесском аэропорту?
Как только они миновали автоматические двери аэровокзала и, покинув его кондиционированное нутро, ступили на тротуар, Бернард моментально вспотел.
Он чувствовал, как тонкие струйки пота стекают по телу под одеждой, внезапно показавшейся нестерпимо толстой и колючей. Воздух, пропитанный парами самолетного и дизельного топлива, был настолько горяч, что опасность самовозгорания казалась неминуемой. Мистер Уолш открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.
— Матерь Божья, — пролепетал он, — я таю.
Под стать пеклу был и шум: визг шин по гудронному покрытию, похожие на звуки тромбона гортанные автомобильные гудки и рев взлетающих самолетов. Яркие легковушки, такси, фургончики и автобусы двигались мимо бесконечным потоком, как рыбы в аквариуме, суетливо путаясь друг у друга под колесами. Однако никаких трамваев видно не было. Бернард в растерянности огляделся, щурясь от слепящего дневного солнца, и заметил девушку в розово-голубом спортивном костюме. Она звала их, стоя одной ногой на подножке маленького автобуса, припаркованного невдалеке.
— Идем, папа.
— Куда мы теперь?
В боку автобуса (который по каким-то непостижимым причинам, видимо, назывался трамваем) темнела ниша для багажа. Когда Бернард сунул в нее свои чемоданы, водитель распахнул двери автобуса, а затем захлопнул их за вошедшими пассажирами, как стальную ловушку. Внутри все ежились под струями холодного воздуха из кондиционера. Бернард благодарно улыбнулся девушке в розово-голубом костюме, чья ответная улыбка обернулась зевком. Ее спутница со страдальческим видом сидела рядом, закрыв глаза. Идя по проходу, Бернард кивнул молодому человеку, мрачно восседавшему подле Сесили, — красные подтяжки скрылись под льняным пиджаком с закатанными рукавами. Сесили смотрела в окно, словно проезжавшие мимо машины были самым увлекательным зрелищем в мире. В автобус поднялась рыжеволосая семья, дети были бледными, с покрасневшими глазами. Из всей тревелуайзовской компании, казалось, только супруги Эверторп, проводящие свой второй медовый месяц, не чувствовали усталости и оживленно переговаривались в конце автобуса. Когда водитель завел мотор, они громко воззвали к нему, уговаривая подождать отсутствующую чету, тоже принадлежащую к группе «Тревелуайз». Наконец опоздавшие появились, оба красные и взмокшие: жена в джемпере и брюках цвета электрик толкала тележку с огромным количеством багажа, а ее пузатый муж хромал следом. Они забрались в автобус под одобрительные возгласы бодрых супругов из Центральной Англии, которые не преминули отметить свою роль в том, что опоздавших все-таки дождались и заверили их, что все было заснято на видеопленку. Видимо, во время полета из Лондона между двумя женщинами завязались приятельские отношения, распространившиеся теперь и на их мужей. Обе пары уселись вместе на заднем сиденье, позади Бернарда, который невольно слушал их разговор.
